ВОЛЧОНОК (I часть)

Куда он уехал и где был несколько лет, не знала даже его жена, слышала только, что он был где-то в юго-восточных странах и участвовал в каких-то военных действиях, поговаривали, что его отец даже рискнул жизнью сына, лишь бы замять этот скандал. По возвращении оттуда Константин уехал в Москву, не взяв с собой жену, и продолжил учебу в военной академии. Со временем всё забылось и кануло в Лету, а Константин Витальевич вернулся в Город героем, героем Советского Союза, но за какие заслуги он получил эту высшую награду он никогда не рассказывал. Он быстро взлетел по карьерной лестнице благодаря своим уникальным способностям и сейчас имел звание генерал-полковник-инженер и был директором Научного Института.  

****
Ранним воскресным летним утром 1975 года, когда жаркое солнце ещё не успело раскалить безлюдные пустынные улицы спящего города, а воздух был ещё прохладен и свеж, на Золотой набережной появился первый человек - мужчина лет пятидесяти с лишним в летнем сером костюме и в фетровой чёрной шляпе. Это был не кто иной, как отец Натальи Лесковой Владимир Петрович Лесков, только что сошедший с московского поезда. Ни сумки, ни чемодана при нём не было. Бывший известный архитектор, бывший член Союза архитекторов СССР и Международного союза архитекторов, много лет назад он получил очень престижный правительственный заказ на проектирование крупного магазина в Москве, который оказался для него роковым и последним в его карьере. По окончании строительства магазина он был жестко раскритикован за «порочные излишества в архитектуре» своими же коллегами завистниками, которые яростно боролись за получение этого заказа, и Владимир Петрович, не выдержав травли, впал в жестокую депрессию и начал спиваться. Даже сейчас он был под хмельком, хотя выпил скорее для храбрости, оставив последние деньги в вагоне-ресторане. Единственный дорогой заграничный костюм уже давно потерял свой вид и полинял, а изъеденная молью шляпа вышла из моды и была не по сезону тёмного мрачного цвета, но, по мнению её обладателя, придавала ему солидности и была необходима для предстоящего делового разговора. Резким порывом ветра её вдруг сорвало с головы и унесло за решетку набережной реки. «Ах ты!» - от досады Лесков шлёпнул ладонью по мраморному парапету, глядя на безвозвратно уплывающую от него шляпу.
Он свернул в Нагорный переулок, вверх, туда, где на холме за чугунной кружевной решеткой в глубине изумрудного сада стоял трёхэтажный особняк, там на третьем этаже жил Константин Витальевич Макаров со своей семьей.  
Константин Витальевич в это время пил в своём кабинете свой утренний кофе, выкуривал трубку и изучал письмо, которое только что принесла домработница Вера. Обычный прямоугольный конверт с простеньким банальным изображением каких-то красных цветов, но без обратного адреса и имени отправителя. Константин Витальевича, уверенный в том, что это очередная анонимка или признание в любви неизвестной поклонницы, хотел выбросить письмо, не читая, но остановило лишь то, что конверт был с авиапочтовой маркой, а значит отправлено из другого города. Почтовый штемпель был не очень четко отпечатан и даже размыт, но можно с трудом различить первые три буквы названия города, из которого это письмо было отправлено  - М, О, С и последняя буква А или Л. Между буквой С и последней А или Л оставался промежуток достаточный только для двух букв. «Москва», - решил Константин Витальевич и вскрыл конверт. Письмо было написано на неаккуратно вырванном из ученической тетради листе торопливым и всё-таки женским почерком, но начиналось очень официально: «Тов. Макаров, я Вас не знаю, но надеюсь на Вашу порядочность или хотя бы сострадание к Вашей дочери. Я не стала бы к вам обращаться, но у неё начались неприятности и мне трудно ей помочь. В московский детский дом №2 Ваша дочь поступила всего три месяца назад, но сейчас она попала в очень неприятную историю, защитить её некому. Я бессильна против ТОГО человека, он может навсегда исковеркать её судьбу и возможность на нормальное будущее, может, и несчастливое, но сносное. При Вашем положении и влиянии вы могли бы вмешаться, достаточно вашего звонка. Он струсит, я знаю. Вы можете изменить. Хотя бы перевести её в другой детский дом, если вам не нужна. Я надеюсь, что все-таки у вас есть капля совести. Вы поможете своему ребенку, примите участие в судьбе». Подпись «Анна Ковалёва».
