Сныткино. Встревоженные близостью врага к своим поместьям, карачевцы Осип Бакшеев и братья Веревкины Горностай и Семен выступили ратью в 700 человек, подошли беломестные казаки карачевского атамана Ильи Горячкина да еще в тот же день на сакме (дороге) они встретились с охочими людьми севского подьячего Григория Ферапонтова, тем самым отряд пополнился еще на 500 человек. На совете Ферапонтов был избран «головой», после чего карачевцы и севчане двинулись в сторону Трубчевска, и на помощь им выступил севский стрелецкий полк со стрельцами и казаками, которые везли с собой 2 пищали полковые, 5 пудов зелья, 3 пуда свинца т 50 ядер. Трубчевск был осажден «и севчане с карачевцами городским сидельцам многую тесноту учинили и воду отняли», ибо московским начальным людям стоило больших трудов удержать комарицких и карачевских охочих людей от грабежа».
Да уж ясное дело, раз воевали «обычно без жалования, только «за добычу», то как же было не грабить? Не удивительно, что «стоило больших трудов удержать» служилых от этого.
«Но неожиданно в только что перешедший в руки московских служилых Трубчевск просочился слух о том, что даже урядник Трубчевска Богдан Красковский был ограблен братьями Бакшеевыми с комарицкими и карачевскими охочими людьми, - отобрали, мол, у него рыжего аргамака и «всякую збрую», Семену Веревкину «с братиею» досталась телега со всяким скарбом и рухлядью, и даже в плен взяли пахолков* Красковского, после чего с награбленным добром упомянутые «молодчики» бежали. Оправдываясь, Григорий Бакшеев и Семен Веревкин сказали на допрашивании, что Красковского не трогали вовсе, что ложный извет* на них был составлен от Андрея Зиновьева, брянского головы, также участвовавшего в осаде города и что тот написал извет по зависти, - сам, мол, желал прихватить в Трубчевске меда, соли и рыбы, - а Красковского же на посаде пограбили комарицкие мужики, Григорий же Бакшеев с Семеном Веревкиным, прибежавшие на шум, остановили комарицких мужиков и вернули награбленное Богдану Красковскому. После этого у Григория Бакшеева с бывшим трубчевским урядником произошла справедливая «мена» - за рыжего мерина он дал трех лошадей и две шубы. Правда, на этом совместные боевые действия севчан и карачевцов на Северщине не закончились - позже этот отряд был переброшен под черкасский* город Борзну «промышлять сколько милосердый Бог помощи подаст».
Да-а, разборки при грабежах ратных людей семнадцатого века почему-то вызывают улыбку. И, может, потому, что моё отстранённое восприятие тех событий кажется весьма невинным (раз поощрялось государством!), и поэтому не столь жестоким в сравнении с современной историей, - годами последней войны?, когда… А, впрочем, не буду - о безмерной жестокости прошлого века, лучше опять – туда, в семнадцатый, мне ТАМ интересней.
«А в декабре 1633 года Трубчевск, в штурме которого также участвовал охочий люд из карачевских ратников головы Семена Веревкина, был взят и головою города стал Григорий Бакшеев. Разгул ратных людей, охочих до наживы, приобрел угрожающие масштабы: брянскому голове Андрею Зиновьеву поступали жалобы от литовских людей Трубчевска «чтоб от грабежа комарицких мужиков и карачевских казаков унимал», ибо добыча в завоеванном городе являлась камнем преткновения у ратных людей были попытки отобрать что-либо даже у соотечественников. Так, в челобитной крестьян всех четырех станов волости была жалоба на брянских дворян и детей боярских, грабивших их «по дарогам.»
Но, по случаю взятия Трубчевска, ко двору государя Михаила Федоровича с сеунчем* направили карачевских Горностая Веревкина и атамана Илью Горячкина. По словам служилых, доставивших государю сеунч, Веревкину за два ранения в «трубчевскую осаду» были назначены деньги «на лечьбу», некоторые поляки, гайдуки и прочие литовские люди пожелали целовать крест Михаилу Федоровичу, а с отказавшимися присягнуть Москве поступили благосклонно – разрешили уйти в Литву».
Разве по современным понятиям не гуманный поступок государя по отношению к иноземцам, постоянно досаждавшим России?
«В 1633 году воевода Федор Тимофеевич Пушкин велел в четырех станах Комарицкой волости «биричем* кликать не по один день» и обратился с воззванием, что если все желающие «охочие крестьянишки и всякие неписьменные* охочие гулящие люди похотят служить и со всеми прочими в полку быть на службе, шли в полк государю служить и в литовскою землю ходить воевать».
И уже в декабре воевода направил охочих людей с головами под Борзну «для промыслу над городом». В селе Полошкове «на Спаском поли» сошлись они с путивльскими и рыльскими ратными людьми и объединенным отрядом Борзна была взята, московитам достался артиллерийский наряд и знамена, взяты языки, а большой и малый остроги села и деревни округи были сожжены. Потом северский отряд, в котором были и карачевские беломестные казаки, выступил в Севск и близ Спасского поля путивльские дворяне, дети боярские и верстанные* казаки «боем» стали отнимать у них полуторную пушку, прочие трофеи «и с пищалей почали стрелять». Было убито несколько охочих людей и, как утверждали комаричане, путивльцы ограбили их «завидоючи».
«Завидоючи»… Даже в самом звучании слова слышится коварство и зло, а уж по смыслу какое живучее! Сколько ж несчастий, крови пролилось от зависти! И сколько еще прольётся...
А тогда злоключения охочих людей не закончились.
