вспомнить его отчество, а Константин Витальевич даже и не думал ему подсказывать. - А я ведь последние деньги на неё потратил, а она растёт и растёт. И чего они так быстро растут? Сегодня купил ей платье, а завтра оно уже её мало. Столько денег на неё уходит, ай-яй-яй. А накормить ещё надо и не просто так, а витамины там всякие: апельсины, яблоки...картошечка..., - Владимир Петрович даже закрыл глаза и благодушно счастливо заулыбался, мечтательно перечисляя все свои любимые закуски под водку: - селёдка с лучком тоже неплохо...
– Допивайте, - прервал его Константин Витальевич. - Пошли, провожу вас.
– А как же мой вопрос? - вдруг спохватился Владимир Петрович, вспомнив зачем пришёл.
– Решим, обязательно решим. Сегодня же.
– А куда я сейчас пойду?
– На свежий воздух, на скамейке посидите. О вас позаботятся.
Владимир Петрович, подхватив недопитую бутылку водки, вложил её во внутренний карман пиджака и нетвёрдым шагом, пошатываясь, вышел из кабинета. Идя по длинному коридору, он постоянно пытался ввалиться в другие комнаты, но Константин Витальевич, взяв его за рукав пиджака, перенаправлял по нужном курсу. Владимир Петрович уже плохо соображал. Он вышел в сад и сел на скамейку под сиренью. Жара. Совсем разморило. К ограде особняка подъехал милицейский УАЗик, из него вышли два милиционера и направились к Владимиру Петровичу, один из них, приложив к козырьку фуражки руку, представился:
– Старший лейтенант милиции Смирнов.
– Угу, - только и смог ответить Владимир Петрович, кивнув головой.
– Ваши документы, гражданин.
– Пожаста, - но достать паспорт из внутреннего кармана пиджака он уже не смог, вытащил и протянул им бутылку водки.
– Пройдемте с нами.
– Куда? Зачем?
– Пошли, пошли.
Владимира Петровича подхватили под руки, а он уже не имел сил сопротивляться, его посадили в машину, отвезли в отделение и поместили в отдельную камеру. Константин Витальевич в это время вызвал к себе в кабинет своего двадцатилетнего племянника:
– Олег, вот деньги, купишь билет до Москвы на имя Лескова Владимира Петровича, вечером возьмёшь такси, заберешь его из первого отделения милиции, отвезёшь на вокзал и посадишь в поезд. Все понял?
– Да. А он кто? - не удержался от любопытства Олег.
– Не твоё дело, - резко осадил его Константин Витальевич. - Можешь идти. И Ольгу Станиславовну попроси ко мне зайти.
Разговор с женой начался с короткого довольно жёстко произнесённого вопроса:
– Где письмо?
– Какое письмо? – машинально спросила Ольга Станиславовна.
Вопрос этот был, конечно, лишним: Вера уже успела ей доложить о визите Лескова, и она была готова к этому вопросу.
– Ты прекрасно знаешь, о каком письме я говорю. Уточняю, во избежание лишних вопросов и для краткости диалога: письмо, которое писал Лесков с просьбой выслать деньги на содержание моей дочери; письмо, которое предназначалось мне и было перехвачено тобой не без помощи, надо думать, Веры.
Ольга Станиславовна ответила не сразу, она знала, Константин Витальевич терпеть не мог никакой лжи и притворства и сразу пресекал возможность, как он выражался, «дурочку играть», задавая недоуменные вопросы: «Какое письмо? Я его не видела? Не понимаю о чем ты» и так далее, да и Ольге Станиславовне показалось унизительным перед ним оправдываться.
– Его нет, - наконец ответила Ольга Станиславовна.
– Отличный ответ, главное краткий. Хорошо. Продолжим. Как давно ты посылаешь Лескову деньги и сколько?
– Не понимаю, это что - допрос? – поднялась со стула возмущенная Ольга Станиславовна.
– Называй это как хочешь. Можешь поэтическим вечером назвать, можешь игрой в шашки.
