Пороховой заговор (повесть).

толстым фолиантом, заливая и себя и страницы воском (в пасмурную погоду, когда небо становилось свинцовым, а в доме делалась ночь, приходилось читать при свечах).
- Не хочу гулять! – огрызался юный умник.
- Что так упоенно читаешь, скажи на милость?
- «Жизнеописания двенадцати цезарей».
- Всех двенадцати? – задавала мать очередной глупый вопрос, бесивший сына. – И кто про них написал?
- Светоний! – рыкал отрок. – Отвяжешься, наконец?
- Не знаю такого, - завершала одной и той же фразой расспросы мать и спешила на кухню, где что-то начинало подгорать или «убегало».
Если бы видела, погрязшая в домашних делах женщина, какое дивное «облако» вьется вокруг головы ее сына! Это даже и не «облако», а целый «рой-хоровод»: тут тебе, взявшись за руки, «отплясывали» Овидий с Вергилием, Катулл с Лукрецием, Ливий с Тацитом, и Бог знает, кто еще с кем – всех не перечислишь…






ГЛАВА ПЯТАЯ
Ученая беседа. Дедовское вино. Заповеди Друидов.
 
- Давненько, сударь, мы с вами не вели научные беседы, – лорд Монтраэль выразительно посмотрел на своего нового «жильца», отлично понимая, что этой неосторожной фразой как бы подносит «зажженный фитиль» своего невежества к переполненной знаниями «пороховой бочке» странного ученого. И взрыв произошел!
- Частица, находящаяся вне сферической поверхности, притягивается к центру сферы с силой, обратно пропорциональной квадрату ее расстояния от центра сферы.
Гостиная осветилось яркой вспышкой «взрыва мысли», правда, небольшого, но за которой незамедлительно последовала и следующая, а за ней и еще, и еще… И как будто бы само Солнце ворвалось в дом, но тут же неожиданно и скрылось…
- Отражение луча происходит не в точке падения, а постепенно непрерывным искривлением луча, происходящим частью в воздухе, ранее достижения стекла, частью в самом стекле, после проникновения в него. – Ученый неожиданно умолк и наморщил лоб, словно вспоминая что-то. Подобное замедление повествования ранее за ним не наблюдалось – до того были сплошные словоизвержения.
«Что это он так немногословен сегодня, - удивился милорд. – Может быть, плохо покушал? Надо узнать, что ему давали на завтрак».
- Патрик,- позвал милорд и заметил, что взгляд ученого скользит по оконному стеклу. – Вы, считаете, что окна плохо помыты и стекла недостаточно прозрачны?
- Нет, я так не считаю, - живо отреагировал чудак-ученый, - и вымыты хорошо. Просто корпускулярная структура света – не гипотеза, а результат экспериментальных данных!
- Да, милорд, - вырос у стола быстроногий слуга, - я весь во внимании!
- Чем ты, негодник, накормил нашего мудреца, что он так немногословен сегодня?
- Как обычно: овсянка, сэр!
- А ну-ка принеси нам бургундского да из старых запасов и побыстрей!
- Слушаюсь, милорд! – сверкнул пятками Патрик.
- Надеюсь, вы не откажете мне в удовольствии выпить с вами?
Гость согласно кивнул.