Письмо написано сумбурно и торопливо, последние фразы обрывисты, не закончены, где-то перечеркнуты, некоторые буквы были пропущены и уже отсутствовали знаки препинания, а уж понять о ком и о чём идет речь было просто невозможно.  
Константин Витальевич едва успел дочитать письмо, когда услышал в прихожей лай его молодой немецкой овчарки Цезаря, которому категорически запрещено подавать в доме голос, чей-то низкий хриплый бас («Извольте доложить») и возмущенный голос домработницы Веры. Константин Витальевич поспешил к месту происшествия. Входная дверь была приоткрыта и какой-то гражданин дергал за ручку двери, пытаясь пошире её распахнуть и втиснутся в образовавшуюся щель, но Вера тянула дверь на себя, да и собака пугала его.
–  Цезарь, молчать. Вера, в чём дело?
–  Этот гражданин говорит, что к вам. Но он же пьян.
– Я не пьян, мадам, - поправил её Владимир Петрович, а это был он, Константин Витальевич узнал его. - Я чуть выпимши, совсем чуть-чуть, а это другая категория человеческого падения.
–  Вера, идите, я сам разберусь.
  Владимир Петрович наконец-то втиснулся в дверной проём, задевая косяк двери, ввалился в прихожую, и, пошатываясь, поклонился, сожалея, что нет шляпы, которую в самый раз приподнять при поклоне.
–  Здр-р-равия желаю,  – нагло и развязано начал было Владимир Петрович.
  Константин Витальевич не ответил, смутив Владимира Петровича стальным с хищным прищуром взглядом, а поскольку у Владимира Петровича в планах такой приём не значился, он растерялся. Он-то был твёрдо убеждён, что Костя (для него он был ещё Костя) в его власти, тайной власти и будет смущён и поражён, может, даже застыдится, но Константин Витальевич смотрел на него холодно и бесстрастно, выдерживая паузу, достаточную для того, что бы Владимир Петрович занервничал.
– Ты…вы… - промямлил он, не зная как обращаться к Константину Витальевичу, и пристально вглядываясь в его лицо.
Он с трудом узнавал в этом человеке некогда вежливого утонченного кавалера его дочери, забывая заранее приготовленную речь, которая должна была повергнуть Костю в смятение и раскаяние, уничтожить его. Владимир Петрович сам уже начал терять чувство превосходства и уверенность, а Константин Витальевич даже не пытался помочь ему выпутаться из этой ситуации, ожидая когда он наконец скажет что-нибудь вразумительное.
–  Чем обязан? - в конце концов сухо и жёстко спросил Константин Витальевич.
  Владимир Петрович окончательно оробел перед ним и растерянно промямлил:
–  Ну...я...хотел бы насчёт вашего ребёнка.
–  Какого ребёнка?
–  Как?!  А Сашка.
–  Какой Сашка?
– Ребёнок наш… ваш, то есть ...Этот…ну, Саша…Ну, вы же знаете…Наташин. Вы же  мне деньги высылали.
Константин Витальевич тут же взял его под руку и отвёл в кабинет.
–  Так. Быстро, – Константин Витальевич поставил стул посредине кабинета перед своим столом, взглядом велел сесть, и сам сел в кресло напротив. –  У вас есть пять минут, чтобы всё объяснить. Кратко и доходчиво.
