обрастает грязным жиром душевности, становится умиранием, длительность которого больше не имеет никакого значения. Опасность, это то, что превращает распад в возрождение. Тот, кто способен понять это, - становится бесстрашным. Тот, кто не способен понять, - удобряет собой почву. Это не философия. Это выход в реальность, - через вихрь боли, жестокости и сексуальности, без которых жизнь не может существовать. Суть не в бухгалтерской переоценке ценностей, а в сведении их до нуля, в контрабандном броске за пределы любой социальной, сексуальной, эстетической, моральной и религиозной границы.
Жизнь вечная не имеет никакой ценности. Жизнь человека являет свою ценность в момент её уничтожения. Смерть – это дар Бога человеку, чтобы было, за что бороться с Ним. Тот, кто не познал ужас и блеск этого мира, не имеет воли для борьбы. Сила воли – это вера. Вера измеряется тем, насколько человек способен выдержать жизнь в мире, не имеющем смысла. Этот мир не является хостелом для нищих духом и телом. Нищий идёт к смерти на четвереньках, как животное, у него отсутствует вертикальное измерение мира. Он не может пройти по собственной спине, - ему больно, он не хочет страдать. Он хочет, чтобы за него страдал его Бог на кресте. Он не принимает ответственности. Он не принимает ответственности даже за собственное здоровье и собственный хлеб насущный. Он возлагает ответственность за собственную судьбу на машины, лекарства, государства, полицию и «специалистов». Он «зарабатывает», а потому ищет хозяина, согласного принять раба. Его детей принимают чужие руки прямо из влагалища его жены и через детсад и школу передают в руки начальников взрослой жизни, а свою старость он возлагает на пенсионный фонд. Он безволен, беспомощен и абсолютно не приспособлен к жизни, даже надпись на его могиле придумает для него кто-то другой. Разве удивительно, что этот тип панически боится реальной жизни, существующей за стенками его кондиционированного террариума и просто сдохнет с голоду, если кто-нибудь не бросит сверху щепотку корма? Даже перебранка хозяев над его головой, - для него конец света. Что он знает о свете? Он дрожит в своих обоссаных пелёнках и считает это жизненной борьбой. Он не хочет отбросить этих грязных тряпок, на которых питекантропы написали свои пиктограммы о реальности. Он не может понять, что единственное, чего нельзя отбросить – это собственное Я. Всё остальное можно. Взглянуть в лицо собственному Я и не ослепнуть, - это вернуть Богу его взгляд и сделать его существующим. Разве для этого не стоит рискнуть комом грязи, который человек называет «своей душой»? Теологии – это обещания встречи с Богом. Внутренняя алхимия – это коитус с Богом. В тёмную христианскую старину мракобесы называли это «продажей души дьяволу». Они искали у алхимиков золото. Они не понимали, что платой за душу является её отсутствие.
Стряхнув с себя грязь, - вы живёте в луче Бога, вырывающем из небытия то, что вы у него хотите. Хотеть надо правильно, чтобы не подавиться. Реальность не абсолютна. Она такова, какой делает её взгляд Бога, который тварь возвращает ему, наделяя реальность существованием. Она такова, какой вы хотите ей быть».
Поставив жизнеутверждающую точку, Сэм отложил ручку, забил косяк и задумался. Чего же он хочет? А хотел он всегда одно и то же – Альку, денег – и никогда не знать, что ждёт его за поворотом судьбы.
Глава 26.
Похороны и поминки.
Сэм с Алькой стояли над свежевырытой могилой. Рядом столпились пацаны. Чуть поодаль рыдала бледная женщина в чёрном, - мать Макара. Её поддерживали соседи. Соседей было много. Родственников не было вообще никаких.
Гроб Макару пацаны организовали шикарный, - как в гангстерских фильмах. Гроб был из пластика, с блестящими под золото ручками, но выглядел как настоящий полированный дуб.
Бросили по горсти земли, пьяный Вася попытался выстрелить из автомата, но его удержали.
Столы для поминок поставили во дворе, на столах было всё, что требуется в таких случаях, - опять пацаны постарались. Сэму сообщили в последний момент. Он был по- настоящему расстроен, что случалось с ним редко. Макар ему нравился.
