Харон

      — Запомни. Детские игрушки получают вторую жизнь на кладбище! — словно карканье ворона, раздаётся за спиной дребезжащий голос старика.
      — Помню, помню. И люди боятся не смерти, а что их запомнят слабоумными идиотами с трясущейся головой, энурезом и вечным брюзжанием. Они боятся не сгнить в гробу, а получить инсульт, который прикует к кровати, где они будут покрываться пролежнями и ходить под себя, бессмысленно уставившись в потолок. Шамкать беззубым ртом, зовя матушку или жену, которые скончались лет так -дцать назад, чтобы забрали к себе, в безмятежный мир темноты, червей и холодного надгробного камня.
      — Даже бесхозная могила счастливее, чем старость брошенных детьми и живущих в городе. За кладбищем хотя б смотритель приглядывает, а старики никому не нужны и заживо гниют в коробках квартир, освобождения которых ждет толпа родственников!
      — Лучше быть никому не нужным здесь, чем достаться своре оборотней там.
      Он надрывно хрипит, срываясь на высокие ноты, которые разрезают тьму кладбища. Спятивший смотритель. Давно тронулся умом, обхаживая молчаливых подопечных.
      Во влажном воздухе витает угроза. Втягиваю запах сырой земли, тлена и гнилой травы. Явно чувствуется душок легиона. Скоро будет совсем рядом. От деревушки и так немного осталось. Центральная часть, приближенная к городским застройкам, почти опустела, и среди брошенных зданий снуют партизаны — мелкие шайки народного ополчения. Всеобщая мобилизация давно вывела всех военнообязанных на границы — в поселениях держат оборону жалкие остатки.
      Никогда не известно, с какой стороны ожидать нападения. Их чуешь, когда уже поздно куда-то бежать: по запаху, по дрожащему сырому воздуху. По плывущей под ногами земле.
      Я их прекрасно ощущаю. Иногда мне кажется: они прочно обосновались здесь. Что притягивает, знать бы.
Проходя по узкой дорожке меж захоронениями, невольно ежусь, когда что-то легкое, словно отсыревшая паутина, касается лица, пахнув плесенью в лицо.
      Старику ничего не будет, он плотно с ними повязан, хоть и не скажет ничего толкового.
Не оборачиваться. Вопль, запах крови. Мгновение — и кишки старика намотаны на столь любимый им кельтский крест у часовни.
      А ведь я возлагал на смотрителя большие надежды. Для моего расследорвания его помощь была б очень кстати. Но кроме неадекватного бреда о жизни и смерти не добился. Мое расследование застряло в его эпицентре. Туман, которого боялся весь регион у меня под боком. Но ничего кроме исторических сводок у меня нет. Старик, который знает больше всех, абсолютно невменяем.

      Выдыхая, делаю шаг в жидкое месиво тропинки. Если б не знал, что он неприкосновенен, давно б сорвался с места, но старик, видимо, на своем месте — для обоих измерений. Устраивает и их, и нас.
      «Остановись, прохожий, навести мой прах, Я уже дома, а ты ещё в гостях…» — написано на одном из надгробий на выходе. Мрачноватая эпитафия.
      «В гостях ли мы? И дома ли он? Да и где этот чертов дом?» — киваю могилке, прочитав надпись.
Вдоль забора, за скрипучую тяжелую калитку, к городку.
      Некогда здесь была дорога, теперь же скорее каша, замешанная сотнями тысяч ног — невидимых, шагающих чётко и слаженно. Поваленные деревья им нипочем, а вот я заплутал. Через мосты запрещено ходить маршем. Сильная вибрация резонансом разбивает опоры и крепления моста. Мост через реку рухнул, почти обрезав селение от цивилизации.
      Все правила не для войска. Их марш бесконечен и продолжается не одну тысячу лет. И какой-то мост для этих ног не повод сбиться с ритма. Неся разрушения, они прут, пугая гулом тысяч сапог. Сумрачный змей отрядов, прущих напролом по одним им известным маршрутам.
      Окончательно заплутав, взбираюсь на горку и залезаю на старый дуб, цепляясь за ветви, выглядываю деревню. Вместо привычных домов на меня смотрят статуя, парк, заросший плющом, и опутанный стеблями фонтан. Воздух дрожит, проплывая перед глазами. Пара вдохов, и притяжение отпускает. Цепляюсь за ветви, один толчок, и я перепрыгну на соседнюю ветку, оттуда — еще несколько рывков, набирая скорость. И вот я в центре парка, в центре событий.
      Но с грохотом ломая ветви, падаю среди перекореженных пожаром деревьев. Ни парка, ни плюща, ни огромной статуи, до макушки обросшей зеленью и больше похожей на скульптуру, вырезанную из огромной туи, как в парках столицы.