- В прошлый раз, если помните, у меня был граф Сализбури. Так вот он – любитель простых вин и деревенского эля, что, согласитесь, не типично для аристократа. Даже и в этом он большой оригинал, если не принимать в расчет его увлечения всяческими чудесами, картами Таро, и прочим подобным. Я его угощал, по его просьбе, по-крестьянски… А вас, напротив, хочу попотчевать по-графски!
Ученый снова кивнул, но испуганно. Тем временем, вытерев салфеткой запыленную пузатую бутылку, Патрик откупорил ее, и поставил на стол.
- Вино из запасов моего деда, - похвалился милорд. – Отведайте, не пожалеете!
Воздействие благородного напитка сразу дало результат: лицо бедного ученого раскраснелось, и он, как бы завершая мысль, произнес:
- … и в этом состоят главнейшие звуковые явления.
Милорд почувствовал приятное тепло, разливающееся по телу, понимая это, как своеобразный привет от предка (знай, мол, потомок – мы тоже были не лыком шиты!), и приготовился слушать чудака-ученого, надеясь, что под легким хмелем это будет даже значительно забавнее – все равно ведь ни черта не понятно! Но раскрасневшийся гость-жилец почему-то, не размыкая уста, уставился в недопитый бокал.
- Что с вами, сударь? Вам нехорошо?
- Нет, благодарю, ничего… хорошо, хорошо!
- А что же вы замолчали?
- …
- Я только, что приготовился слушать.
- …
- Налить еще?
- Нет, благодарю.
- Вам не понравился старинный напиток?
- Нет, что вы, милорд! Вино прекрасное. Просто я редко… Сейчас, сейчас, сейчас…
Он стал что-то судорожно чертить в воздухе, по-видимому, забыв и о милорде и о вине. Хозяин, выпучив глаза, ждал, что последует дальше.
- Я предлагаю систему мироздания, во многом отличающуюся от всех других, известных до сих пор, но во всех отношениях согласующуюся с общими законами механики, - погнал больной привычным галопом. – Такая система основана на трех гипотезах: первая – все небесные тела испытывают притяжение или тяготение к своему центру в том смысле, что они притягивают не только собственные части, препятствуя их удалению, как мы видим на Земле, но и другие небесные тела, находящиеся в сфере их действия...
«Ну, слава Богу, здоров, - подумал с облегчением милорд, принимая неистовую скорость болтовни за очевидный признак силы организма. – Не буду просить говорить медленнее, а то, не ровен час, опять умолкнет, не дай Бог».
- … отсюда следует второе: например, не только Солнце и Луна оказывают влияние на форму и движение Земли – а она, в свою очередь, влияет на их движение, - но Меркурий, Венера, Марс, Юпитер и Сатурн также влияют своим притяжением на движение Земли…
«Как хорошо на него подействовало старое бургундское, - радовался милорд, не понимая ни слова. – А то я, грешным делом, хотел обвинить предка в некачественной продукции».
- … третье: действие сил притяжения настолько больше, насколько ближе к центру притяжения тела, на которые они действуют.
«Уж, не с моей ли каши у него такой словесный понос? Когда воздух-то успевает брать, или задним местом дышит? Тараторит без умолку…» – Патрик подошел узнать, чего еще изволит милорд, но распоряжений не последовало.