– Зачем тебе это нужно? Зачем это всё нужно ворошить? Это отвратительное гнусное письмо гнусного шантажиста. Я же тебя пыталась оградить от этого, нашу семью. Неужели мне мало того ужаса, что пришлось пережить и…., - Ольга Станиславовна вдруг поняла, что он почти её не слушает, равнодушно попыхивая трубкой и холодно поглядывая на неё, настолько он пренебрежительно относился к её мнению, но всё же, теряя свой напор и уверенность, она продолжила: - Я надеюсь, что всё это закончилось, и мы больше не услышим этой фамилии. Пусть они не пытаются навязывать тебе какого-то ребёнка неизвестного, между прочим, происхождения и вешать эту обузу...
– Хватит кружева плести, - вдруг прервал её длинную тираду невозмутимый Константин Витальевич. - Ты не ответила на мой вопрос: сколько и как давно ты посылаешь деньги? Прошу кратко и точно.
– Пятьдесят рублей. С февраля.
– Похвально. Не сильно поскупилась. Деньги, правда, пошли не по назначению. Не очень ты разумно ими распорядилась, так что я думаю урезать твой бюджет, тем более, что девочку я возьму к себе.
– Да ты что! - подскочила Ольга Вячеславовна. - Да ты…о, боже! Ты уверен, что это твоя дочь? Он же просто аферист и эта...твоя...бывшая...тоже не промах, к тому же там был этот Володя и вероятней всего, что...
– Не тебе об этом говорить, - жёстко оборвал её Константин Витальевич, хищно суживая глаза.
Ольга Станиславовна на миг растерялась, она-то знала на что он намекал, но к его чести вслух никогда и ни при каких обстоятельствах её грехи не обсуждал, слишком был порядочным, чем всегда пользовалась Ольга Станиславовна. Взяв себя в руки, она продолжила уже спокойней:
– И зачем тебе эта обуза? Ты это мне на зло делаешь, а будут страдать дети, на меня-то можно наплевать, но ты о Жанне подумай, о Коле. Что им придется вынести, людям-то рот не закроешь. Все на них пальцем будут показывать: «Вот их сестра, то ли сестра, то ли нет». Как ты им будешь объяснять, кто это, откуда она взялась. «Это ваша сестра, познакомьтесь». А вдруг она не нормальная. Они все там не очень...
– Я это обсуждать не намерен и спрашивать твоего совета, тем более разрешения, не собираюсь. Ребёнка я заберу. И не вздумай строить из себя жертву: ты ей не мачеха, она тебе не падчерица. Она моя дочь и только. Всё, разговор окончен.
Ах, как он изменился, повзрослел и возмужал, стал совершенно чужим и уже неподвластным ей. Где же тот мальчик? тонкий, ранимый, напичканный романтическими сентиментальными глупостями мальчик, которым она, холодная и расчетливая, никогда и никого в своей жизни не любившая, могла повелевать, мучить, доводить до исступления, заставляя ревновать? Куда исчезло его мальчишество, безудержная горячность и дикая страсть? Когда она упустила его? Когда неосторожно призналась в том, что Жанна не его дочь? Может, это была её роковая ошибка, хотя после этого неосмотрительного признания он, всегда робевший перед ней, как будто взорвался. Ольга была ошеломлена его напором, его силой, которой в нём не предполагала, и даже прониклась хоть и слабым, но чувством уважения к нему. Нет, он тогда ещё продолжал её любить, любить ещё более ревностно и неистово, порой до жестокости, но не от желания причинить боль и сокрушить её женское тело, а просто от переизбытка чувств, которые он физический уже не мог сдерживать. И хотя по ночам она была в полном его распоряжении, утром власть переходила в её руки, он по-прежнему был её рабом, она ещё долго держала его в узде и вдруг упустила.
