аппарат.
– Что такое? - подскочил Арефий Эдуардович, потеряв всю свою солидность. - Прекратите хулиганить.
– Я до сих пор был безупречно вежлив, но если в дело вмешается сам Константин Витальевич, уж поверьте, он церемонится не будет. Так что у вас есть ещё шанс решить всё мирным путем.
– Какой ещё Константин Витальевич?
– Вот видите, если бы вы внимательней слушали, вы бы уже как пять минут знали, что Константин Витальевич… генерал Макаров, очень известный и влиятельный в высших кругах человек, является отцом Саши Лесковой. Он намерен забрать девочку без всяких бюрократических проволочек, и вы этому должны всячески посодействовать.
– Генерал…Макаров, я слышал, но... - Арефий явно струсил, ходили слухи, что Лескова дочь какого-то высокого чина, но он слабо в это верил. - Вы что, серьезно? Вы уверены, что она действительно его дочь?
– Более чем.
– Я думаю, что он… если узнает, он не захочет.... Вы хотите её забрать?
– Хочу и немедленно.
– Но это невозможно, это сейчас нельзя...вот так сразу.
– Поверьте, для Макарова нет ничего невозможного.
– Это долгая процедура, документы не в порядке и вообще... Потом, потом, - замахал он руками на пытавшегося зайти в кабинет очередного посетителя, засуетился, зачем-то открыл, потом закрыл ящик стола. - А сейчас вы что хотите? Не понимаю, что вы хотите?
– Я хочу увидеть Сашу Лескову.
– Её здесь нет. Она в больнице. Вы понимаете? В больнице. Я сомневаюсь…я думаю товарищ Макаров не захочет забрать её, если узнает, что она…
– В какой больнице?
– Она больна, она очень больна.
– Ничего, я врач. Вылечим.
– Но она опасно больна.
– Номер больницы!
– Шестая, на Ленинском проспекте.
– Отлично, пока от вас больше ничего и не требуется. До свидания. Наше знакомство мы ещё продолжим.
Андрей Сергеевич направился к дверям, как Арефий Эдуардович крикнул ему вдогонку:
– Это психиатрическая больница.
– Что? – Андрей Сергеевич обернулся в дверях.
– Я же предупреждал, я же говорил. Вы не понимаете всей опасности. Она же ненормальная. Шизофрения. Буйная. С ножом кидалась на воспитателя. Вы понимаете о чём я? Она опасна для общества. И вряд ли многоуважаемый товарищ Макаров захочет взять её при таком-то диагнозе, это же…
Андрей Сергеевич уже не слушал его, не разбирая дороги вместо того, чтобы выйти на ближайшую лестницу, он прошёл по коридору к дальнему выходу. Он был ошеломлён, оглушён, раздавлен. Неужели девочка безумна, и у неё, у Наташиной дочери, нет никаких шансов. Но он должен её увидеть, хотя бы просто взглянуть на неё, посмотреть в её глаза, возможно, пустые, ничего непонимающие глаза. Константин Витальевич конечно же не возьмёт её в свой дом, раз она так опасна, и, скорей всего, не захочет перевези в Город, чтобы определить её в местную больницу, и взять на себя заботы о её лечении, он и так крайне равнодушно принял известие о существовании дочери - это живое неприятное напоминание о прошлом.
Андрей Сергеевич ничего не слышал и не видел вокруг себя, он машинально шёл по длинному коридору, не подозревая, что Арефий Эдуардович тихо и воровато прокрался на цыпочках к дверям своего кабинета и чуть приоткрыв её, зорко наблюдает за ним. Быстрый цокот женских каблучков вдруг ворвался в его сознание, милый почти детский женский голосок за его спиной короткими обрывками фраз как будто отстучал телеграмму: «Не оборачивайтесь. На площади Маяковского. В три часа», и мимо него мелькнула и исчезла в дверном проёме какого-то кабинета тоненькая почти детскую фигурка, он только успел разглядеть простенькое девичье платьице. В три часа он увидел обладательницу этого платья - милая, очень молоденькая девушка, почти ребёнок.
