Не так уж много воды утекло с тех пор, чтобы забыть случившееся. Не поросло быльём, не смылось морской волной с песчаных берегов памяти.
И хотя не раз с того времени сменили одежду леса. Не раз реки и озёра одевались льдом. Не раз поля скрывали лик под снежной маской, всё случившееся помню до мельчайших подробностей.
Стоял прекрасный апрельский день. Солнечный и тёплый. Весна в тот год пришла нежданно. За одну ночь сошли снега без грязи и без многочисленных ручейков. И установилась устойчивая погода. По крайней мере, предсказуемая на день вперёд. Ворожбой и прочими колдовскими делами занималась у нас баба Тоня, женщина шестидесяти семи лет, среднего росту, седая как лунь, прямая, как инструмент, коим виртуозно управляла, безукоризненная, как меч правосудия. Переступая порог пекарни, вместо приветствия всегда крестилась на правый угол, где во время освящения пекарни в далёкий по времени день начала работы батюшка собственноручно повесил икону. Какую именно, врать не буду, не разбираюсь в церковных тонкостях.
Говорила елейным дребезжащим голоском:
- Мир дому сему! - обводила суровым взглядом помещение и заключала твёрдым голосом, без намёка на помилование: - Нагадили, нехристи! И когда успеваете?!
Впрочем, на её слова никто не обращал внимания. Они, как и она сама, были неотъемлемой частью ауры и атмосферы нашего второго дома — так мы называли пекарню, в которой трудились всем коллективом с первого дня.
Повторялось сие действо изо дня в день без нарушения протокола и, впоследствии, стало своеобразным ритуалом.
Не был и тот памятный день исключением.
Исполнив положенное, баба Тоня прошла в бытовку и сменила одежду. И, минуту спустя, орудовала шваброй в местах, не занятых биологическими оболочками сотрудников, занятых своими делами. А дел в пекарне всегда невпроворот. Замес теста в деже. Просеивание через мукопросеивающий аппарат. Приготовление глазури и помадок для булочек, батонов, пирогов, хлеба. Работа с тестом, прошедшего сложную структуру подготовительных операций: замеса, созревания, деления по весу и, самый ответственный момент, формование непосредственно изделия. Затем расстойка в расстоечном шкафу и выпечка.
Запах свежего хлеба и сдобы манил в нашу пекарню не одних жителей нашего района, помимо нас были национальные пекарни, производили они азиатский лаваш и лепёшки, но они не являлись серьёзными конкурентами и наши «не конкурирующие дома» мирно сосуществовали на протяжении многих лет. Как разумно рассуждал хозяин пекарни Христофор Дементьевич Волопасов, на всяк товарец свой покупец.
Безусловно, выраженьице это — как гром среди ясного неба — весьма подзатёртое и набившее оскомину, но нового никто не придумал, вот и приходится оперировать старыми добрыми проверенными идиомами. И вот почему.
В самый разгар трудового утра, когда ночная смена не спешила уйти домой, а дневная не торопилась приступить к работе, в цех влетели, запыхавшись, практиканты из училища, подающие определённого свойства надежды неутомимым сотрудникам биржи труда по перевыполнению плана: Саша, миловидная девушка семнадцати лет, со свойственными этому возрасту образовавшимися округлостями фигуры, и её приятель Костя, человек-циркуль, несуразная фигура являлась продолжением вьющихся чёрных волос, растущих строго перпендикулярно к поверхности головы. К своим двадцати умудрился сменить две противоположных по специфике специальности и, вознамерившийся внезапно для родни, испытать себя в суровых просторах профессии пекаря. С криком «Папа приехал!» они пронеслись по коридору и остановились на пороге.
Валентина Олеговна, послепенсионного возраста женщина, проработавшая рука об руку с хозяином добрый полтинник лет, ещё с прекрасных времён советского хозяйства на хлебозаводе, и выполнявшая с момента открытия обязанности заведующей и технолога одновременно, строго сказала:
- И что с того? - поправила на носу очки. - Христофор Дементьевич каждый день приезжает на работу. Так, в чём сенсация?
Саша собралась открыть рот, но Костя оказался проворнее:
- Не один, - с видом заговорщика произнёс он, - с чёткой биксой в моднявом прикиде.
Пекари отвлеклись от работы. Их привлекла интригующая новость.
Валентина Олеговна наклонила голову вбок и пристально посмотрела на Костю, будто видя его впервые.
А Костя продолжал живописать.
- В красном кожаном плаще, фигурка закачаешься, чёрная фетровая шляпа с вуалеткой, локон каштановый кокетливо выбился с левого височка, блестящие перчатки на руках, ножки стройненькие облегают замшевые полусапожки на высоченной шпильке. Ну!.. - Костя перевёл дыхание, - что та фифа-мифа из кино. Может, на экскурсию к нам приехала из проверяющих органов.
Атмосфера начала накаляться от раздирающего всех работников интереса — кто такая?! Органы проверки – чушь!
Дочерей у шефа не было. Сыновья с жёнами живут отдельно и к отцовскому бизнесу, к его разочарованию, равнодушны, как и невестки. Завёл любовницу, вроде как по статусу можно себе позволить такую непозволительную роскошь, пустой номер. Свою супругу Ирэну Аркадьевну, с коей прожил почти до золотой свадьбы, боготворил.
Таинственная незнакомка внезапным появлением взбудоражила соскучившиеся по сплетням и интригующим событиям здоровые, в этом направлении постоянно заряженные, умы.
Взгляды так и пронизывали горячими и жаркими немыми вопросами «что ты думаешь?», «во, блин, ньюсочка!», «куда мир катится!», «дожили и мы до приятной весточки!» просторное помещение пекарни.