Когда же он вдруг охладел к ней? Когда ускользнул? И как она позволила появиться в его жизни этой Наташе? Ей тогда казалось, что он всего лишь хотел позлить её, заставить ревновать, а всё оказалось так серьёзно, вплоть до развода. Сколько пришлось подарить его отцу Виталию Николаевичу, пользуясь тем, что он был явно к ней неравнодушен, обольстительно-заманчивых улыбок и взглядов, чтобы заручиться его поддержкой, и в то же время удерживать его под самыми разным предлогами от нескромных порывов, но позволяя некоторые вольности, сколько приложить усилий, чтобы уговорить влюблённого в неё Владимира Кузнецова за соответствующее вознаграждение, какое только могла дать красавица, обольстить и отвлечь от её мужа Наташу, сколько проявить силы убеждения в том разговоре с Наташей, который произошёл между ними, сколько артистического таланта, чтобы её разжалобить (а этого унижения она ей никогда не простит), уговорить не портить ей, её мужу и их детям жизнь, и в конце концов она добилась того, что взбаламутившая их семью Наташа исчезла из их жизни и из Города. А сейчас она вновь напоминает о себе своим выродком.
Но власть над Костей она потеряла, безвозвратно. После возвращения из-за границы он поразил её своей холодностью, бесстрастностью и суровостью, как будто ураган пронёсся в его душе, не оставляя ни крупицы прежней романтичности, нежности, а главное любви к ней. Какая-то страшная животная сила исходила от этого угрюмого, мрачного и совершенно чужого человека, но такого грозно-прекрасного и привлекательного своей невероятной мужской силой; он возмужал, ожесточились, огрубели словно отчеканенные в бронзе черты его лица, взгляд, прежде светившийся мягким светом, стал невыносимо пронзительным и тяжёлым, сам он, жёсткий, резкий и властный, перестал считаться с её мнением и не терпел никаких возражений. Первое время Ольге Станиславовне было сложно подчиняться ему и смиряться со своим новым подчинённым положением в семье, она с трудом привыкала к нему, не зная даже о чём с ним можно говорить, все её попытки завести лёгкий непринуждённый разговор заканчивались его очень кратким равнодушным ответом, долгой мучительно-напряжённой для неё паузой и лихорадочным поиском более занимательной темы. Она его не интересовала даже как женщина, у него была теперь отдельная спальня, а самой напрашиваться гордость не позволяла, хотя, надо признать, она однажды попыталась как бы невзначай прильнуть к нему, приобнять, прижаться к его мощно-богатырскому телу, но он холодно-равнодушно отстранил её. В конце концов ей пришлось удовлетворяться только тем преимуществом, какое давало это замужество, то к чему она так стремилась: высокое положение мужа, соответственно и её как жены, достаток, возможность не работать (она за свою жизнь ни дня не работала), роскошная квартира, дорогие украшения и наряды, великосветские мероприятия, где ты первая, где тобой все восхищаются и завидуют, пытаются завязать более близкое знакомство и выпросить приглашение на день рождения. Ольга иногда забавлялась тем, что вдруг приглашала на свой день рождения какую-нибудь неприметную особу, имеющую не очень состоятельного и влиятельного мужа, но жаждущую во что бы то ни стало проникнуть в «высший свет». И эта особа, польщённая и окрылённая такой оказанной для неё честью, с надеждой на дальнейшее развитие очень выгодных отношений с самой влиятельной дамой Города разорялась на дорогой наряд, в котором не стыдно появиться в таком обществе, и очень дорогой подарок (дешёвый дарить было бы просто не прилично), снимая со сберегательной книжки накопленные на отпуск деньги и занимая у своих знакомых крупные суммы. Но по прошествии праздника Ольга Станиславовна вдруг становилась холодна и равнодушно-пренебрежительна к своей новой и не нужной ей знакомой, и даже как будто бы не узнавала её. А эту особу потом дома ждал страшный скандал, который закатывал ей муж из-за напрасно потраченных денег и пропавшего отпуска, который они будут вынуждены провести не на Чёрном море в Сочи, а на своей даче, и этой «глупой
