Лебёдушка

легко можно обвести вокруг пальца. Повторюсь, никто никакой искусственности не заметил; приняли всё сделанное и сказанное за чистую монету.
    Так вот.
    Баба Тоня повторно осенила себя крестом, встала с колен и пошла в техкомнату, по пути прихватив валяющиеся без дела инструменты.  
    Ворвавшийся ветерок с улицы развеял морок. Пекаря вдруг обнаружили, что в печах подоспел хлеб и пора его вынимать. Кондитеры Нонна и Рая бросились в свой цех, таймер на печи оповестил о готовности бисквита.
    Среди оставшихся был и я. Мы увидели, как побледнела Валентина Олеговна, мы слышали её слова о её участии и то, как ответил Папа.
    - Простите великодушно, Валентина Олеговна, - сказал он, запинаясь и краснея, - но в ваших услугах мы (почему-то он говорил от второго лица) больше не нуждаемся. Вы человек старой формации, мыслите однобоко и плоско. А нынешний темп жизни заставляет нас (опять от второго лица!) действовать иначе, соответственно меняющейся ежедневно, да что там, ежечасно обстановке.
    Валентина Олеговна ушла незаметно. Потупившись. Не поднимая глаз.  Мы даже не расслышали шагов и стука двери.
    Аллочка снисходительно провела её взглядом и обратилась к Папе.
   - Дядя... ой! Простите! Христофор Дементьевич, если вы закончили, я хотела бы сказать несколько слов своему коллективу.
   И снова мы заметили, как незаметно сжался и съёжился наш Папа после этих слов, но перечить не стал.
   Аллочка хлопнула в ладоши, обращая к себе внимание, дождалась, когда подтянутся ушедшие по неотложным делам, и, немного растягивая слова, промолвила:
   - Э-э-э... уважаемый коллектив, - чётко слышалось, с какой неохотой произносила Витаминовна эти слова, - в подтверждение слов дяди... ой! - она сделала вид, что опять обмолвилась, - Христофора Дементьевича об идеях, переменах и прочая-прочая, это, несомненно, не заставит себя ждать. А сейчас — всем разойтись по рабочим местам.

    Перемены не заставили себя ждать. В первый же день освободили самую большую кладовую, где хранились кули с мукой; прибывшие работяги-азиаты навели порядок, оклеили стены модными обоями, настелили ламинат, привезли из магазина и установили офисную мебель. И это всё, повторюсь, за один день. Световой! Работа шла ударным темпом.
   К восьми вечера Витаминовна сидела в кресле за столом и изучала что-то в компьютере.
   Кстати, из небольшой каморки, где ютилась Валентина Олеговна со всей своей бухгалтерией, сделали склад. Кабинет самого Папы перестал  существовать как таковой. Он сказал, достаточно и того помещения, где находится технолог. Была, была и сквозила в его словах непонятная пронзительная неестественность. Сквозила она в каждой букве и запятой. И совсем она выводила нас, брала за загривок как котят и выбрасывала прочь из привычной системы координат, где каждый вектор имел своё строгое направление.
   В течение первой недели мы лицезрели нового технолога — Лебёдушку — только на расстоянии. Она постоянно сиживала в кабинете. Никого к себе не пускала, (никто особо не рвался), и не вызывала. Установила для себя странный график дня. Заключался он в том, что по прошествии сорока пяти минут она выходила на улицу или застывала на проходе в дверях с трубкой телефона, накрученного смартфона, в руке и трепалась ровно пятнадцать минут, успевая выкурить три сигареты. Затем возвращалась в кабинет и продолжала трепаться по телефону. Вернее, трещать без умолку. Полностью оправдывая фамилию, но никак не имя.
    В эти благословенные часы мы продолжали работать, уповая, что она никогда не заметит коллектив и отдельно взятого индивида.
    Но что кому-то наши упования?!
    Мы предполагали, она — Витаминовна — располагала.
    Однако, всякому овощу свой срок.

