пол; другой влепил оплеуху своему застарелому обидчику, и потасовка началась; третий, таясь и поглядывая по сторонам, разворачивал сверток, принесенный из дома. «Ни с кем не делись! Ешь сам», - наставляли родители. Но несчастный замечен, и после короткого «дай мне», держит в руках одну лишь засаленную бумажку, а содержание свертка поедают другие, при этом, не переставая выхватывать, друг у друга…
- Теперь переходим к торговле, - продолжил учитель, когда после недолгого буйства все уселись по местам. – Хотя местоположение Великой Бретани весьма способствовало торговле, но неизвестно, что бретоны имели большие корабли, и отплывали от своих берегов далее Галии. Главнейшее их сношение - с финикийцами, которые, открыв сей остров, вывозили оттуда каждый год множество олова, коим они потом торговали с другими народами, скрывая источник, откуда черпали его. Но сколько не старались скрыть, дотошные греки прознали, и сами стали напрямую общаться с бретонами.
- Вот бы олова достать. Да где его возьмешь? – Справа от учителя объявились новые шептуны, но он их не слышал, так как «задняя» мысль занята все той же проблемой – опять этот проклятый запор. «Оно, может, и лучше, чем икота – хотя бы внешне незаметно, но уж больно раздражает…Одна напасть сменяет другую с завидной периодичностью. Известно ведь, что случается с человеком, страдающим запором: самые тонкие, самые нежные частицы его дерьма примешиваются к внутреннему соку и проникают, как в сердце самого галантного мужчины, так – и самой кокетливой красотки. Все тело, при этом, орошается насыщенным раствором кала…»
Несносные школьники, воспользовавшись тем, что учитель замолк и задумался, а взгляд его даже остекленел, начали вести себя кто во что горазд: кидаться, чем попало, толкаться и пихаться, норовя свалить друг друга со скамеек, смеяться (вернее, ржать), вскакивать с мест и…
«… если этот раствор, - продолжал размышлять страдалец, - затопляет плотные ткани, сосуды и железы человека желчного, его глаза воспаляются и темнеют, губы спекаются, лицо идет пятнами… и кажется, что он вот-вот кинется на всех. Интересно, как выгляжу я?» Простая мысль вернула в реальность, но зеркала поблизости нет, а есть превысивший всякую меру шум и гам. Видя такой бедлам, он принял неотложные меры, и кинулся на ближайшего сорванца. Смачная затрещина возымела магическое действие, отрезвив и остальных. На только что бушевавшем море установился полный штиль. Урок можно спокойно продолжать.
- Теперь о Вере. Нельзя ничего сказать определенного об исповедании древних наших предков. Известно только то, что бретоны имели тех же Богов, что и галлы. Нпример, Диас и Самот - равно почитаемые божества сими народами, но бретоны имели особенное уважение к Андате, богине Победы, и ей приносили в жертву своих пленников.
Долгожданное треньканье коридорного колокольчика освободило, наконец, «пленников ученья» и, обретшая свободу толпа, сметая все на пути, с улюлюканьем и свистом, вырвалась на простор.
«… не приближайтесь к нему в эту минуту, - продолжал думать о своем учитель, - и если он государственный министр (куда уж мне до него!), не вздумайте подавать ему прошение, он в тот момент смотрит на всякую бумагу с вожделеньем и лишь мечтает использовать ее по стародавнему и отвратительному обыкновению европейцев. Так что, прежде чем подавать прошение, осведомитесь у его камердинера, был ли у мистера такого-то сегодня стул… Впрочем, эта мысль не моя – вычитал у какого-то философа-француза…» Учитель закрыл журнал, оправил сюртук и вышел из класса. В коридоре еще стоял топот, не успевших покинуть здание школяров.
Школьники приступали к занятиям в семь утра зимой и в шесть – летом. После молитвы о том, чтобы стать хорошими и безгрешными мальчиками, учились до девяти, затем позволялся завтрак; после чего опять занятия до одиннадцати, и только после этого – благословенный двухчасовой перерыв на обед. Возвращались в школу к часу, пообедав соленым мясом, отвратительным элем и черным хлебом, - адская смесь бурчала потом в животе, так что, в претензиях к своему желудку, учитель был не одинок – и снова напряженные, утомительные занятия до пяти. Дважды в неделю полагались свободные полдня, а в год – сорок дней каникул…
Изучение латинского главенствовало и требовалось читать Овидия и Вергилия в подлиннике. Елизаветинская эпоха взирала на Римскую империю как на образец гражданских добродетелей: героями англичан были римские герои, и недаром считалось, что Брут являлся основателем Британии. Поэтому и латинский язык, помимо истории, был главным, а зубрежка латинской грамматики почиталась как доблесть. Римская культура впитала греческую, и узнать все о Трое и похождениях Уллиса, можно лишь из книг латинских авторов, – вот и учили латынь. Среди учителей царило мнение, что знания в детей надо впихивать, а то и вбивать, и учитель обладал «хлыстом власти», как в переносном, так и в прямом смысле.
Родители, хоть и нежно относились к своим детям, но излишней сентиментальностью не отличались, и романтического отношения к ним не питали. Возможно, потому, что чада часто умирали. Чем скорее дети становились взрослыми, тем лучше, и родители начинали одевать их как взрослых: в сюртуки, кафтаны, шляпы и тяжелые башмаки, – чтобы шалить и бегать в тяжелом наряде, было нелегко.
