этого далеко недетского взгляда девочки, хотя позже он не был даже уверен, что она действительно так ответила и вообще что-то ответила, она была до странности очень неразговорчива.
****
На следующий день рано утром Константин Витальевич встречал их на Вокзальной площади. Высокий, статный, величественный как бог, он стоял около своей под стать ему великолепной ослепительно-чёрной сияющей массой хромированных деталей машины и не спеша степенно курил. В свои тридцать шесть лет он уже был зрелым взрослым мужчиной, много в жизни повидавшим и испытавшим, и в нём напрочь отсутствовали инфантильность, мальчишество и бесшабашность, чем так любили похвалиться многие мужчины будучи даже в преклонном возрасте, а женщины с умилением им вторили: «Он в душе такой ребёнок»; и даже его смуглое лицо отличалось мужской суровой красотой: скульптурность черт, массивный лоб, тяжёлый подбородок, резкие, чёткие, словно высеченные из гранита линии надбровных дуг, густые, широкие вразлет брови, твердая складка тонких губ, малоподвижный, но очень пронзительный взгляд тёмно-синих глаз с миндалевидный разрезом, резко очерченным густыми чёрными ресницами, взгляд, который никто не мог спокойно выдерживать, взгляд, который как выстрел, убивал наповал, когда он гневался, все боялись смотреть ему в глаза. И дело было не только в его внешней физической богатырской мощи, от него исходило это внутренне ощущение взрослости и мужской силы, надёжности и твёрдости в характере, в поступках, в словах, он был несокрушимой глыбой, которую не разрушить ни веяниям времени, ни моды, ни пропаганды. Сдержанно суровый, он мог быть изысканно-галантным, обходительным с женщинами и очень внимательным собеседником, поражавшим тем, что мог поддержать разговор на любую женскую тему, не теряя при этом своей мужественности в глазах женщин: мода, воспитание детей, кухня, а он очень хорошо готовил и всегда удивлял знаниями кулинарных тонкостей.
Было в нём что-то ослепительно притягательное, и где бы он не появлялся, он невольно привлекал всеобщее внимание, как женщин, так и мужчин, и сам английский лорд побледнел бы на его фоне. Его мужская красота и поразительное мужское обаяние не оставляли равнодушным ни одну женщину, одним только взглядом он невольно вызывал трепет в их сердцах, а магия его голоса просто сводила с ума, и любая из них почла бы за честь стать его любовницей, не претендуя даже на долгосрочность отношений, а уж тем более без надежды женить на себе, лишь бы иметь возможность прикоснуться к нему. Тайные и явные поклонницы писали ему письма с признанием в любви, но он не вскрывая, выбрасывал их, он больше не сгорал от страсти и оставался спокойно-равнодушным, глаза его если и загорались (крайне редко), то не от любви, а от плотского животного влечения, он всё-таки ценил женскую красоту и зов плоти в нём не угас. Тем не менее он не был ни распутным или беспредельно развращённым, не вёл разгульную жизнь, и многочисленных любовных похождений за ним не числилось, он не менял любовниц как перчатки, если у него и появлялась пассия, то на довольно продолжительное время, при этом он мог открыто появится с ней в публичных местах, не скрывая своей связи, он уже мог себе это позволить. Отношения с этой женщиной были почти деловые, без сентиментальных глупостей и романтичной шелухи, но этой счастливице завидовали, многие хотели бы оказаться на её месте. Жена его, конечно, знала о существовании любовницы, собирала о ней информацию, с удовольствием для себя отмечала, что она ничем не примечательна, кроме внешних данных, примитивна, глупа и покорна как овца, и непременно уверяла себя, что он, предпочитая внешне похожих на неё женщин, по-прежнему любит её, но боится к ней подступится. Она, конечно, обманывала себя.
У мужчин он вызывал восхищение и глубокое уважение, желание услужить, желание подражать, кто-то тайно его ненавидел, кто-то завидовал - никого он не оставлял равнодушным, но явных недоброжелателей у него не было, он был жесток и беспощаден, и всех сметал на своем пути, кто посмел ему перейти дорогу. В круг его близких друзей или хотя бы хороших знакомых попасть было очень-очень не просто, почти невозможно.
Обладатель невиданной красы машины, машины с другой сказочной планеты - роскошного внедорожника высшего класса Jeep Wagoneer Limited, Константин Витальевич вызывал острую зависть у всех мужчин, но особенно у своего затаённого неприятеля первого секретаря райкома партии Григорьева Михаила Сергеевича. В то время иметь автомобиль, даже свой отечественный, намного уступающий иномаркам, для советских граждан было откровенной роскошью. Помимо того, что на неё нужно было копить несколько лет, сама процедура покупки была очень непростой: в свободную продажу машины не поступали, для их покупки нужно было записаться в очередь, а очередь была сказочно длинной, как борода у Черномора и растягивалась опять же на несколько лет, при этом само ожидание сопровождалось неприятной нервной вознёй и интригами с попыткой вытеснить конкурентов из этой очереди или перекупить себе место. Как легенду рассказывали о гражданине, честном труженике, который всю жизнь копил на машину, отказывая себе и своей семье во всём, долго стоял в очереди, а потом, когда он наконец-то приобрёл вожделенную машину, заезжая задним ходом в гараж, случайно помял багажник, схватился за сердце, упал и тут же умер.
