Глава 1.
С неба сеяла холодная водяная пыль. Но иногда сквозь прореху в тучах луч солнечного света ударял в раскисшую землю. Тогда влага вспыхивала искрами. Дождь падал в гроб, как слёзы стекал по лицу покойника. Никто толком не знал, будет ли уместно раскрыть зонт. Провожающие лица разбились на две кучки: родственники и сотрудники. Между ними, не находя себе места, топталась некая промежуточная группа. Рядом с этим покойником неуместно было всё. Вдова была неподдельно расстроена. На неё бросали недоумённые взгляды.
Раздался начальственный кашель. Сразу щёлкнул зонт. Такой кашель нельзя было оставить мокнуть под дождём. Торжественное прощание началось.
- Какой человек ушёл, - как бы про себя, но с достаточной громкостью произнёс голос. – Вдумчивый учёный, надёжный друг и крепкий производственник.
- «Какой светильник разума угас, какое сердце биться перестало», - сохраняя каменное выражение лица, подумал человек, стоявший за спиной вдовы. Глаза его прикрывали тёмные очки, возможно, чтобы скрыть скупую мужскую слезу. Единственный, среди деловых костюмов и плащей, он был в потёртой байкерской куртке, джинсах и небрит, что можно было отнести и на счёт особой тяжести постигшей его утраты.
- Ответственный руководитель, он до последнего часа пребывал на своём посту, - продолжал голос.
- «Таская за собой свою смерть, как кошелек, но не желая платить», - подумал сын вдовы.
- Честнейший деловой партнер и выдающийся отечественный бизнесмен…, - голос патетически возвысился.
- «Он прожил двойную жизнь, как двойную бухгалтерию, а умер один только раз», - байкер снял тёмные очки и потёр покрасневшие глаза.
Дождь усилился. Все основательно продрогли и промокли. В одной из групп скорбящих, на уровне средней пуговицы плащей незаметно прошла фляжка. Кладбище было новым, сильно американизированным для VIP-персон. Никаких деревьев и кустов не наблюдалось. Ветер свистел средь чёрного гранита и мрамора. Кто-то решил не затягивать. Покойника удобно запечатали крышкой, не требующей гвоздей, и опустили в могилу. Рабочие поколебались, перед тем, как взяться за лопаты. Под их взглядами, кое-кто стянул перчатку и запачкал руку последней горстью грязи. Потом, сгорбившись под зонтами, шаркая подошвами с налипшей глиной и отирая носовыми платками пальцы, скорбящие потянулись к машинам.
Младший сын усопшего дождался, пока родителя погребут и лично воткнул в сырой холм пластиковый православный крест, прекрасно зная, что свобода совести позволяла папе обходиться без вероисповедания и без совести вообще. За свою жизнь они оба побывали и атеистами, и коммунистами, и капиталистами, но всегда – по понятиям. Что позволяло старшему считать себя человеком с принципами, а младшему – безбедно произрастать в его тени.
Байкер наблюдал за этим с усмешкой. Он всегда существовал на периферии семьи, как волк, на границе её тени и её света, он был безотцовщиной и сыном вдовы всегда, постановка креста на «выдающемся отечественном бизнесмене» эмоционально никак не задела его жизнь.
- Ну, вот и всё, - отряхивая руки, произнёс сын своего отца печально, но и с твёрдыми нотками в голосе, уже выходя из тени, уже примеряя на себя роль преемника. – Пора идти.
Сын вдовы посмотрел ему в глаза. Там не было ни ума, ни жестокости бывшего главы семьи, только хитрость и подлость мелкого зверька. Он перевёл взгляд на его жирное, не по возрасту, брюхо, на туфли от Гуччи, заляпанные грязью и кивнул, не поднимая глаз, - Пойдём, ма.
У ворот их поджидала высокая, мокнущая под дождём фигура.
- Па, там людей в машину набилось, - угрюмо сказал сын преемника.
- Но, бабушку-то, возьмёте? – усмехнулся байкер. Племянник не обратил на него внимания.
- Конечно, конечно, - заторопился глава семьи, вытирая с туфель кладбищенскую землю о чей-то памятник. – И тебя возьмём.