- Его опять за бухлом понесло, ночью, - рассказывал Колян. – Он роллер себе купил, знаешь? По дешёвке. Ну, в центре ночной уже закрыли, так он поехал на ж/д-вокзал. Там всегда есть. Там его и замочили. По правам потом опознали.
- Кто? – Спросил Сэм.
- Ну, мы тут слегка пошукали, - сказал Репа. – У меня мент есть знакомый на ж/д- вокзале, учились вместе. Так он говорит, что это ясиноватские.
- Где мент? – Спросил Сэм.
- Ну, на работе, наверное, - сказал Репа. – Они там сейчас ни фига не делают, но на работу ходят.
- Так чего сидим? – Сказал Сэм. – Давай, звони ему. И поднимаемся, пока не нажрались. Разбираться будем.
- Оружие брать? – Спросил Репа.
- Только холодное, - ответил Сэм.
***
- Точно ясиноватские, как с куста, - говорил мент, они стояли возле линейного отделения милиции, разговаривать в кабинете мент не захотел. – Они сюда и раньше наезжали. А теперь там вообще завал, хлеба нет. Приезжают вечером, но пока ещё светло. Тут народу всегда хватает, рынок рядом, ну и на вокзале, само собой. Быстро трусят в округе и сваливают последней электричкой.
- А что, ещё и расписание есть? – Спросил Сэм.
- Нет расписания, - ответил мент. – Но все поезда в северном направлении идут через Ясиноватую. Сейчас проводники с любого поезда берут в тамбур, за бабки. Так что, доехать можно. А на крайняк, тусовка есть за путями, в сторону Октябрьского. Там всегда калымщики стоят, на то направление. Довезут без проблем, если бабки есть. А у ясиноватских после протруски бабки есть. Ваш пацан, видно, не захотел отдавать, так они его замочили. Ножом.
- А куда менты смотрят? – Спросил Сэм.
- В жопу, - ответил мент. – Раньше мы их обламывали, они все в учёте были. А теперь, кому оно надо? По адресам их не достанешь, нет адресов. На месте ловить надо.
- Но в лицо ты хоть кого-нибудь знаешь? – Спросил Сэм.
- Знаю, - кивнул мент. – Только одно условие. Если вы их на моей территории мочить собрались, то я помогать не буду. Сами справляйтесь.
- А где их тогда мочить? – Спросил Репа.
- В поезде, - ответил мент. – С ними сядете, в тамбуре кончите. Или на выходе. Из Ясиноватой как-нибудь доберётесь, не маленькие.
- А если они на таксёре поедут? – Спросил Репа.
- Тогда поедете за ними на другом таксёре, - твёрдо сказал мент. – Но не здесь. Здесь я буду конкретно против.
- Ладно, договорились, - сказал Сэм.
Хотя, ни о чём он с этим ментом не договаривался. Репа договаривался. А менту они, в крайнем случае, соберут на тормозок, чтобы успокоить его совесть.
- Пошли, - сказал Сэм.
Его совесть мог замарать только отказ от акта возмездия.
Солнце уже заходило, на привокзальной площади было не так многолюдно, как в предвоенное время, но народу сновало и стояло ещё достаточно.
Держась не кучно и осматриваясь по сторонам, бригада во главе с ментом, принялась прохаживаться туда-сюда, приостанавливаясь кое-где. Ходили долго. Уже осмотрели и приценились ко всей ерунде, на прилавках у привокзальных торговок, прочитали названия всех газет и журналов в киосках, купили сигарет и пепси-колу, Сэм начал подумывать, что сегодня, похоже, ничего не выгорит.
- Вот они, - тихо сказал мент.
Из высоких дверей вокзала быстро вышла группа пацанов.
- «Семеро», - быстро подсчитал Сэм.
Пятеро выглядели стандартно, - китайский «адидас», бритые головы, бейсболки. На двоих был дээнэровский камуфляж с красно-синими эмблемами «Новороссии».
Гопники сбежали по ступенькам и плотной группой начали пересекать площадь в сторону рынка.