Машина Константина Витальевича было дорогой и мало кому доступной не только в пределах Советского Союза, но и за границей, к тому же ограниченного выпуска, это был первый в мире из внедорожников имевший кожаный салон, кожаную оплетку руля, сиденья с электроприводом и климат-контроль. Константин Витальевич ценил все те материальные блага, которые он имел по своему статусу и положению будучи очень крупным учёным с мировой известностью и академиком, он ценил комфорт, любил хорошо одеваться, курить дорогие сигареты, но никогда не делал из этого культа и не был рабом этих вещей, и ценил всё это за качество, удобство и красоту, а не за то, что эти вещи возвышали его над остальными и обозначали его высокое положение, ему не нужно было таким образом самоутверждаться, он был достаточно уверен в своих силах, в себе и не был тщеславен. А Григорьев, не обладающий ни талантом, ни силой, ни богатырской статью, мог только с помощью этих дорогих декораций (золотые часы, заграничный костюм, красивая машина, роскошная дача, многокомнатная квартира) произвести впечатление, вызывать уважение к своей ничтожной персоне и интерес у женщин. Константину же Витальевичу он завидовал страшно, по-чёрному, завидовал внешности красавца-генерала, завидовал его успеху у женщин, его должности и званию, хотя сам занимал высокую должность в области и был первым, помимо генерала, лицом в Городе, но он не был вхож, как Константин Витальевич, в высшие круги правительства, не имел такого блестящего образования. Закончив совсем не престижный факультет культурологии института культуры и имея невнятную специальность, он пробирался по карьерной лестнице только по партийной линии.
В приступе своей мучительной неутолённой зависти Григорьев попытался обвинить Константина Витальевича в незаконности получения этой дорогой машины. Отпустив свою секретаршу, он задерживался три дня подряд по вечерам на работе, чтобы одним пальцем, потея от усердия и непривычности к физическому труду, напечатать на печатной машинке своей секретарши анонимку с просьбой провести проверку по данному факту, и отослал её в самую могущественную структуру Советского Союза, который защищал страну от внутренних и внешних врагов, - в Комитет Государственной Безопасности (КГБ). Но его быстро остудили два добрых молодца, которые средь белого дня без предварительной записи на приём уверенно и стремительно прошли к нему в кабинет, сунув мимоходом под нос удостоверения сотрудников КГБ его негодующей и протестующей против этого наглого вторжения преданной секретарше: «Вы кто? Почему без записи?», и вежливо объяснили ему, что не стоит попусту тратить бумагу и потеть над печатной машинкой своей секретарши в то время, когда его дома ждёт на ужин семья, поскольку, во-первых, при своей зарплате генерал может позволить себе подобную машину, а во-вторых, это подарок могущественного восточного вельможи, друга Советского Союза, преподнесённый Константину Витальевичу в знак уважения и преклонения перед «этим русским медведем» (как называли его на Востоке), а так же за оказанные им неоценимые услуги. Это были люди Константина Витальевича из отдела безопасности Научного Института, и его личные поверенные. Григорьев был страшно напуган этим посещением, холодел от ужаса, и, напрягая свои скудные мозги, силился понять откуда они узнали, что анонимку напечатал именно он и напечатал на машинке своей секретарши. «И что это за восточный вельможа? Какие услуги он ему оказал? Не понятно», - напряжённо думал он. О Константине Витальевиче очень много ходило легенд: о его участиях в каких-то военных операциях в восточных странах, о каком-то пленении, ожидании смерти в плену, о том, что оттуда он, прежде очень мягкий и добрый, вернулся совершенно другим человеком, напугав жену и избалованных детей своей беспредельной жёсткостью. Как легенду рассказывали о том, как он хладнокровно застрелил очень дорогую и породистую собаку, напавшую на играющего во дворе ребёнка. Хозяин этой собаки, какой-то высокопоставленный чиновник, а особенно его склочно-нахальная жена кричали, что собака хотела всего лишь поиграть с ребёнком, а родители довольно серьёзно пострадавшего от зубов этого «ласкового» зверя окровавленного чада заискивающе уверяли, что никаких претензий к хозяевам собаки не имеют, что ребёнок сам дразнил собаку. Но Константин Витальевич, пренебрегая этими попытками обеими сторонами защитить и оправдать животное, пренебрегая визгами и криками жены чиновника, велел отойти от собаки и произвёл второй уже смертельный выстрел в её голову. Этот чиновник потом рассказывал Григорьеву, что смотреть на Константина Витальевича в этот момент было страшно, казалось, в случае неповиновения он так же хладнокровно застрелил бы и их.
****
Не обремененный багажом Андрей Сергеевич с девочкой один из первых появился на широких гранитных ступеньках Северного вокзала. Константин Витальевич, которого уже не возможно было чем-либо удивить, с изумлением рассматривал это странное крошечное существо, торопливо шедшее рядом с Андреем Сергеевичем, существо из другого мира, из сказочного царства эльфов, лесных духов и маленьких злых гномов, и, как показалось Константину Витальевичу с первого взгляда, существо нелюдимое и дикое. Девочка была очень худа и мала для своих девяти лет, одета не по сезону тепло: длинная, явно с чужого плеча, вязаная кофта серо-мышиного цвета, наглухо застегнутая на все пуговицы, с закатанными до локтя рукавами, неопределенного цвета бесформенные штаны, старенькие, но крепкие полуботинки. Тонкой, как веточка, ручкой она прижимала к себе тряпичную выцветшую куклу-клоуна с длинными ногами в красных пластмассовых башмаках. Было что-то
