Ксения Петербургская.

Петербургской. – Дают нам возможность понять все это… Разобраться во всем этом… И помочь разобраться другим… И поэту тому молоденькому… в скверике… и мне… И множеству других думающих, пишущих, читающих, мыслящих... Разобраться как в большом, так и в малом… Постичь и понять все это теперь: «Отчего?» «Почему?» «Зачем?»… «Для чего и кому это нужно?»… «Что дальше и как скоро развязка?»… Понимаешь ли, добрая душа?... – спросила она девушку и тут же в сердцах продолжила. – Понять и постичь то, что никогда не лежит на поверхности… То, что всегда сокрыто и уяснить не просто, особенно с маловерием души и атеизмом ума… Понять и постичь, зачем и к какой-такой страшной цели, подталкивается теперь народ наш силами бесовскими через своих нынешних человеческих правителей-марионеток…  
Ведь, если верно церковное предание, что будет вскорости на земле всеобщий мир и всемирное процветание, то понятно тогда чьим орудием и людские массы наши и власть российская теперь уже стали. Отчего и по чьему хотению стараются не допустить и принизить это всеобщее скорое светлое время. Идя теперь для этого по пути иступленного самодовольства и имперской агрессивности, брызжущего слюной национального мракобесия, поповского национал-православия да самого настоящего бесовского авторитаризма на фоне народного упадка духа и обнищания тела… Как будто это не великая, открытая и уважаемая страна XXI века, а страна-изгой, уподобившаяся бесноватому дебоширу-пропойце, загнавшему себя в самый темный угол, с фигой в дырявом кармане и скудоумием в помутившейся голове. Ведь, если правы старцы, что будет вскоре на земле «Золотой Век человечества» с Россией-матушкой во главе… то понятно тогда, для чего и чьими потусторонними усилиями погружается теперь и Россия и народ наш в бесовскую, помойную ямину, из которой и выберешься не сразу и отмоешься-то с трудом…  

6
Страдательно покачав головой, женщина-инвалид печально продолжила:
– Ведь почему-то же… зачем-то же… делаются теперь народы России чуть ли не противниками и врагами всего цивилизованного мира…  Ведь точно бы по бесовскому повелению власть нынешняя отрезала теперь одним махом… точно отсекла прямо по живому… народы наши не только от необходимой в ближайшие годы помощи с Запада… но и от дружбы и помощи братских народов бывшего СССР… Вот уж поистине прав поэт:

Повелевая грозно нами
Тень Люциферова крыла,
Всем застилая небеса,  
Манипулирует умами…