- Спасибо, я сам, - вежливо ответил байкер главе, прекрасно знавшему, что старший брат приехал сюда на мотоцикле. И не один.
У ворот солидно заурчали холёные автомобили, отъезжая один за другим, в сыром воздухе повис запах бензиновых выхлопов. Старший сын подвёл мёртво передвигавшую ноги мать к тёмно-зелёному «БМВ», помог ей сесть и обернулся. Его рогатый, неизвестной породы зверь одиноко мок, поблескивая чёрным лаком и хромом в стороне от редеющего автомобильного стада, рядом никого не было.
- Не гробанитесь, дядя, дорога скользкая, - влезая за руль машины, бросил ему в спину племянник, когда он снова пошёл вглубь кладбища.
- Не надейся, - сказал байкер, не оборачиваясь.
У свежей могилы сидела на корточках маленькая фигурка в мотоциклетной куртке, мокрые волосы свисли вдоль лица.
- Ты его совсем не знала, - сказал байкер, подойдя к ней.
- Все-таки, он был моим дедом, - ответила девушка.
- Все-таки, был, - кивнул байкер. – Ладно, пойдём. Не стоит оно того, чтобы пневмонию хватать.
Глава 2.
- Что это за приблудная пара? – спросила дама своего толстого соседа.
- Старший, по-моему, сын Филиппа Леонтьевича. Василий, кажется, - ответил сосед.
- Не знала, что у него ещё один сын есть, - удивилась дама.
- Был, - уточнил толстяк. – Теперь вот, объявился, видимо, наследство делить.
- На бандюка похож, - сказала дама.
- Так он и есть такой, - согласился толстяк. – Я что-то такое слышал.
- Тощий, волчара. И башка бритая, как у зэка, - продолжала дама.
- Это от вшей, - хихикнул толстяк.
- А что за девка с ним? – спросила дама.
- Понятия не имею, - сосед пожал толстым плечом. – На шлюху смахивает.
- То-то жмётся к нему, стыда нет, - скривилась дама. – И воняет от них мокрой псиной, даже на расстоянии.
На другом конце поминального зала, Антон, наследник и преемник, уже вёл оживлённые переговоры с партнёрами по бизнесу, мало обращая внимания на каменно-пьяную от горя и продолжающую напиваться мать, сидевшую за соседним столиком рядом с двумя пожилыми женщинами.
Сквозь тихий перезвон вилок и бокалов, кое-где уже раздавался приглушенный смех, и доносились обрывки анекдотов, скорбящие скорбели уже достаточно долго.
Василий наблюдал за матерью издалека, надеясь, что ей достанет сил держаться прямо. Им не досталось места у семейного очага, когда они прибыли к застолью. Ника прятала под столом ноги, заляпанные грязью. Он заставил дочь выпить большую рюмку водки, чтобы не простудилась, но сам не пил ни капли, понимая, что находится на чужой территории, среди чужих.
Над поминальным гомоном возник звон металла о стекло, над ним взлетел истеричный женский голос:
- Помолчите все! Я должна сказать…, я больше не могу… душа разрывается…!
Все удивлённо обернулись.
Над столом косо торчала женщина неопределённых лет, её причёска была патетически растрёпана, по лицу текла тушь ( и где она такую взяла ), в худых руках, унизанных кольцами и браслетами, дрожала рюмка с чем-то жёлтым.
- Я была…я была лучшим другом…и опорой Филиппа Леонтьевича!
Большинство присутствующих хорошо знали, кем она была, и с интересом ожидали продолжения.
- Я стояла у истоков…Я клянусь, что никогда…дело Филиппа Леонтьевича не умрёт…Я подхвачу знамя…и на своём посту…я понесу…
Она взрыднула и рухнула на стул. Над ней озабоченно склонились. В сторону вдовы старались не смотреть. Сразу вслед за опорой усопшего вскочил внук и тоже заверил всех, что подхватит и понесёт, в чём никто и не сомневался. Желающих подхватить и понести оказалось неожиданно много, эта встрёпанная петарда в кольцах и браслетах дала как бы новый старт погребальному красноречию. Вдова не произнесла ни слова. Старшего сына покойного вообще никто не замечал.