Красивый, розовощекий и кареглазый мальчик с каштановыми волосами, сын перчаточника, пошел в школу, когда настал тому срок: не раньше и не позже – как все сверстники. Подросток энергичен и гибок, импульсивен и любознателен – жизненная сила так и била через край, и он готов ко всем проделкам и забавам, как и другие, всегда сохраняя бодрость и улыбчивость, несмотря на все ушибы, шишки и царапины. Отец его типичный невежда, и вместо подписи ставит крест. Поэтому Джон, так звали отца, очень хотел, чтобы е отпрыск (сына звали Уилли), получив образование, имел бы более радостную судьбу.
* * *
- У бретонов, равно как и у галлов, Друиды являлись служителями веры. Имя «друиды» происходит от слова «деру», что на кельтском означает «дуб», коего сок почитали священным. – Сегодня учитель в приподнятом настроении, потому что накануне свершилось то, о чем о мечтал несколько дней: наконец-то, пронесло! Но как! Еле-еле успел добежать… Поэтому весь мир ему теперь казался самим совершенством: и погода славная (небо чистое и ветер не сильный), и ученики – паиньки, да и тема урока весьма необычна и интересна. – Они были в столь великом уважении у народа, что приобрели верховное начальство – ничего не делалось без их соизволения, не смели даже осудить к смерти злодея, если Друиды на то не соглашались. Религия давала им право не только брать участие в правлении, но даже входить в дела всякого частного человека под предлогом, что нет ничего, на что бы она ни имела своего влияния. Они приписывали себе право отвергать богослужения тех, которые не соглашались ни их решение или приговор. Таким образом, со временем, они сделались весьма опасными. Сей род отлучения от богослужения считался столь постыден, что никто не хотел иметь дело с тем, который оными наказан. Начальником Друидов являлся Государь Первосвященник, от которого зависели все прочие, и достигал он сего достоинства по выбору. Сей должности всякий столь домогался, что для окончания выбора нередко доходило дело и до оружия.
- Я вчера два меча сломал.
- А я а три дротика потерял.
Те самые школяры, что на прошлом уроке собирались играть в войну, отчаянно шептались теперь, вновь строя планы.
- Ну, сегодня я тебе покажу!
- Да я тебя не боюсь!
Учитель слышал краем уха болтовню, но замечания делать не хотел – случившийся с ним «стул» действовал на душу умиротворенно, и хотелось любить и гладить по головке весь мир.
- В Бретании и Галии имелся и другой род священнослужителей, называвшихся Евбагами, кои занимались философией и рассмотрением чудес природы… Барды у бретонов и галлов были жрецами не столь значительными как Друиды («Что же я про Евбагов-то так мало сказал? Да ладно, будет с них!») Барды занимались сочинением гимнов и песен, которыми под звуки арфы умилостивляли Богов и превозносили своих героев. Они продолжали свою деятельность даже после завоевания острова римлянами… Учитель неожиданно почувствовал, что в животе тоже зазвучали некие «песни и гимны» – неужели и там барды завелись? Требовалось немедленно бежать, не дожидаясь «вторжения незваных римлян» (итак, после вчерашнего «счастливого» происшествия с трудом портки отмыл…)
- На сим урок закончим! К следующему разу выучить двадцать заповедей друидов наизусть! Буду спрашивать каждого… Ну, а сейчас свободны, чертенята!
Коварные «римляне» на подступах, а «гимны» в кишках взвыли медными трубами, и учитель, расталкивая школьников, бросился вон из класса.
- Какая муха его укусила? – недоумевали ошарашенные нежданной свободой дети.
* * *
Уильям в семье - третий ребенок, однако старшие умерли еще в младенчестве. Сам Уильям тоже чуть не умер в год самого разгара буйства чумы. Его мать твердо решила, что этот третий ребенок, ее первый сын, должен, во что бы то ни стало, выжить, и увезла его из города на чистый воздух, подальше от зараженных мест.
Когда все опасности миновали, и жизнь вступила в мирную колею, семья увеличилась: у Уильяма появилась сестра Джоан, а позднее (One by one) – три брата, в последовательности: Гилберт, Ричард и Эдмунд. Итого, Мэри родила восемь детей, трое из которых умерли в раннем возрасте.
Родители, Джон и Мэри жили счастливо, хотя трудности быта - та ложка дегтя, омрачавшая их семейную «бочку меда» (« A fly in ointment», то есть нехорошо, когда встречается «муха в бальзаме».)
Каковы братья и сестра Уилли?
Джоан чумазая девчонка, большую часть времени, отмывавшая в холодной воде горшки, сковороды и тарелки, помогая по хозяйству матери. Гилберт с детства набожный и страдает падучей болезнью. Ричард самый заурядный, как все дети, хотя, может быть, излишне плаксив и капризен, а младший, Эдмонд, долго ползал на четвереньках и пускал слюни.
Старший брат смышленый и быстрый, чем отличается от младших. Он также очень наблюдательный - все «мотает» на еще не выросший «ус». В семь лет его отдали в школу, от посещения которой он, в отличие от большинства сверстников, отнюдь не страдал, а даже наоборот, любил учиться, и быстро увлекся книгами, частое чтение которых привело к близорукости (теперь постоянно щурился, глядя вдаль). Но это не беда, считал он, – чем хуже вижу, тем умнее становлюсь.
Учителя им довольны, также как и он ими. Его трудно заподозрить в нерадивости, да и поводов к тому он не давал. Уилл успешнее других справлялся с латынью, и много полезного для себя почерпнул именно из латинских текстов.
«Метаморфозы» Овидия быстро стали настольной книгой развитого не по годам ребенка, но нельзя сказать, что он беспорочный ангел – ни что человеческое (склонность к проказам) ему не чуждо.
«Энеида» Вергилия, переведенная белым стихом, тоже любимое чтиво мальчика.
- Не порть свои красивые глазки, сынок, лучше поиграй с ребятами! Они тебя заждались, - советовала добрая матушка, видя, как ее драгоценное чадо корпеет над очередным