***

      Легенда о легионе ожила: редкие всплески активности, поддерживающие память о черном войске, стали реальностью. За один день темный сырой морок поглотил все. Окна затянуло черным туманом с запахом гнили. Липкий спрут забирал одного за другим всех, кто осмеливался выйти наружу, и так же исчезал, тая под лучами солнца. С того времени прокатилась волна: то тут, то там в разных уголках расплывалась густая, словно кисель, тьма, сквозь которую раздавался лязг металла и грохот марширующих ног. Отряд за отрядом сметая все на своем пути, проходит легион, исчезая там же, откуда пришел. Никакие силы не могут его остановить. Ему плевать на технику. Ему не страшна ядерная атака, для него не имеет значения прогресс. Он его постепенно стирает, оставляя после себя разбитые деревушки — без света, воды и тепла, — овеяв все паутиной тлена и оставив шлейф затхлости могил.
      Чтобы разобраться, я долго отслеживал активность аномалии. Но хаотичный график ее передвижения не имел никакой закономерности. Из него выбивается только это селение, где присутствие черного облака почти постоянно.
      Провинциальная деревушка, на территории которой некогда располагалось городище, со временем пришедшее в упадок и разграбленное аборигенами. По историческим справкам до пожара речной порт при городище процветал, а город разрастался. Отличное войско. Богатые дома. Источник цивилизации. Покровительство людям от искусства. Художники, музыканты, архитекторы. Огромная библиотека. Практически университет, раскинувшийся на десятки километров. Охраняемый стенами и рвом, питающийся от порта — мечта поэта, а не город. Никому не подвластны, со своим собранием. Провозгласивший себя республикой.
      До XVII века город не знал поражений: набеги отбивались, порт расширялся, а город рос, плодя вокруг себя деревушки и отвоевывая себе новые территории. Пока пожар не уничтожил его дотла. Поговаривали, что его подожгли за язычество, за сбор дани, что то ли сам князь был проклят, то ли город. Но пепелище восстанавливать было уже некому. Тяжелые ворота с подъемным механизмом заклинило, когда перепуганные люди пытались вырваться из горящей крепости. Кто не сгорел живьем, тот задохнулся; караул бросался в ров со стен, разбивая себе головы и сворачивая шеи. Единственное, что уцелело, — то самое кладбище и деревушки на окраине, которые после краха центра быстро ушли в забвение.
      Не так давно сюда вернулась жизнь — селение заново отстроили. Свежие постройки, новая работа, новые постояльцы кладбища. И старик, словно вечный сторож. Самый старый житель деревушки, но самый бесполезный в смысле информации. Кроме любимого кладбища, он ни о чем слышать не хочет. Вьюн, покрывающий оградки, для него что розы тетушки под окном.
      А вот и дорога. Выплутал. Меж деревьями виднеются серый асфальт и первые дома. Затопленная канава, через которую от каждого дома брошены мостки. Частные небольшие домики, выстроенные из добротного кирпича. Наверняка хозяева не местные, а городские, приезжают насладиться благами природы.
