покажут людям "изумрудный город", где все счастливы. Народ поверит в возможность построения зелёного Рая на земле и свихнётся, и наступит тогда царство призраков, с призрачными мыслями, устремлениями и счастьем. А в оконцовке все люди уничтожат друг друга в борьбе за призрачное счастье, - Фёдор перевёл дух. - Вон оно как, так что трупоед не зря в наших местах объявился... Я вот смотрю сейчас на людей и вспоминаю слова Тараса, уж очень по описанию всё сходится... Только, мне кажется, ерунда всё это. Я недавно по телевизору видел одного депутата, уж очень он мне напомнил внука Тараса. Шубутной был такой мальчёнка и умный больно, всё морковку и свёклу с колхозных полей тырил и самим же колхозникам продавал. Так он понаслушался речей Тараса, и уж очень захотелось ему стать призраком, то ли в противовес деду, то ли приглянулись они ему чем. Ну вот я гляжу в телек на депутата и думаю, что, видимо, мечта-то осуществилась, да и не у одного его... Так что призраки не из потустороннего мира, не из преисподней и не из Европы, а всё больше местные, доморощенные, на краже колхозной морковки взрощенные. Строят своё призрачное счастье.
Шпала дослушал словоохотливого мужчину, усмехнулся и сказал:
- Хитрый ты, батя, очень, всё у тебя с намёками какими-то.
- А какие тут могут быть намёки, - развёл руками Фёдор, - говорю что есть. Сейчас все гонятся за счастьем, из кожи вон лезут, ничем не брезгуют, а где оно, счасть-то это, никто так и не нашёл его. По-другому как призрачным его и не назовёшь.
- Ха, батя, а его кто-нибудь когда-нибудь находил, - заржал во всё горло Шпала, - а гонялись всегда, из покон веков, ничиная с древних людей. Тогда уж вся жизнь на земле всегда была, есть и будет призрачной, а люди - призраками. А это, извини, ересь уже полная, за это, батя, за мысли такие на кострах инквизиции сжигают. Да и вообще, у каждого свое счастье, не бывает всеобщего, строй свою отдельную конуру, грызи глотки соседским псам за лакомую кость и будет тебе счастье. И хватит, Федя, мне эту политику втирать, дерьмо всё это.
Молча слушавший разговор Колян и уже было ставший смыкать глаза неожиданно тихо под нос пробормотал:
- Не там и не в том видать ищут...
Шпала раздраженно посмотрел на товарища и решил перевести тему:
- Мы тут, батя, по дороге по поводу существования души дебатировали, но к общему знаменателю так и не пришли. В морге работаешь, рассуди нас. Видел душу-то хоть раз?
Фёдор немного подумал и сказал:
- Я тебе политику и не втираю. Это скорее мистика, а не политика. А та комиссия и уполномоченные знаешь почему исчезли?
Шпала пожал плечами.
- Сам же говорил, призраки их прикончили.
- Неа, - ехидно улыбнулся Фёдор, - никто их не уничтожал, потому как они сами призраками были, со своими призрачными идеями о счастье. Просто перепив водки, она для призраков вредна, растворились в небытие, как и их счастье. И эти, которые сейчас, растворятся. Но им на смену придут новые, поскольку Россия сама по себе призрак. А простой народ только потому не превратился ещё в призраков, что нашёл противоядие - водку. Напьётся человек и уже как бы не виден для призраков, не подвластен им. Вот так вот. А что касается души, - Фёдор внимательно посмотрел на гостей, - коль не боитесь, пошли.
Он разлил по стаканам водку. Выпили.
Фёдор встал и подошёл к двери, ведшей в глубь помещения. Молодые люди двинулись следом.
Дверь со скрипом открылась, пахнув на людей леденящим холодом. Мужчина достал из кармана свечку и зажег её.
- Сакральное место, тут с фонарём нельзя, - пояснил он, - электрический свет для души, что бум-бокс для диких зверей в лесу.