    Наблюдая за такими незамысловатыми пассажами со стороны новообретённого технолога, мы провели неделю в прежнем темпе работы. Присматривались к ней, гадая, делает ли подобное она. Конечно, некоторые терялись в догадках, такие вот мечтательные натуры, как кондитеры Нонна и Рая, застрявшие в своих мечтах где-то в далёком безоблачном детстве, но находились и открытые пессимисты, не строящие, на сей предмет ровным счётом никаких иллюзий. Где-то в мозгу, в далёкой бессознательно-сознательной галактике, может, и присутствовала мудрая индийская беспринципно-непробиваемая аксиома: течение реки рано или поздно лодку прибьёт к берегу.
    Пока же об её борта плескались воды жизненной реки.
    С новой неделей пришли новые проблемы. Оговорюсь сразу, не подозревали мы, что в наших рядах окажется, мягко говоря, предатель. Но ... обо всём по порядку.
     Круговерть работы утренних часов не предрасполагает к душевным длинным разговорам. Потому как это часы, когда, согласно пословице, день, год кормит, а здесь закладывается успех дня. Белки в колёсах вращаются медленнее, чем в эти моменты мы в пекарне. Слышится окрик старших товарищей «эй, не зевай!» или «не спи, замёрзнешь!»; мешкать некогда. Мукопросеивающий аппарат трудится в авральном режиме. Дежи с замешанным тестом перекатываются в тёплые уголки для созревания теста. Первые порции продукта с любовью разложены на листах и противнях и ждут заветного часа свидания с разогретым зевом печей.
     Немудрено, что в этой суете мы как-то и подзабыли, что над нами висит невысказанным проклятием присутствие нового технолога, совершенно не проявившей себя в деле работы. Мы не услышали слов, говорящих об эрудиции человека, о том, как она представляет себе работу в нашей — замаячу это слово: нашей! - пекарне. Слово «технолог» само по себе красивое. Несколько элегантное. И на вкус без лишних примесей. Но «технолог технологу» рознь. Сколько профессий, столько и технологов.
    Бедные мы бедные! Наивные чукотские дети и глупые доверчивые аборигены маленького захолустного мегаполиса! Оказывается, есть тонкое различие, не видимое острому глазу, но осязаемое некоторыми людьми с тонкой душевной конструкцией на уровне инстинкта и интуиции между нами и вновь прибывающими варяжскими гостями с ихними нордическими песнями.
     Можете представить себя в закрытом месте, понимаете где, в момент, когда внезапно гаснет свет? Легко? Без проблем? Первая мысль не о том, что лопнули глаза, а кому не хрен делать!
    Когда в помещении пекарни погас свет, это, конечно, не катастрофа планетарного масштаба, но и не локальный катаклизм, однако, всё же, несколько меньше первого и больше второго. Прекращается цикл выпекания хлеба (процесс тонкий и сложный, последствия мало предсказуемые). Тестомесы зависают на полуобороте и, как фигуры скульпторов-авангардистов, несколько шокируют глаз своим изломанно-прямолинейно-искривлённым видом. Это происходит не только с аппаратами, не относящимися к тонкой вычислительной технике, современные печи напичканы электроникой похлеще начинки баллистических ракет и космических спутников. Та же самая искривлёно-пространственная мутация  тел происходит и с работниками. Когда глаз привыкает к темноте, начинаешь видеть всё в несколько размыто-достоверном ракурсе: тётя Лида с тётей Ирой  трескают бутеры, сейчас они частично во рту, глазища с мяч баскетбольный; Оля и Регина растерянно оглядываются, ищут нахала, осмелившегося коснуться жаркой ладонью их молодых телес, таких притягательных в белых халатиках на голое тело; хитрющую улыбочку Фили, это он, тот злодей, проверивший в темноте приятные округлости девичьего тела  на предмет доступности без наказания; баба Тоня как возилась в комнате отдыха, так и села на диван, чо зря торчьмя стоять, коли можно полежать; грузчики воспользовались маленьким светопреставлением и мигом выскользнули через дальний выход на перекур.