Послышался высокий свист.
Грохнуло.
Вторым взрывом разметало машины на автостоянке, вспыхнуло пламя, закричали люди.
Лёжа на асфальте, Сэм пытался разглядеть впереди хоть что-то. Но там не было ничего. Там, где шли гопники, в асфальте зияла дымящаяся дыра. На краю дыры лежали красные куски, обломки асфальта, чья-то голова и неподвижный ком камуфляжа.
- Бог не фраер, - сказал Репа, когда они ехали домой в «ниве».
- И мент без тормозка обойдётся, с чистой совестью, - добавил Сэм.
Глава 27.
Контрразведка.
- «Сегодня первый день твоей оставшейся жизни», - каждое утро говорил себе Сэм, просыпаясь в номере отеля рядом с Алькой. Просыпаться так, нравилось ему намного больше, чем от взрывов в съёмной квартире с выбитыми окнами на рабочей окраине. Разумеется, деньги текли. Но и жизнь текла. Стоило ли экономить сегодняшний день, когда завтрашний мог и не наступить?
Теперь Сэм сидел с пацанами в уютном зальце англизированного донецкого паба при отеле. На стенах висели фотографии с изображением «ливерпульской четвёрки». Многонациональный иконостас бутылок за спиной бармена в «бабочке» радовал глаз. Лилась тихая евромузыка. И никакой войны. Пацаны подозрительно нюхали лёд в стаканах, слегка покрытый бледно-жёлтой «Белой лошадью».
- Тут такое предложение поступило, - сказал Репа. – От мента. Тот мент, он опер вообще, в уголовном розыске работает. То есть, они там все сейчас ни фига не делают и не знают, кто хозяин. Зарплату им, то платят, то не платят, мутное там дело, с баблом. Короче, какой-то знакомый из ДНР предложил ему на них поработать. Они там организовуют что-то, типа, контрразведки. Ну, мент поспрашивал среди своих, все отказались. Боятся. Тогда он мне предложил, он бригаду набирает. А я вам предлагаю. А чего? Зарплата, - семь тысяч гривен, не облагаемых налогом. Ксива. Ну, и я так прикидываю, прибарахлиться тоже можно. Он, в принципе, сейчас ждёт. Пацаны, в принципе, не против. Ты как, босс?
- Ну, поехали, - сказал Сэм.
«Контрразведка» располагалась в бывшем доме культуры, недалеко от химзавода. Было видно, что бомбили. Цветочные газоны напротив входа, - изрыты воронками. В трёхэтажном здании с колоннами, сталинской ещё постройки, были выбиты все окна.
Они прошли в подвал, мёртво освещённый люминисцентными лампами. Кроме мента, там никого не было.
- Ситуация такая, - сказал мент. – Рядом химзавод, там делают взрывчатку и боеприпасы. В городе полно диверсионных групп и наводчиков. Диверсионные группы передвигаются на микроавтобусах и лупят из миномётов. Наводчики передают координаты артиллеристам в аэропорту, артиллеристы оттуда накрывают объект из гаубиц. У меня есть ещё четыре бойца, они сейчас патрулируют. Наша зона охраны, - весь район вокруг завода. Удостоверения выдам. Наша задача, - отлавливать наводчиков, а диверсионные группы уничтожать. Для этого надо больше людей. Я сейчас поеду с пацанами, покажу район. А старший по бригаде остаётся на хозяйстве. Пошли.
Оставшись в одиночестве, Сэм осмотрелся.
Раньше, здесь видимо был мини-спортзал для самопальной накачки. Вдоль стен стояли штанги, гири, стойки и уложенные стопкой диски, в одном углу громоздились пыльные маты. Окна и вентиляция отсутствовали, в воздухе висел застарелый запах пота и табачный перегар. Посреди бетонного пола стоял биллиардный стол с порванным сукном и несколько разнобойных стульев.
Сэм подошёл к снарядам, покидал гирьку, пошоркал подошвой о пол, посмотрел в потолок. Курить ему здесь не хотелось.
Вдруг на лестнице раздались спотыкающиеся шаги.
Железная дверь распахнулась, в подвал ввалились четверо