- Интересное сравнение, - усмехнулся Шпала, - особенно по части дикости. Впрочем, хорошо хоть без иконы и креста животворящего, а то бы самый что ни на есть крестный ход в глубинах морга получился. Весело бы было на эту идиотскую сцену со стороны посмотреть.
- Не юродствуй, - прошептал Фёдор, - всё-таки в морге находимся, уважай души упокоившихся.
Вся троица, один за другим, проникла в тёмное холодное помещение. Сразу было понятно, что это так называемый холодильник, в котором хранились трупы.
- Тише, - прошептал Фёдор, прижав указательный палец к губам, - а то ничего не услышите.
- А должны? - спросил Шпала.
- Тут дело не в должны не должны, а в хочешь не хочешь.
Молодые люди затихли, стараясь даже меньше дышать.
В помещении хоть ничего и не было видно, но ясно ощущалось присутствие чего-то таинственно-мрачного, давящего на мозги. Появились панические мысли, какой-то необъяснимый страх перед вечностью, по телу пробежали мурашки и дрожь, не по причине холода, а из-за осознания неизбежности, неотвратимости исхода. Только тут начинаешь понимать ничтожность своего бренного тела, которое так же когда-нибудь будет лежать на холодном настиле, в окружении таких же окоченелых тел, вне зависимости кем они были при жизни - царями, рабами. Только тут до конца становится понятна коммунистическая идея о всеобщем равенстве. Жизнь в этом месте становится похожей на жалкий огонёк свечи в руках Фёдора, на миг осветивший темноту, позволивший увидеть мир, в котором правили холод и жмурики, и почти тут же потухший от малейшего дуновения, вновь погрузив всё во тьму, будто ничего и не существовало вовсе.
Фёдор прикрыл дверь, теперь освещались лишь лица вошедших людей, на большее огонька не хватало.
- Вон, - указал куда-то вверх мужчина, - видите белый полупрозрачный шар, сгусток.
Взгляды молодых людей устремились в указанном направлении, но встретились лишь с непроницаемой мглой.
- Видите?
- Нет, - прошептал Шпала.
- Вы просто не хотите видеть, - проворчал Фёдор. - Вы живёте по программе, заложенной в вас, и просто боитесь допустить, что есть что-то выходящее за рамки этой программы. Ваш взгляд на мир сформирован вашим мозгом и некими установками, которые заложены в вас с детства, надо было чаще школу прогуливать. Вы не мозгом смотрите.
- А чем? - недоуменно прошептал Шпала.
- Душой.
- Как, если само её существование под большим вопросом?..
Фёдор недовольно хмыкнул.
- Вот, ещё одно доказательство, а ты представь, что она есть.
Шпала попытался представить в себе душу. Но как он ни старался, ничего не получалось, точнее постоянно возникала некая фигура, тело человека, напоминавшего его самого, и как-то ассоциировать эту фигуру с абстрактной душой он не мог, более того, эта фигура стала настойчиво твердить, что души нет. В конце концов Шпала отказался от своих попыток после того, как фигура попросила ещё один стакан самогона и продолжения банкета, но уже вместе с бабами.
Колян тоже попытался представить душу. Но вследствии полнейшей пустоты и представленное им выглядело как ничто. То есть это было что-то, оно ощущалось, но не имело ни форм, ни значения, просто более плотный сгусток пустоты, который несмотря на то что имел место быть, вроде как бы и не был, и уж совсем не походил на вечную душу. Но Колян в своём неудачном эксперименте всё же произвёл небольшое открытие. Он вдруг понял, что его мыслеобразующее Я не только не совместимо с представленным сгустком пустоты, но и с той частью головы, что является мозгом. Увидеть он, конечно, этого не мог, но отчётливо ощущал и понимал. И в этом ощущении знал, что как раз и застыл где-то посередине между тем и другим, между вновь открытым сгустком пустоты и мозгом.
