Что чувствует оборотень ( последний сеанс Психотерапии )

больше, чем был до этого. И это… это потрясающе, простите меня, доктор! В этом нет никакой проблемы.
  -Однако всё-таки Вас что-то тревожит – Вы же пришли ко мне.
  -Да, тревожит, но не это… Да и тревога тут такая… Это решение, очень важное, которое я готовлюсь принять. Поэтому перед этим мне надо, чтобы хоть кто-то из человеческого рода, кто-то, кто не будет переживать за меня слишком много, выслушал меня. Потому что вместе с этим объединением двух душ произошло ещё кое-что… Философия, какая она ни есть, с начала времён, вынуждена будет возненавидеть меня, потому что мне даются очень сложные вопросы достаточно легко и просто, у меня есть провожатый, которому я верю как ничему в этом мире… Но и за это надо платить. С тех пор, как был проведён обряд, прошло полгода – за это время я усердно пытался привыкнуть заново ко всему, что окружало меня, ко всем людям, с которыми я поддерживал контакты до этого. В этой новой жизни не осталось ничего лишнего, и в тоже время она наполнилась новым, целостным и неопровержимым смыслом. Я мог смотреть на всё происходящее с двух точек зрения – с человеческой: рациональной, расчётливой, дипломатичной, и со звериной: импульсивной, искренней, максималистичной. Но на этом дело не закончилось. Откуда бы не явился ко мне мой внутренний демон, ему требовалось для нормального, спокойного существования ещё кое-что… И я догадывался периодически, что это было, и одна мысль об этом внушала мне трепет и благоговейный страх. Иногда, когда я позволял зверю во мне вырваться из оков, растечься по телу энергией и готовностью, я чувствовал те самые фантомные боли… в суставах рук, пальцев, ног… и особенно в копчике. Иногда я даже начинал чувствовать хвост – он был настолько явен в моём представлении собственного тела, что только здравый рассудок позволял мне не думать о нём как о чём-то реальном. А он продолжал изгибаться, мотаться из стороны в сторону, будто дразня вероятностью появления… Я знал, что когда-нибудь это случится. Я боялся, что это будет очень больно. В такие моменты что-то будто гасило это тревогу, и мне становилось спокойнее, хотя я знал, что когда-то это обязательно произойдет. Первый раз это случилось поздней осенью, и тогда я был достаточно подготовлен, чтобы не запаниковать. Потому что перед этим зверь будто давал мне время привыкнуть к тому, как это может наступить: иногда, в моменты особенного возбуждения, чаще всего ночью, я чувствовал, как начинает ломить кости, я пугался, включал свет. Я чувствовал, как непроизвольно сокращаются мышцы, и я теряю над ними контроль. Можно было дойти до какого-то места, но сам процесс, видимо, мог начаться только в состоянии полного физического покоя. Такие приступы были у меня несколько раз, и на их пике мне уже хотелось, чтобы это случилось по-настоящему – но постепенно боль затухала, мышцы расслаблялись, сердце переставало биться в таких ужасающих ритмах… мне требовалось некоторое время, чтобы отойти. Тогда я вставал, подходил к зеркалу в надежде увидеть в нём хоть какие-то изменения… но ничего обыкновенно не было. Зрачки немного расширены. Мешки под глазами и иногда пот на лбу. Чуть выступающие черты лица, а так… будто после бессонной ночи. Зверь обычно после этого успокаивался, и я засыпал в неге, погружённый в блаженство, будто после долгого и интересного путешествия. Видимо, требовалось время, чтобы я принял необходимость таких состояний, чтобы я согласился на них осознано. Ведь в нынешнем моём положении это и в самом деле необходимо! Хотя бы иногда. Так вот. Первый раз был уже поздней осенью… Я почувствовал его приближение ещё на работе, в конце рабочего дня. У меня характерно свело живот. И судорога прошла по рукам – это было приятно, хотелось отдастся этому ощущению, но рациональное взяло надо мной вверх. Я сказал себе, что продержусь столько, сколько это потребуется, чтобы уйти подальше от людей. Я справлюсь, я выдержу это. Я отпросился домой. При разговоре у меня уже неприятно сводило челюсти, но я, обозлённый на эту слабость, старался держать себя как можно более адекватно. Я сел в метро, точнее, встал в угол, к поручню – подумал, слава богу, мне по прямой. Потом ещё минут двадцать до дома и всё кончится. Но думал я так не долго. У меня абсолютно характерно начало сводить мышцы шеи, рук, ног, пришлось чаще дышать… это уже последняя подготовительная стадия… Я понял, что не успею до дома. И главное – это не паниковать в такой ситуации, это грозит просто адскими болями. Я попытался успокоиться, и почувствовал, как напряжение немного отпустило. Я решил для себя – и это решение было волевым на то время – сойти с поезда, не доехав трёх станций, и уйти в ближайший лесопарк. Это был единственный шанс сохранить свою жизнь и логически завершить то, к чему шла такая длительная подготовка. Когда же на нужной станции мне пришлось выходить из вагона, я ощутил, как мне тяжело это даётся. Я испугался, но мне дало это сил буквально пробежать оставшейся путь до лесопарка. Начинался дождь – я помню это, хотя чем ближе был мой последний рубеж, тем сильнее меня начинало выбивать из колеи. Уже по парку я шёл в полнейшем забытьи – быстро, но постоянно спотыкаясь, помрачаясь сознанием, будто на автомате… дорога вспоминается мне будто вспышками… Я ушёл вглубь, туда, куда заходят редкие гуляющие… начинался дождь. Людей почти не было. Я упал и последние метры до оврага буквально прополз по земле. Меня даже не заботило то, что я испорчу сейчас свой костюм – потому что понимал всю значимость этого момента в своей