Впрочем, аудиенция затянулась. Мимолётно оценив роскошь квартиры, наличие прислуги в доме и соответственно высокое положение Константина Витальевича, который наверняка не захочет огласки некоторых эпизодов своей биографии, Владимир Петрович понял, что здесь можно поживиться и очень неплохо поживиться на вполне законных основаниях.  Он уже начал приходить в себя, приобрёл былую уверенность в предвкушении радужной перспективы получать немалое ежемесячное денежное довольствие, вальяжно уселся на стул и перешёл на официально-деловой тон:
–  Я...мм...у меня, видите ли, нет сейчас возможности содержать вашего ребенка. Я всё-таки рассчитываю на достойную компенсацию...  
 Константин Витальевич резко поднялся не желая выслушивать этот бред, и Владимир Петрович, испугавшись, что с ним церемонится не будут и попросту выгонят, а он отчаянно нуждался в деньгах, торопливо заговорил:
–  Нет, нет, подождите, подождите, вы должны выслушать меня. Это очень важно. Это же ваш ребёнок, ваш и Наташин. Я вам писал, вы же деньги мне высылали.
–  Вот как?
–  А разве нет?
–  Что с Наташей?
–  Гуляет, гуляет, жизнью наслаждается, а я с её ребёнком должен возиться.
–  Где сейчас мальчик?
–  Мальчик? А разве был ещё мальчик?
–  Саша где?
–  Ах, Саша. Так ведь девочка.
–  Всё-таки девочка?
– Ну, да, Сашка. Наташка думала, что будет мальчик, и имя уже наготове было, а получилась девка.
–  Сколько ей лет?
–  Восемь...или девять. Не помню.
–  В каком месяце она родилась?
–  В мае.
–  Подождите.
Константин Витальевич позвал Веру, попросил её принести закуски с кухни, быстро сервировал стол, выставил бутылку водки. Владимир Петрович с явным удовольствием выпил предложенную рюмочку водки и закусил малосольным огурцом.  
–  Я же вам письмо написал, - сказал он, сам уже по-хозяйски подливая себе водку. - Вы, конечно, не ответили, я понимаю, очень заняты, но деньги получал исправно, а потом вдруг перестал.
–  Давно писали?
–  Ещё в феврале.
–  А где сейчас Наташа?
– Сбежала. Нас бросила, главное Сашку мне подбросила, сама гуляет где-то на юге со своим хахалем: пальмы, море, яхты, рестораны. Уже три месяца как не появляется. Я даже в милицию подавал на розыски. Совсем как её мать, по тем же стопам пошла. А ведь сватался к ней знаменитый режиссёр, с женой готов был развестись. Такие подарки дарил! Нет же, и его бросила, сбежала с каким-то проходимцем. А так всё могло бы устроится и чего не хватает. И ваш братец её обхаживал, очень обхаживал, а мы ведь могли бы породниться. Хе-хе, родственничками были бы. Может быть. Если Николай не врал, да что-то Наташа с ним рассорилась. И что она со всеми ссориться? Не умеет жить, не умеет.
Последняя новость слегка ошарашила Константина Витальевича, но вида он не подал. Владимир Петрович быстро опьянел и уже нёс бог знает что, Константин Витальевич не мешал ему и изредка подбрасывал вопросы:
–  А девочка с кем сейчас осталась?
– А она в детском до.., - чуть не проговорился Владимир Петрович, и, хотя уже был изрядно пьян, тут же спохватился: - саду.
–  В детский сад ходит?
–  Да.
–  Ей девять лет?
–  Да, а что? Ах, да в школу. Но сейчас каникулы.
–  Она одна дома осталась?
–  Да, ну и что, чай не маленькая.
–  Так я вам, говорите, деньги высылал?
–  Да, сразу же после моего письма. А разве нет?
–  Да. Пейте, пейте. И как часто?
– Раз в месяц, как положено в благородных семействах. А разве нет? – Владимир Петрович силился понять смысл этих странных вопросов, но всё больше пьянел и уже отвечал машинально, а Константин Витальевич не скупился и щедро подливал.
–  Какая сумма вам высылалась?
–  Сумма? Ах, разве это сумма, разве это деньги, на хорошую водку с закуской не хватит.
–  В последний раз когда выслал?
– Уж два месяца как не высылаете, Константин…Ник...Василь…ич... -  он пытался