Из мукопросеивающей комнаты выглянул Филя Прокрутин, белый от осевшей на нём мучной пыли, обеспокоенный вдруг установившейся тишиной. Скользнув охватывающим взглядом периметр помещения, убедившись, причиной полной тишины являлся не конец света или другие глупости кликуш-пророков, он спросил, что, застыли-то, как скульптуры мадам Тюссо. В призрачном ожидании ответа от остолбеневших сотрудников, Филя осторожно покинул мукосейку и вышел на середину цеха. Стал среди столов с тестом и пышущих ароматом выпекающегося хлеба печей и застыл в скромном молчании посреди вселенского безмолвия.
Саша и Костя не проронили ни слова на вопрос Фили; остальные решили не забирать пальму первенства у принесших интересную весть. Не просветили насчёт приехавшего со стильной девицей Папы и практиканты.
Входная дверь звонко хлопнула, как никогда доселе не стучала. Пропела звучно пружина. Дверной косяк отозвался гулким стуком, и покатилось странное эхо по немому безмолвию пекарни.
Послышались шаги. Уверенная твёрдая поступь Христофора Дементьевича говорила, что идёт хозяин. Эхо шагов гулко разносилось по зданию. В тон им звучали семенящие шажочки, цокали шпильки, по мрамору коридора звеня серебристыми колокольчиками. Было в этом колокольчиковом звоне что-то радостное, берущее за душу, но с наплывающей издалека, как грозовая туча в ясный полдень тревогой.
Полнейший ступор. Тут бы вовремя явиться бригаде скорой помощи и вывести всех из охватившей внезапно перманентности обездвиживания, сделав укольчик витаминчиков или прописав успокоительную микстурочку. Но не тут-то было!
Вместо Папы в цех вошла Она!!!
Она соответствовала описанию Кости: ладненькую фигурку подчёркивал приталенный красный кожаный плащ и стянутый на оной средней ширины ремнём с большущей медной пряжкой в форме буквы «А», чёрная шляпа-таблетка с вуалеткой, блестящие перчаточки. Она светилась невероятной новизной, какую призрачно ожидаешь ранней весенней порой, во время снеготаяния, когда журчат заливисто ручьи, и, одновременно, гасила всякое проявление эмоций, обычное чувство для поздних осеней с затяжными студёными дождями.
Короткий общий сдержанный выдох — ох! – заставил проснуться дремлющее пространство помещения и посмотреть на происходящее иным взглядом из другого измерения.
Следом за нею вошёл Папа. Вошёл в верхней одежде, чего себе никогда ни при каких обстоятельствах не позволял: главное его правило — в цех в рабочей спецодежде.
Стоящий за нею Христофор Дементьевич смотрелся как-то нелепо. Даже жалко. Виноватым взором обвёл всех присутствующих и сказал:
- Разрешите представить — Аллочка, то есть, Алла Вениаминовна (в головах у всех тотчас щёлкнул тумблер — Витаминовна) Трещёткина, моя племянница, моя Лебёдушка, - очень уж непривычно звучали в его устах эти, казалось бы, простые слова. - Она окончила институт по специальности пекарское дело, квалифицированный инженер-технолог, ценный кадр, которого так нам не хватало в нашей работе. Она будет новым технологом на производстве. Уверен, она принесла с собой много идей, кои найдут воплощение у нас (прозвучало это совсем уж неуверенно). Надеюсь, вы сработаетесь (а вот здесь-то можно было смело крикнуть во всю пролетарскую глотку — Не верю!). Алла Вениаминовна — Витаминова, сработал тумблер во многих головах — очень коммуникабельный человек.
Пауза затянувшегося безмолвствования прервалась глухим ударом пустого пластикового ведра. Следом раздался стук швабры. Эти звуки на время вывели коллектив из затянувшейся прострации. Внимание сфокусировалось на бабе Тоне.
Это из её рук выпавшие предметы произвели на всех непередаваемое впечатление недопонимания происходящего.
Баба Тоня медленно-медленно, будто время замедлило бег, опустилась на колени и поползла к Папе с племянницей, на ходу быстро причитая-завывая, растягивая гласные:
- Сокол ты наш ясный, Христофор-Свет Дементьевич, свет глаз наших, сила и оружие, - она успевала при этом осенять себя широким крестом, - огради ты нас, спаси детей мало разумных от этой бестии...
Вот чего уж никто не ожидал от бабы Тони; набожной не была, в церковь ходила при жёстком недомогании, костерила её и называла самым успешным бизнес-проектом человечества (где-то же услышала эти слова!).
Не предполагал такого развития сюжета и Папа. Он несколько опешил.
Пришла в смятение и Аллочка-Лебёдушка, с напускной напыщенности сполз блеск и лоск.
Пока мы пребывали в раздумье, чем вызван этот поступок, Христофор Дементьевич быстро взял себя в руки и сказал бабе Тоне:
- Баба Тоня, ты это брось, - заявил он, - прекрати паясничать и юродствовать!
Баба Тоня к моменту произнесения им этих слов остановилась в метре от них. Задрала заострившееся личико с мольбой во взоре к глазам Папы, низко поклонилась, мы расслышали стук лба об пол, пребыла некоторое время в согбенном положении, выпрямилась. По морщинистому лицу бабы Тони текли чистые слёзы, увлажняя высохшую кожу.
Чтобы ясно видеть происходящее, мы приблизились к вошедшему Папе с племянницей с двух сторон, и лицезрели сию картину с первых рядов партера. Если баба Тоня и играла, то делала это безупречно. По крайней мере, мне тогда не слышалось неискренности в её словах, не виделось притворства в её буханье на пол на колени, даже в том, что поочерёдно выпали из рук ведро и швабра, была какая-то строгая правда происходящего. Что нас строго судить, люди мы в искусстве лицедейском неискушённые,