       Виновницей данного шапито оказалась, да-да, Лебёдушка, то бишь, новый технолог Алла Вениаминовна.
     Когда тётя Нина первой пришла в себя после маленького полу-шока, она поняла, что помещение не обесточено полностью, всё-таки индикаторы подсоединения к сети кое-каких малозначительных приборов продолжают ярко сиять зелёными глазками, громко крикнула:
    - Какая сука это сделала?!
    Вспыхнувшая иллюминация ослепила на первые секунды глаза. Многие прищурились, прикрыли ладонями лица. И обернулись на прозвучавший от двери голос.
    - Эта сука — я!
    Признаюсь как на духу, меня слегка передёрнуло, когда разглядел силуэт Лебёдушки. Ослепление не прошло даром, в глазах рябило, и плавали красивые радужные круги. Так вот, через эти круги, с трудом напрягая зрение, я увидел страшное зрелище. Витаминовна показалась жутким уродливым зверем, описать не смогу ни сейчас, лексикон мой не настолько богат, чтобы выполнить это, но палитра красок соответствовала монументальному творению неизвестного продвинутого художника-авангардиста, а уж тогда подавно, «проглотил язык» из той части ненаписанного либретто. Это нечто, застывшее в дверях, оказывается, говорило и имело формы. Молю всех древних богов, что удержали моё желание сорваться на крик «атас! спасайся, кто может!», а просто позволили безмолвно раскрыться устам и мягко уткнуться мандибулой в верхнюю часть грудной клетки.
     Пусть сейчас начали говорить о несколько иной роли Иуды Искариота, сыгравшего в судьбе Иисуса Христа знаменательную часть, дескать, он был послан, чтобы жертва оказалась не напрасной или длань наказания не затронула другого человека, но в нашем примере Иудушка всё же сыграл свойственную ему предательскую партию.
     Во всём красном с головы до ног (костюм, сапоги, шляпа), Лебёдушка, внебрачный плод стараний Робеспьера, застыла в проёме, наблюдая на произведённый ею эффект. Он удался. Без взрыва. Без пыли. Без шума.
     Широкая улыбка обнажила часть верхнего ряда, чего кривить душой, удивительно красивых ровных зубов, но для чего-то украшенных брекетом с блестящими камешками в маленьких креплениях. Камешки заманчиво блеснули, брызнули щедро россыпь зайчиков по глазам работников.
    К Лебёдушке подбежал Костя и, вот уж сука, лебезя, зачастил:
    - Ой! Аллочка Вениаминовна! Так внезапно! Так неожиданно! А уж как приятно, слов нет! - схватил ручку, упакованную в кожаную красную перчатку и звучно поцеловал, - восхищён, не поверите! Вы такая божественная!
     Какой приём ожидала Лебёдушка, бог весть, но не такой точно. Растерянность мимолётно скользнула по симпатичному личику, не изгаженному недостатком грима, и восстановилась прежняя мимика.
     - Довольно …
     - Костя, - подсказал подхалим.
     -Довольно, Костя, - произнесла развязно она, томно опустив веки, - но всё равно, спасибо. - И обнажила вновь верхний ряд забрекетированных зубов.
    - Фианиты? - предположил он, заискивающим взглядом стрельнув в направлении улыбки.
    Лебёдушка надменно повернула личико в его сторону.
    - Фианиты, милый, утешение для бедных, - пояснила благодушно она. - Бриллианты. Чистой воды.
    Не сводя с неё глаз, Костя покачал головой из стороны в сторону. Мелкий подхалим, вот в этот раз раскрылась его подлинная личина!
    Переключив внимание на коллектив, она хлопнула в ладоши, спросив, чего застыли, работаем-работаем, скрылась в кабинете. Через минуту в его чреве исчез Костик, его вызвонила по телефону Лебёдушка. Ещё минуту спустя он выскочил с сияющим