– Это я вам написала письмо, товарищ Макаров. Меня зовут Анна, - сказала она, уверенная, что перед ним генерал и искренне огорчилась, узнав, что это не так. - Ах, как жаль. Что же делать?
– Пройдемте в кафе, спокойно поговорим, - предложил Андрей Сергеевич.
– А, знаете что? - вдруг сказала Анна, когда они уже сели в кафе на улице Горького и заказали по чашке чая, причём она постоянно подсыпала себе сахар, помешивала в чашке ложечкой, чуть отпивала чай и вновь подсыпала сахар и перемешивала его, и к концу разговора растворила в чае полсахарницы. - Это, наверно, хорошо, что вы не Константин Витальевич, я почему-то опасаюсь, что он не возьмёт девочку. Понятно, что характер нелёгкий, уже с надломленной израненной психикой. Им-то, сытым и довольным, не понять.
– Вы ошибаетесь. Константин Витальевич очень порядочный человек, и совершенно твёрдо заверил меня, что возьмёт девочку к себе. Но я понял, что она психически нездорова.
– Хм, нездорова, - горько усмехнулась Анна. - Это Арефий больной. У них это оказывается давно практикуется: оправлять неугодных и непокорных воспитанников в психбольницу, их там принудительно лечат, чтобы присмирели. Саша-то не первая. Я учусь в педологическом институте, прохожу здесь практику, - Анна тяжело вздохнул. - Я даже не знала, что такое бывает, я пребывала в своём благополучном мире, в благополучной семье и не знала, что столько брошенных ненужных детей. Чудовищно жестокие и озлобленные дети. Они выходят из детского дома совершенно не приспособленные к жизни, как слепые котята, они ничего не умею, они не могут даже чай заварить, кипятят на плите чайник и думают, что после этого из чайника польётся заварка. Они не могут создать нормальную семью, они рожают детей и тоже бросают их.
Саша попала в детский дом три месяца назад самым загадочным образом. На ребёнка, неизвестно откуда появившего и вот уже несколько часов сидевшего в холле в обнимку с тряпичной куклой-клоуном и каким-то небольшим плоским бумажным пакетом в руке, долго никто не обращал внимания, пока её не заметила уборщица Клавдия Петровна, человек довольно грубоватый и, возможно, поэтому её попытка узнать у девочки, кто она такая и что здесь делает, ей не удалась, девочка молчала и даже отвернулась в сторону. Подошедшая к ним Анна, наверно, вызвала у девочки доверие и на её ласковый вопрос «Ты что здесь сидишь?», она тихо ответила:«Мама сейчас за мной придёт».
– Ты с мамой сюда пришла?
– Да.
– Это мама тебе дала? - указала Анна на бумажный пакет в руке девочки. - Я могу посмотреть?
Девочка кивнула головой. В пакете было свидетельство о рождении Лесковой Александры Константиновны и записка за подписью Натальи Владимировны Лесковой о том, что у неё трудная ситуация, она не может воспитывать ребёнка и добровольно отказывается от родительских прав в отношении своей дочери.
Первое время Саша очень скучала по дому, по матери, ни с кем не разговаривала и только плакала, она была девочкой домашней и очень замкнутой и совсем потерялась в этом чужом, незнакомом и довольно неприветливом для неё мире. Дети в детском доме, преданные и брошенные своими родителями, очень жестокие и уже безвозвратно искалеченные, встретили её кто недружелюбно, кто равнодушно, и первое время даже не обращали внимания на эту диковатую молчаливую девочку, которая постоянно забивалась куда-то в угол или часами сидела в холле в обнимку со свей куклой. Воспитатели детского дома тоже не отличались доброжелательностью и даже применяли изуверские унизительные наказания к своим подопечным: заставляли отжиматься от пола или стоять с вытянутыми вперёд руками до полного изнеможения, заталкивали девочек без трусов в спальню к мальчиками и наоборот, выставляли целую группу по ночам в холодный коридор вдоль стенки за шалости (обычно, это были рассказы полушёпотом ночных детских страшилок о чёрных простынях, летающих гробах и Пиковых дамах) с требованием выдать рассказчика. Старшие дети, глядя на воспитателей, тоже не гнушались истязать младших: обливали холодной водой среди ночи, чтобы просто поржать над испугом спящего, заставляли всю группу плевать в лицо какому-нибудь мальчику, провинившемуся перед ними (зачастую это была вымышленная вина), не выполнившему или неправильно выполнившему их поручение, просто избивали и таскали за волосы. И эта жестокость вновь и вновь совершала свой новый виток, когда младшие воспитанники, подрастая, начинали так же издеваться над малышами.