Открытие было странным, слегка беспокоящим и не очень приятным. Для него вдруг стало ясно, почему он всё забыл и не ассоциирует себя с окружающим миром, не ощущает себя его частью. Вследствии сотрясения его Я просто сдвинулось с места и покинуло пределы мозга, обратно судя по всему возвращаться пока не собиралось и к тому нечто, сгустку пустоты, которое он определил как предполагаемое место души, тоже сильно не стремилось. И это межначимое пребывание его слегка удивило, озадачило и стало угнетать. Стоило как-то определяться. Получалось, что в его положении он выглядит полным придурком как в глазах других тел, так и в глазах других душ. Не рыба, не мясо - фрикадельки в томатном соусе.
Колян тряхнул головой, то ли чтобы занять одно из двух предполагаемых мест постоянной дислокации, то ли чтобы отогнать мысли, которые, как ни крути, не приближают к видению белого шара.
- Нет, - Фёдор махнул рукой, - ничего у вас не получится, слишком сильна в вас программа, а она позволяет видеть только то, что надо видеть. Инстинкт самосохранения программы, человек, увидевший что-то сверх неё, может в ней усомниться, разочароваться и стереть.
- А что это за сгусток? - спросил Колян.
- Души, не понятно что ли. В ожидании, когда пройдет сорок дней, они собираются вместе и коротают время, рассказывая истории своей жизни. Им сейчас страшно, они вышли из программы и не понимают, что с ними происходит, потому и жмуться друг к другу, пытаясь побороть страх воспоминаниями о программе.
- Бред какой-то, - громко сказал Шпала, - фуфло, Федя, гонишь. Обожрался самогонки. Ты чудо-травку какую случайно в неё не добавляешь?
- Добавляю, - честно признался мужчина, - чтобы выйти из рамок программы.
Шпала ехидно ухмыльнулся. Фёдор схватил его за руку и прошептал:
- Тихо, тихо, прислушайтесь...
Молодые люди, несмотря на многий пессимизм, прислушались, но до их слуха не доходили никакие посторонние шумы.
- Во, во, слышите, как они перешептываются...
Вдруг киднепперы, видимо вследствии наконец-то дошедшего до них эффекта чудо-самогонки, отчётливо услышали сначала непонятный шум, похожий на гомон воскресного базара, потом стали различимы отдельные голоса.
- А меня, - жаловался один из голосов, - сын в богадельню отправил, сноха настояла, разводом пригрозила. Тяжело жить вместе, ведь их в двухкомнатной квартире и без меня пятеро, а я больная была, под себя ходила... А я что, за мной тут сестрички ухаживали, правда, у них тоже семьи, тоже жить надо, где мяска со столовой прихватят, где конфеток детям, где новую наволочку... А я что, мне многого не надо, вот и батюшка с Кирьяновки приходил, на храм божий денюжку собирал, две пенсии ему отдала. Батюшка у нас хороший, пока все богадельни обойдет, так все ноги пособьёт, вот и прикупил на благое дело нерусскую машину... А мне что, я и рада, вот только завхоз наш доски каким-то коммерсантам продал, гроб сделать не из чего, жаль, замёрзла я уже здесь, поскорее бы в землю...
- А я, а я, - затараторил другой голос, - как жила, как жила. Муж у меня в горкоме партии работал, машина, квартира, дача, шубки, курорты. Детей на мамку оставлю и на юга. А потом перестройка, демократия, такое началось, воровать теперь по-другому надо было, со стрельбой. Мой же тюха не вписался в новую действительность, всё по старинке, на партийных харчах привык. Тяжело стало, да и дети подросли, ну я мамку в богадельню, и нам легче и за ней уход должный. Муж умер, дети выросли, трудно им тоже было, ну они меня в богадельню сдали. Может и их когда-нибудь...
- А я артисткой была, - сказал ещё один голос, - в театре, в кино, вот жизнь была, толпы поклонников, рестораны, дорогие подарки, любовники, зарубежные гастроли. Не родила детей, некогда было, да и лишними казались, жизнь и без них была полна. Постарела, ролей не давали, пенсия