Эх! Не хотела говорить-то… – женщина-инвалид замолчала было в горестном смятении, но затем все же договорила, перейдя почти на шепот. – Ведь по всему видно, что все более правыми оказываются теперь старцы наши, предрекавшие России великое будущее, но прежде и великое падение и страшные горести… Нынешнюю вражду с Западом и совсем уже скорую войну с Востоком… Эх! Не хотела говорить-то… – с последними словами голос ее опять мучительно задрожал. – Война уже, милая, видимо, совсем скоро… на Востоке… При смене нынешней люциферовой власти все это и будет… Пользуясь скорым смутным временем и вспыхнувшей народною смутою дойдет Китай до Урала… Займет и Сибирь и Дальний Восток… И японцы там же… Эх!...
Еще батюшка наш преподобный Серафим Вырицкий предсказывал, что наступит такое тяжелое время. Раздирать станут Россиюшку на части. Многие страны ополчатся на нее, но не пугайся – выстоит. Да и ненадолго все это… – женщина-инвалид успокаивающе вглядывалась в глаза девушке. – Ненадолго!... Придет спасительная помощь именно с Запада, да от братских народов наших… А главное – Свыше!... Свыше!!!... Ведь когда пожелает Китай пойти дальше, Запад воспротивится и не позволит… Эх!...  
И эта-та война… как предсказывал преподобный… и станет причиной объединения человечества. Ведь поймут уже, наконец, люди… и наши и по всему миру… что невозможно так жить дальше. Братья и сестры ведь!... Люди ведь все. Человеки!... Как там у пророка Исайи?... «И будет в последние дни. Гора дом Господня будет поставлена во главу гор… И потекут к ней все народы… и перекуют мечи свои на плуги и копья свои на серпы. И не поднимет народ на народ меча, и не будут более учиться воевать». Вот ведь как!... «Не будут более учится воевать!...»
Погоди еще, наступит такое необыкновенное время, когда весь Восток будет креститься в России. Да и не только Восток. И будет тогда… и в России, и в мире… необычайный расцвет и всеобщее процветание… Да не надуманное какое-то, скудоумное и бесовски зловредное… – недоговорив, она горестно усмехнулась, произнеся совсем тихо: «Тоже ведь еще мракобесие выдумали: «Руцкий мир…», тяжело покачала головой, и обратясь, точно сама к себе, совсем уже тихо добавила. – Ой, хитра бесовщина… Хитра!… «Россия встает с колен»… Куда?!... На карачки?... Спаси, Господи!... Бесовщина и только!... – и вновь уже обратясь к девушке, проникновенно продолжила. – И не надуманное какое-то процветание… за счет кого-то и чьих-то страданий… а самое, самое настоящее!… Процветание всех людей... Всех и каждого!... И в России, и в мире… «Всемирный расцвет и всеобщее процветание»… Вот ведь что Священное Писание и пророки предсказывают!…  
И если Ксеньюшку нашу Петербургскую не все теперь, к несчастью, видят, то знамение гигантское о начале этой великой поры увидят-то все и на всех улицах!... Все!... Точно чудо тогда явится!... И на Востоке, и в Петербурге, и всюду… Великое знамение-чудо!... Крест сверкающий и солнце блистающее!... Хотя…  – недоговорив, женщина-инвалид внезапно замолчала. По всему было видно, что ей крайне тяжело справиться со неожиданно навалившимися скорбными чувствами, но едва уняв дрожь на губах, она горестно и совсем тихо добавила. – Хотя по стараниям нашим нынешним… по делам теперешним, да по замыслам бесовским… ох, к несчастью, не завтра еще… хотя и совсем скоро…