Но Саша, молчаливая и тихая Саша вдруг проявила странное упорство и упрямство и наотрез отказалась участвовать в подобных жестоких играх и подчиняться произволу, да ещё заступилась за девочку, с которой она подружилась. Воспитательница хотела наказать её за неповиновение, а Саша вдруг ощетинилась, как дикий волчонок, сверкая глазками, скаля зубки и злобно-яростно огрызаясь, сжалась, напряглась и окаменела в своей боевой готовности идти до конца, пусть даже гибельного конца в своих убеждениях, от неё тогда почему-то отступились и решили с ней просто не связываться. Понемногу Саша освоилась, но продолжала держаться особняком и общалась только с одной девочкой - Дианой Крупениной, но эта связь с внешним миром внезапно оборвалась, когда с её новой подругой случилось несчастье: она выпала из окна третьего этажа и разбилась насмерть. Начались проверки, приезжали многочисленные комиссии, следователь из прокуратуры, а Сашу, которая могла знать истинную причину этого якобы несчастного, как утверждал Арефий Эдуардович, случая, поскорей отправили в психиатрическую больницу.
– Мы должны её забрать из больницы, - говорила Анна, кусая губы и вновь ссыпая сахар в чай. - Я не знаю как это сделать, просто так туда не пускают, она там как в тюрьме, ей там какие-то, говорят, уколы делают, чтобы была сговорчивей. Но она такая упрямая, ни за что не смирится, они её просто до смерти заколют. Звери они, эти врачи со своей гуманной профессией.
– Не волнуйтесь, Анна. Мы что-нибудь придумаем.
Мог ли Андрей Сергеевич рассказать, как ночью на территорию психиатрической больницы №6 с воем влетела машина «скорой помощи», из неё выскочили врач (сам Андрей Сергеевич) и фельдшер, и, не давая опомнится и возможность задавать ненужные вопросы, налетели на дежурных санитаров больницы: «В какой палате Саша Лескова?! Быстро! Не спите! У нее острый аппендицит!», вынесли спящую Сашу на руках из здания, и машина навсегда мистическим образом исчезла во мраке ночи. Всё произошло так стремительно, что по утру никто из дежуривших в больнице не мог объяснить главному врачу, кто вызвал «скорую помощь», какой был номер машины, как выглядели врачи («Как все, в белых халатах»), а может это было просто видение и не было никакой машины, и не было врачей, тогда, где пациент?
Мог ли Андрей Сергеевич всё это рассказать Константину Витальевичу, мог ли сам поверить, что способен на подобные авантюры, мог ли привезти в Город этот шлейф сомнительной репутации его дочери, а главное дочери Наташи, опасаясь, что Константин Витальевич не примет девочку.
Утром Андрей Петрович позвонил из своего московского гостиничного номера Константину Витальевичу и предупредил, что они немедленно выезжают в Город, а поздним вечером этого же дня он с девочкой покидал Москву. Когда Саша, прощаясь с Анной на вокзале, на её фразу «Теперь у тебя всё будет хорошо», вдруг очень серьёзно по-взрослому ответила: «Не будет», Андрей Сергеевич внутренне содрогнулся от какого-то страшного мистического предчувствия и от