По ходу поминовения такие вспышки возникали ещё несколько раз, но всё слабее и слабее, пока фонтан не иссяк. Те, кто был ни при делах, уже основательно накушались, а те, кто был при деле, уже эмоционально застолбили своё место в бизнесе, и, отстрелявшись, спокойно перешли к злобе дня.
Василий подошёл к матери, о которой Антон и вовсе забыл:
- Ма, может, поедем домой?
Мать подняла на него тяжёлые глаза и ответила очень медленно:
- Да нет…надо высидеть до конца.
- Ты не волнуйся, Вася, - сказала одна из женщин, помнившая сына вдовы с детства. – Мы присмотрим.
Василий вернулся к дочери.
- Поехали отсюда, - отрывисто бросила она. Ника вообще была злой, а после рюмки водки оскалилась на весь мир.
- Я не могу поехать прямо сейчас, - вразумляюще сказал Василий. – Я не могу бросить мать.
- Сильно ты ей нужен, - фыркнула дочь.
Василий промолчал.
Через некоторое время, самые солидные из поминальщиков начали покидать зал, оставляя столы на растерзание мелочёвке. С застывшим лицом, сын вдовы наблюдал, как эти люди торжественно жмут руку сыну покойного, а потом суют ему в карман какие-то деньги. За свою бродяжью жизнь байкер много чего повидал, он видел такие вещи кое-где на Кавказе и в цыганском кругу, но никак не ожидал, что его младший брат живёт по тем же понятиям. Здесь это выглядело так, как будто посетители ресторана расплачиваются за ужин. Рядом с папой, со скорбным лицом стоял сын, Денис Антонович. Принимая рукопожатия, он каждый раз разнимал руки, скрещенные на ширинке, и снова возвращал их на причинное место. Сердце байкера пронзил одновременный комизм и трагизм происходящего – неожиданно и неуместно.
- Дрочун, однако! – прыснула Ника. – Не устаёт рука!
- «С человеком случается не то, что он заслуживает, а то, что на него похоже», - подумал сын вдовы.
Поминки по Филиппу Леонтьевичу были похожи на всю его жизнь: помпезный кабак, в котором рекою льются речи корыстных лжецов, раздаются истеричные вопли подержанной любовницы, жена жмётся по углам, а сын, купивший первородство, принимает подачки.
Наконец, поминовение закончилось. Какие-то старушки собрали со столов последние пирожки. Но оказалось, что сын покойного, не смотря на состояние матери, желает горевать дальше у неё в доме.
Глава 3.
Дом Филиппа Леонтьевича представлял собой пятикомнатную квартиру в старинном доме сталинского ампира, громадную, но основательно запущенную. Сам-то, Филипп Леонтьевич жил в основном в офисе, где у него были президентские апартаменты, а квартиру, где проводила свои дни жена, не очень жаловал. Золоченые обои выцвели, лепнина обвалилась кое-где, роскошная некогда ванна пожелтела и унитаз хрюкал, но в целом, здесь могла с удобством разместиться непритязательная семья человек из пятнадцати. В этом доме сын вдовы родился и вырос, пока в семнадцать лет не покинул родные пенаты навсегда, он напоминал ему добротно построенный галеон, сидящий на мели и не идущий ко дну по этой причине.
Мать сразу попыталась лечь, но младший сын слезливо упросил её не покидать компанию. Компания состояла из младшего главы семьи, его паразитствующей жены и двух сыновей, меньший из которых был куплен в роддоме, по случаю не финансовой нестоятельности главы. А также, приткнувшихся на углу стола байкера, с его дочерью в мокрых носках.
- Я…, - начал глава, но рыдания помешали ему говорить, от папы, помимо денег, он унаследовал пьяную сентиментальность в сочетании с трезвой способностью торговать собственными соплями.
- Я…, - снова начал он, и опять не получилось.
Байкер и его дочь смотрели на главу с терпеливой недоброжелательностью. Они снова вымокли по дороге сюда, и им очень хотелось пропустить по рюмке в спокойной