* * *

- Ну-ка, Уилли, расскажи, какие такие заповеди оставили нам друиды?
Ученик встал и, оправив свой по-взрослому сшитый кафтан, начал:
- «Надобно учиться в священных рощах». Это первый догмат, сэр.
- Молодец! Продолжай.
- «Амела должна быть собираема с великим благоговением, и если можно, то в шестую луну; для чего должно употреблять золотой резец».
- Та-а-ак! Правильно. А следующий?
- «Все, что родится – родится от неба», - отчеканил ученик и посмотрел с мольбой: может, хватит?
- Правильно. Ну, давай еще скажи, - не заметил «мольбы» учитель, пребывая в благостном расположении, так как понос вроде бы утих, а запор еще не подоспел.
-«Таинства наук должны вверяться не письменам, но памяти».
- Ты умница, Уилли! Садись. Молодец. Кто продолжит?
Вопрос вызвал смятение: послышалось ерзанье задниц и шелест шпаргалок.
- А ну-ка, Том.
Насупившийся, полненький мальчик с тоской во взоре, нехотя поднялся.
- Молчишь?
- «О воспитании детей должно иметь величайшее попечение».
- Что, правда, то – правда,… Молодец! А дальше?
- «Непослушные должны быть удалены от жертвоприношений».
- Эх, непослушные… Правильно. Ведь про вас говорится! А дальше, дальше?
Том мучительно морщил лоб и ковырял грязным пальцем в носу.
- «Душа бессмертна», - сжалился и подсказал учитель. – Эх ты, всего два слова – и забыл… Давай, давай дальше! Мало сказал.
Бедняга краснел и сопел, силясь вспомнить слишком умные для детского разумения слова.
- «Души переходят»… - раздалось откуда-то сзади.
- Прошу без подсказок, – повысил тон учитель, – а то выгоню вон!
- «Души переходят, - ухватился за спасительную «соломинку» утопающий, - в другие тела по смерти тех, в которых они прежде обитали».
- Хватит, Том. Садись. Не буду тебя больше мучить. Может, кто сам хочет? Надбавлю балл за смелость.
Из-за спины Тома тянулась чья-то отважная ручонка:
- Я хочу!
- Ну, давай, Генри, раз такой храбрец!
Кудрявый мальчик решительно встал и задекламировал:
- «Если мир разрушится, то только от огня или воды».
- Молодец.
- А я и дальше знаю.
- Продолжай.
- «В чрезвычайных происшествиях надо приносить на заклание… - кудрявый посмотрел куда-то вниз - … человека, смотря на его тело, будет ли оно неподвижно или станет шевелиться после падения…»
-«… а, также смотря», - шепнул сосед.
- «… а, также смотря на кровь его, продолжил «спасенный» Генри, - потечет ли она, или рана его только откроется, предсказывая будущее».
- Неплохо, хоть и запнулся. Садись. Кто еще смелый?
Увы, больше смелых не нашлось, и учитель сам выбрал «жертву»:
- Вот ты. Да, да, ты, Николас!
Поднялся увалень, не знавший, куда от смущенья деть руки.
- Назови нам одиннадцатый догмат.
Увалень собрал лоб в гармошку, продолжая молчать и елозить руками.
- Там про военных, - подсказал кто-то.
- Тише, тише, без подсказок!
- Я и сам знаю, - обиделся Николас и вдруг заговорил: «Военнопленные должны быть приносимы в жертву…» Дальше не помню.
- Где «приносимы в жертву»? – задал наводящий вопрос учитель.
- Где, где… на алтаре, - снова обиженно пробасил Николас. – Ага! Вспомнил: «… или в ивовых корзинах сжигаемы в честь Богов».
- Ну, что же, совсем не плохо. Может и следующий пункт вспомнишь, а Николас?
- Сейчас, сейчас, сэр! – «Гармошка» лба заерзала в мучительном поиске. – Вот: «… не должно позволять чужестранной торговли». Все, кажется…
- Не так плохо. Признаться, я и этого от тебя не ожидал. Садись.
Опять замелькала над головами рука Уилли.
- Ты снова хочешь? Ну, говори.
- «Тот, который придет в собрание государственное после всех. Должен быть наказан смертью».
- Вот видите, как плохо опаздывать. Я с вами обхожусь более милостиво, а вы не цените… Ну, говори дальше, коль встал.
- «Дети должны быть воспитываемы до четырнадцати в разлуке с родителями».
- Вот и в этом стало милосерднее – никто вас теперь не отрывает от ваших пап и мам, а вы и это не цените… Продолжай, если не устал.
- Я совсем не устал, сэр! – выпалил Уилли. – «Деньги, данные взаймы в сей жизни, возвратятся заимодавцам в будущей».
- Выходит, пока жив, можно долги не отдавать? – засмеялся кто-то.
- Это не так надо понимать, - стал разъяснять учитель. - Они верили в смерть. Считали, что жизнь продолжается и потом. Поэтому очередной догмат и гласит, что «есть другой свет, и люди, кои умерщвляют себя, чтоб последовать за своими друзьями, живут там вместе».
- Вот, хорошо-то было, - тихо позавидовал тот же шутник.
- Ну, Уилли, поведай нам еще, коль помнишь!
- Помню! – дорвался Уилли, чувствуя на себе недоброжелательные взгляды товарищей. – «Непокорный изгоняется и не получает никакого правосудия, не принимается ни в какое общество и ни в какую должность».
- Молодчина! Садись. Ты подготовился лучше всех и заслужил высший балл. – Учитель заулыбался, довольный «плодом» своих усилий: значит не все лоботрясы! Встречаются и сознательные.
- Ух, выскочка! Ты у нас получишь, - зашикали на образцового ученика завистники.
- Кто еще нам что расскажет? Осталось всего четыре догмата. Кто смелый?
Но смелых снова не нашлось, и учитель, заметив маленького Джона, усиленно прятавшегося за спину товарища, выкликнул его:
- Ну-ка, ты расскажи!
Маленький Джон поднялся, ни жив, ни мертв, не отрывая глаз от парты, – шпаргалку