«Подходя к Борзне верст за 50, комаричане оставили («пометали») свои запасы, сани и коней на Спасском поле «на станех», а путивльцы опять «поработали»: запасы и кони были увезены, охочих людей, стороживших все это добро, переранили, «а иных до смерти побили», так что комаричане и карачевцы возвращались в Севск пешими».
Почти вижу: вот они, мои далёкие предки-воины, ограбленные и лишённые коней, - стрельцы, пушкари, копейщики, - в высоких шапках из сукна и длиннополых красных, желтых, голубых кафтанах, похожих на шинели, устало бредут по уже припорошенной снегом сакме* с тяжёлыми копьями на плечах, мушкетами, пищалями и упорами для них. Ох, не скоро еще увидят они крепостные сооружения, обнесённый земляными волами с башнями и рядами частокола, с родными церквами и домами, в которых ждут их жёны, дети и которых тоже надо охранять, иначе...
«7 марта 1634 года карачевский стрелецкий и казачий голова Григорий Афонов с отрядом охочих людей, который включал стародубских детей боярских, а также карачевских беломестных казаков (всего 160 человек) ходил «для промыслу над литовскими людьми», проникшими в Комарицкую волость. В двадцати верстах от Севска отряд погромил находящихся там черкас, а 16 марта служилые люди доставили захваченных языков в Карачев и от них удалось узнать, что под Севском стоят «жолнеры (польские ратники), гайдуки (по простому – разбойники), подымовные* люди и волохи (румыны)».
А 23 марта в Карачев прибежали люди Камарицкого головы Ивана Колошинского и рассказли, что в Сомовской волости хозяйничают литовцы и «крестьян многих посекли», и что Иван Колошинский был вынужден с боями отступать к Карачеву, но черкасы идут по пятам и вот-вот будут под городскими стенами. Тогда Григорий Афонов начал поспешно укреплять город, расписывать по башням служилых людей и в ночь с 23 на 24 марта «за четыре часа до света» неприятель взял город в плотное кольцо. С большим трудом карачевцы и комаричане отразили вражеский приступ и им даже достались 15 человек языков, а позже литовские люди были выбиты с посада, который те всё же успели поджечь и поспешно уйти «тою же сакмою». Тем временем польское войско, несколько дней пытавшееся взять приступом город Севск, тоже ушло по Карачевской дороге в Комарицкую волость, где стало «табурами» (таборами), так как накануне у поляков и черкас была рада, на которой последние пожелали уйти «в свою землю», куда, по слухам, пришел сам «турской» (турецкий) султан.
Как же трудно жилось моим предкам, отвоёвывавшим окраины России от наседавших поляков, литовцев, волохов и прочих гайдуков! Ведь после поборов врагов, надо было не только восстанавливать порушенное, но снова браться за соху и возделывать родную землю, - кормить семью. И вот теперь, когда всё больше узнаю о них, они, - белобрысые и голубоглазые, а, может, и темноволосые, кареглазые – словно глядят на меня, улыбаясь, и благодарят за то, что вспомнила о них.
Но тогда, зимой 1634 года Смоленск был сдан полякам, - война была проиграна, - и Московским государем по «украинным» городам были разосланы грамоты о прекращении боевых действий, «чтоб на обе стороны кровь христианскую унять», и начался обмен пленными:
«А которые русские люди в полону в Польше и в Литве... отпустить в московское государство тотчас; а которые польские и литовские люди в полону в нашем… отпустить в Польшу и в Литву».
И отныне походы для промыслу в литовские и черкасские города русских ратных людей пресекались и «в литовскую сторону, за рубеж, в войну… ратных людей не посылали… и мимо указа самовольством за рубеж не ходили, и с порубежными людьми задоров никаких не чинили», а всякому, кто ослушался бы этих предписаний, грозила смертная казнь.
Немногое узнала я о том, как воевали мои предки. Но хочу, хочу узнать поболе, да не вижу: за что зацепиться? Ведь кроме переписи с указанием имен, в документах Архива ничего нет:
«1858 г. Гаврила Васильев Болдырев, его жена Александра Стефанова, Гаврилы сын Алексей, Гаврилы сын Иван 18 лет, отдан в рекруты…»
Кстати, в рекруты был отдан в 1795 году и сын вдовы Марфы Панкратовой, дочери Болдырева, Петр, так что хочу узнать хотя бы немного о рекрутах.
«А брали в рекруты вначале от 15 до 20 лет, затем 20-30 лет (до 1726 года), потом – всякого возраста. Ростом они должны были быть не менее двух аршин и двух вершков (155 см), здоровые и не увечные. Брали их из количества дворов (один рекрут на 20-30 дворов), а с 1724 г. – из числа душ, и каждый должен был иметь при себе одежду, обувь и продовольствие. Для предотвращения побегов рекрутам стригли лбы, к месту службы шли они «прямыми трактами» и в хорошую погоду проходили 20-30 километров. Как правило, набирали холостых, но жёнам разрешалось следовать за мужем к месту службы, а не женатый мог жениться и солдатские дети потом обучались и получали казённое содержание».
Скупая информацию о защитниках отечества… А поэтому, чтобы «обряд» набора рекрутов в 1725 году прорисовался более ярко, добавлю и инструкцию некоего Н. Г. Строганова вотчинным приказчикам Федору Клинову и Данилу Черникову:
«Когда по указом, присланным от орловских прикащиков, велено будет с вашего ведомства набрать в рекруты коликое число человек. иадлежыт тогда собрать бы вам всех мирских людей в земскую избу, и о том с ними советовать, кого они в рекруты похотят отдать; и кого на оном совете отдать положат, то оных людей велеть им, мирским людем, взяв, приводить в земскую избу самим и отдавать за арест определенным караульщыком. Токмо смотреть того накрепко, чтоб оные люди в рекруты привожены ими были к службе годные, и