      Дверь первого приоткрыта. Странно, что в такую рань: не больше пяти утра, небо еще не озарилось лучами, а похоже на стальную сетку, натянутую на голубой щит. Сквозь приоткрытую дверь видно, как по ступеням сбегает вода цвета свернувшейся крови и разливается лужей на тропинке, ведущей к мосту. Нехорошее ощущение закрадывается меж лопаток, но, отбросив его, шагаю дальше. Низина. Вообще поразительно, как здесь решились строить. Вода стоит и на кладбище, и в частном секторе. По весне наверняка разливаются заливные луга, а пока просто чавкающее месиво и лужи. Пожаров здесь быть не может: слишком влажно.
      Знакомые крыши и мост через ручей, старый велосипед у забора словно напоминание о счастливом поселковом детстве. Здесь есть усадьба и местный барин-старожил. Что-нибудь нарыть можно у него: местные разбежались и не особо жалуют пришлых. А вот барин вроде как никуда не выходит. Нужно дождаться полудня и заглянуть, а пока есть время обшарить деревушку. Частные дома сменяются малоквартирками. Хлам под ногами и голоса над головой. Где-то на втором — люди, хотя они редкость в недостроенном центре.
      Вверх по лестнице. Стараясь не сломать ногу среди строительного мусора, поднимаюсь на второй. Большой коридор и припертые вместо дверей листы фанеры. Отодвинув их, иду на звук голосов. Не факт, что меня примут, но стоит рискнуть поболтать с не очень дружелюбными аборигенами.
      То, что по прибытию местные не очень радушно меня встретили, ещё мягко сказано. Косые взгляды — мелочи, а вот ощущение, как дышат в затылок, присматриваясь, с какого угла лучше дать по темечку, напрягает. Так что осторожно, чтоб не спугнуть, подкрадываюсь, стараясь подслушать разговор.
      Тихий бубнеж за фанерным шитом, прикрывающим проем в стене. Шорох шагов и звяканье какой-то жестянки, которую то ли катают, то ли мнут ботинком, ни черта не разобрать. Подхожу ближе, перебираясь через лежащее бревно; видимо, прямо на кровлю, которая так и не была достроена. Под ногами громко хрустит кирпич, прокатываясь под подошвой — нога подворачивается, только и успеваю подставить руки и упереться в бревно, чтоб не шлепнуться в мусор.
      Тишина, прерываемая голосам, топотом и шкварканьем фанерного ребра о плиту пола. Поднимаюсь, оборачиваясь. Три мужика, явно с далеко не благими намерениями. Широко улыбнувшись, поднимаю руки, чтоб показать что абсолютно беспомощен, и, развернувшись, даю деру. На ощупь несусь вдоль коридора по лестнице и на улицу, оттуда — в переулок меж домами, петляя как заяц.
      Пробежав пару кварталов, останавливаюсь, поняв, что окончательно оторвался. Мда. Не горят ребята желанием болтать, но да черт с ними. У меня еще особняк остается.

***

      Присев на лавочку и перекусив под пристальным взглядом какой-то бабки, больше похожей на старую ведьму, я проверил, не потерял ли чего. Все на месте. Рюкзак при мне, карманы по дороге не оторвал. Приведя себя в порядок, тронулся дальше. Мне нужен особнячок на окраине поселка, самое старое здание в округе. Некогда при нем располагалась церквушка, которая позднее сгорела, но все документы удалось спасти. Они могли быть только в барском доме. По секрету, сделав большие глаза и заговорщически, как великую тайну, мне поведала одна девчонка, еще когда я вчера вечером добрался сюда.
      — Там живет колдун.
      Тихонько зашипев, чтоб не выдал взглядом, она, приложив маленький пальчик к губам, сказала, что тот крадет маленьких детей и приближаться к дому нельзя, но мальчишки из тех, кто постарше, бегали. И видели страшного седого колдуна, который хотел их поймать, но им чудом удалось ускользнуть.
      Она хотела