7
– Эх!... Нам сейчас дотянуть бы только! – произнесла она вдруг с внезапной радостью, точно вспомнив о чем-то. – Дотянуть и дожить до этого благословенного времени!... Дотянуть изо вех сил!... Мне тут Ксеньюшка сказывала… Она давеча тоже поэта того слушала… Уж не знаю, тайна ли это… Говорит, что сейчас таких вот молоденьких, да совсем еще юных… коим суждено стать вскоре великими поэтами, писателями, драматургами, режиссерами… Ну, как еще в советские времена говаривали – «инженерами человеческих душ»… Очень много теперь произрастает в земле нашей. Восходят. Растут. Поднимаются…. И суждено всем им вскоре возрождать душу народную и возвышать нравственность нашу. Звать, вознося, к высокому и светлому. Открывать глаза. Просветлять сердца. Раздвигать границы понимания жизни до общечеловеческих и всемирных масштабов. Звать к заботе о ближнем и каждом. Звать к единению мира. Звать и вести за собой… Как там у старцев о «Золотом Веке человечества»?... К всеобщему миру и всемирному процветанию!…    
Чего улыбаешься?... Я вот так же, как и ты было, не поверила. Чудно!... Кругом такое сейчас, а тут… А она мне… вспомни, говорит, для сравнения, сколько светочей великих в народ наш направлено было в веке XIX?... И все для смягчения той темной эпохи, когда много большее, чем теперь, зло большевистское предуготовлялось. Когда лишь готовился только, точа меч к смертоубийству, «Красный всадник Апокалипсиса»… А вспомни, говорит, опять же, сколько тогда же и в немецком народе явлено было столь же светлых гениев, да вестников Свыше… И опять же, прежде ига фашистского… – женщина-инвалид, не в силах, видимо, терпеть боль в ногах, мучительно опустила глаза и тихо вдруг простонав, едва слышно проговорила скороговоркой. – Ой, вы ноженьки мои… болезненные… что ж не резвые вы теперь, да не стройные… – она тяжело переставила ноги, а затем, вновь обратясь к девушке, добавила. – Я ведь прежде… в молодости своей легкокрылой… спортсменкой была. Чемпионкой… Как там?... Спортсменка. Комсомолка. Красавица… В школе да в институте отличница. Потом и влюбилась без памяти… Вот, думаю, оно счастье!… Муж-офицер… любименький… И сыночек мой… – губы ее с последними словами лихорадочно задрожали, а из глаз скользнуло несколько тяжелых крупных слезинок. Едва справляясь с подступившими чувствами, она тяжело переставила свой, видавший виды, костыль. – Счастье вот только недолгое… Муж мой любименький… лейтенантик молоденький… на войне необъявленной… Ради чего вот только?… А?... И сыночка я, кровинушку… с горя, видать, неподъемного… не уберегла, не сдюжила…
И уже не справляясь с нахлынувшими горестными чувствами седовласая женщина-инвалид тяжело опустив голову, тихо заплакала, не подняв ее и тогда, когда девушка, стараясь утешить и поддержать, взяла бедную женщину под руку.
– Эх!...– вскинув вдруг скорбный взгляд на низко ползущие тучи, она вымученно улыбнулась. – С той поры вот ноженьки… да воспоминания… и терзают… К непогоде видать… скороходики мои всегда отекают… Эх, гранит петербургский… студеный… бомжам, да природе женской противопоказанный…  
Серые безмолвные тучи, оставляя позади беды и горести страданий человеческих, равнодушно уносились прочь. Мрачно застилая и непроглядно пряча высокое голубое-преголубое небо, точно бы беспросветно силились теперь сдавить и сжать уже и каждого своею угрюмою обреченностью. Свинцово клубясь над самыми головами словно бы стремились еще более оттеснить куда-то совсем уже вниз всякую надежду и всякое упование на что-то лучшее...  

8
Внезапно, загадочно улыбнувшись, женщина-инвалид вновь обратилась к девушке с прежним вопросом:  
– Ну что, добрая душа, вспомнила сколько великих творцов век XIX увидел?... А ведь представь только что точно бы разом… и в нашем народе и в немецком… Словно бы по чьему-то неведомому волению… Да разве бывает такое случайным?... Впрямь как из рога изобилия!... Это ведь и Моцарт, и Бетховен, и Гете, и Шиллер, и Вагнер, и Гайдн, и Шуман… Ах, какие гиганты!... А у нас сколько их было!?... Даже не перечтешь! От Пушкина, Глинки и Гоголя до Чехова, Блока и Рахманинова!… Вот и подумай теперь, милая, сколько сердец и умов было посланниками этими небесными тогда просветлено, да возвышено, чтобы устоять народам нашим перед бурею надвигающеюся, бесовскою. И скольким миллионам, скольким людям помогли все эти светочи и гении… А вот, если бы не было их? И представить-то страшно до чего довела бы тогда бесовщина род людской в эпоху большевистско-фашистскую, между двух зол человечество сжавшую…  – точно вспомнив о чем-то женщина-инвалид вдруг просияла. – Я вот перед Пушкиным до сих пор благоговею… Ах, Татьяна Ларина… Или «Проснись, красавица, проснись»... А это его: «Народ безмолвствует» или «Ужасный век – ужасные сердца»… А «Пророк»?!... Ух, силища!... «Духовной жаждою томим, в пустыне мрачной я влачился»… Ну, впрямь, как о поэте нашем молоденьком…

И Бога глас к нему воззвал:
«Восстань, пророк, и виждь, и внемли,
Исполнись волею моей,
И, обходя моря и земли,
Глаголом жги сердца людей».

Ох, красота и силища какая!... Вот с самой юности люблю Пушкина, чуть не сброшенного «с корабля современности»... – горестно усмехнувшись, она махнула рукой. – Вам, молодым, и не ведомо про то, что бесовщина против них только не предпринимала… против посланников наших небесных… и при жизни их,