жизни. Я свалился под откос с оврага, отполз чуть в сторону… Там был трамплин – мощное широкое сооружение из брёвен, с которого обычно прыгала местная молодёжь на своих горных велосипедах… Тогда, в силу неиспользования, под ним оказалась огромная куча листьев. Трамплин в овраге – замечательное убежище, я и потом не мог понять, какая сила привела меня именно в то место… я помню, как повалился на груду листьев спиной, и из меня вырвался, сдерживаемый всеми рамками приличия и напряжением вопль. Мне сразу стало легче. Я задышал часто. Мне будет больно? – спрашивал я у себя, у своих внутренних процессов. Потерпи – отвечало мне что-то. Я знал, что это нужно, что это необходимо. И тогда меня всего будто скрутило – чуть сильнее, чем обычно, я просто замер и продолжал часто дышать – так надо было. Я позволял природе делать с моим телом то, что ей хотелось, я не сопротивлялся. Это было немного страшно – настолько терять контроль… Хорошо, что меня никто не видел – я мог стонать, кричать, поддаваться вынужденной панике… стадия напряжения и возбуждения, она была необходима, чтобы подготовить тело. Первое явное, реальное изменение, которое произошло… Это был копчик. Я явно начал ощущать, как он дёргается под кожей. Это было так необычно, что я сунул на поясницу руку… Тогда на меня нашло очередное помрачнение, от неожиданности, неподготовленности к такому – кожа под поясницей истончилась, она была тонкой и гладкой, а под нею вздымался полукольцом костистый хвост – настоящий хвост, покрытый мышцами уже достаточно для того, чтобы изгибаться, причиняя мне боль. Передо мной пронеслись воспоминания о тех ощущениях, сопровождавших его появление в последний час – лёгкое подёргивание началось когда я ехал в поезде, а до этого был жар… Да, к тому времени он уже достаточно сформировался, и это пугало… Знаете… Как страшно осознавать изменения в своём человеческом облике? Понимать, что прямо сейчас ты вынужден жертвовать тем, что на протяжении всей твоей жизни служило тебе опорой для реальности? Конечно, мне одновременно было и страшно, и хотелось закончить это скорее. Пока я ещё мог пользоваться руками без вреда для мышц и сухожилий, я начал царапать копчик, чувствуя, что ещё чуть-чуть, и кончик хвоста проткнёт прямую кишку… И вот когда… когда он всё же смог порвать кожу, и мне руки залило какой-то смесью из сукровицы… я пальцами начал вытаскивать его из тела, и он поддавался. Он был гибок, упруг. Я буквально захлёбывался в слюне, весь извиваясь там, под трамплином. Да, это был шаг не из простых. Зато потом, почти сразу, на меня нашла эйфория – почти сразу после появления хвоста. Мне уже не было страшно, я уже чуть ли не с радостью относился ко всему, что чувствовал в себе. Будто бы в тот момент я перешагнул-таки черту, отделяющую меня от невозможного, от полного раскрепощения. Я чувствовал себя просто огромным. Я дышал. Я понял, что уже близко, и начал судорожно снимать одежду, обувь… И когда я увидел своё обнажённое тело, я с волнительной радостью отметил, как изменились его очертания – я смотрел на них в течении всего процесса, я видел всё это… Как странно было, сняв рубашку, увидеть, что грудь покрывают достаточно длинные жёсткие чёрные волоски! Пальцы на руках припухали, становились красными, будто покрытыми одной сплошной гематомой – на самом деле чувствовался зуд и небольшое онемение. И ногти уплотнились, потемнели, чуть загнулись внутрь. Мышцы по всему телу увеличивались, грудная клетка поднялась… Не поднялась, а округлилась, понимаете? Это просто нужно рассказать. Я лежал голой, потерявшей чувствительность, разгорячённой спиной на воздушном покрывале из опавшей сухой листвы, чуть влажной от  прошедшего дождя, и смотрел вверх, на кроны деревьев, на их оборванные беспризорные края на фоне серого, цвета заплесневелой ваты, неба… Я чувствовал, как органы внутри меняются, как меняется сама суть того, что раньше было мной… В определённый момент мне показалось, что я подошёл к какой-то непостижимой истине – я закричал одновременно с вторгнувшемся в моё самосознание изменением. Это было потрясающе – у меня на глазах умирал человек, которым я был всю жизнь, и, более того, не просто умирал, а исчезал – совсем, до конца. Вместо него появлялось что-то новое. Это было нечто на грани смерти, только вместо агонии – эйфория, когда после каждого болезненного и неожиданного изменения в голову ударяет какое-то экзистенциальное опьянение, и оттого хочется, чтобы это происходило, и происходило до предела возможного. Я рычал, чувствуя, как меняется тональность моего голоса, вгрызался в опоры трамплина, рыл ногами землю… Нужно вконец забыть всякие человеческие морали, чтобы, не стесняясь, отдаться этому чувству! Всё происходило достаточно плавно, мягко, так, что я мог осознавать любые изменения. Небольшое забытье пришло, когда начался последний этап перестройки костей черепа, и это больше было похоже на дремоту – давление постепенно увеличивалось, жар растекался по голове… Ещё временами я чувствовал похрустывание в основании хвоста, в пояснице, в шее, но к тому моменту я воспринимал это уже не так уничижительно. Уничижительно – в смысле это может показаться издевательством природы над человеческой сущностью, этаким мерзким насилием… Ведь всё происходило не по моей воле! Казалось, это длилось целую вечность. Последние минуты до полного выздоровления я просто лежал на траве, чувствуя, как на моё разгорячённое тело покрапывают иногда капли дождя. Прислушивался к шелесту листьев на кровах деревьев. Дыхание за всё то время сменило сопение, ровные вдохи и выдохи огромных