чём, мама! Как ты не понимаешь? Я... я… – всхлипывала Лариса. – Я описала ему поведение Андрея за нес¬колько последних недель.
– И что же?... Ну, успокойся, успокойся, девочка моя...
– Мама, ему обязательно нужно ехать отдохнуть... Отдохнуть и лечится... Немедленно, а он требует еще два дня. И еще два дня. И еще. А это значит и три, и четыре...
– Но он же не ребенок!... Право же, Лариса, он взрослый человек… Да ты и видишь, как он настро¬ен. Может, врач ошибся? – с надеждой произнесла, не на шутку обеспокоенная женщина. – Врачи ошибаются, ты же знаешь… – она была крайне озадачена от всего услышанного и от того, как она все более тревожно теперь догадывалась, что ей еще предстоит узнать и услышать. – Может стоит действовать как-то иначе?... Да и два дня… даже четыре дня… это же такая малость!...
– О Боже!... – мучительно простонала Лариса. – Мама!... Мама, оставь меня со своими советами! Ты… ты… – начинала она задыхаться. – Ты не знаешь, как он изменился. Он здорово… он чудовищно изменился! И всего за каких-то несколько недель… Даже за несколько дней!... Да ты сама скоро во всем убедишься… Сама… сама… сама все увидишь!…
– Лариса! Дорогая моя, успокойся же… – женщина в крайней растерянности не знала, что сказать и что делать. – По-моему, ты все же несколько преувеличиваешь… сгущаешь краски. У твоего мужа… Он такой перспективный ученый. Он доктор наук и у него очень серьёзная работа… Пойми же, не каждый умный человек становится в двадцать семь лет доктором наук! У него очень сложная и ответственная работа, отнимающая много энергии и сил… – она пыталась сказать что-то еще, но Лариса, закрыв лицо руками и уже ничего не слыша, вновь громко зарыдала.
– Лучше бы её не было… – вздрагивала она всем телом – Проклятая эта работа!
– Ларисочка, вот выпей воды... Боже мой! Что же это такое, девочка моя. Успокойся же… О, Боже! Просто комок нервов… – едва сдерживая себя, чтобы не разрыдаться вместе с дочерью, Екатерина Львовна отчаянно вскинула руки. От такого жуткого, крайне изможденного вида дочери ее и саму уже начинало лихорадочно трясти. – Успокойся, родная моя. Успокойся же. Вот я приехала и всё теперь будет хорошо… Все образуется. Поверь!...
Постепенно за дверью всё стихло. И лишь изредка, но уже тише, где-то в глубине квартиры слышался то один, то другой женский голос.
«Ха! Психиатр… – холодно ухмыльнулся Андрей и поднявшись, чтобы плотно прикрыть дверь, гневно проворчал. – Чёрт знает что!»
И уже ничего не слушая и ничего не замечая, вновь принялся за работу. Под раскатистые удары грома, нежданно начавшейся грозы, ещё быстрее выводя своим стремительно-нервным, неровным почерком одному ему понятное нагромождение из обрывков полуслов. Словно опасаясь покушений на свое великое научное открытие, все больше и больше обрывая теперь окончания слов, оставляя на бумаге лишь некие бесформенные ряды, состоящие из закорючек, палочек и зигзагов. Не замечая при этом ни ослепительных всплесков молний в вечернем небе, ни оглушительных раскатов грома, ни бурлящих потоков дождевых струй, пенящихся и бешено бьющихся за самым окном…
4
Через два часа в прихожей квартиры Савельевых раздался мелодичный звонок. Затем ещё один.
За окнами черного неба бушевала уже чуть ли не самая настоящая буря. По металлическим карнизам не переставая, барабанил совсем уже какой-то неестественной дробью дождь. А громогласные удары грома, раздаваясь внезапно и точно бы совсем где-то рядом, гремели еще более пугающе страшно.
– Это он! – облегчённо вздохнула Екатерина Львовна. – Наконец-то!... Ну, слава Богу!...
И поспешно поднявшись, мать и дочь направились в прихожую.
– Все же объясни… – сама не зная почему, тревожно переспросила взволнованная Лариса, – Я не совсем поняла... Этот твой знакомый… Александр Петрович… Так он священник или монах?
– Честно говоря, я и сама в этом плохо разбираюсь… – Екатерина Львовна была взволнована не меньше. – По-моему, монах в миру… Э-э-э… знаю, что раньше он был знаменитым экстрасенсом, даже выступал на эстраде, но потом вдруг перестал. На долгое время исчез… Позже я узнала, что он стал монахом… э-э-э… – она задумалась. – Ну да, он монах… Но это монашество не в монастыре, а в миру… э-э-э… белое монашество… Точнее не знаю… Но как бы там ни было, – многозначительно добавила она совсем уже тише. – У него очень редкий и сильный дар. Это у него ещё с детства. По крайней мере, с тех юношеских лет, что я его знаю, он уже мог лечить нервные расстройства… какие-то даже серьезные болезни… а то и вовсе – читать мысли… Э-э-э… что-то даже предсказывать и предупреждать… Э-э-э… А уж теперь и вовсе… Ну, ты же сама только что читала… в Интернете… Словом… Так всё, тсс… человек ждет… – недоговорив, Екатерина Львовна щёлкнула дверным замком.
– Добрый вечер! – приветливо произнёс, входя, невысокий сухой старичок в чуть выцветшем монашеском одеянии, видневшемся из-под серого, старенького плаща. Задумчивое лицо монаха было испещрено множеством глубоких морщин, а большие усталые глаза, несмотря на широкую, почти детскую улыбку, выглядели поразительно печально. – Я же вам говорил, дорогая Екатерина Львовна, что стоит вам только когда-нибудь обратиться ко мне, и я тут же отзовусь. – добродушно произнес он, приветливо улыбаясь всем своим видом. – И вот… – старичок тихонько рассмеялся, – Я всё бросил… – говоря шутливым тоном, он мимолетно оглядывал всё вокруг. – И я здесь… – открытый взгляд его, при этом, из-под седых, мохнатых бровей, был необычайно остр и проницателен. И ког¬да он даже вскользь взглянул на Ларису, своим почти пронизывающим и в тоже время по-детски открытым и добрым взглядом, та, вдруг почувствовав себя маленькой провинившейся девочкой, от неожиданности стушевалась. – Какой жуткий ливень. – продолжая улыбаться, сказал старичок, неторопливо снимая свой выцветший, но от дождя вновь ставший темно-серым, плащ, – Просто поразительно!… Давненько что-то я такого неистовства природы не видел... И впрямь… – недоговорив, он сделал паузу. – «Толи лешего хоронят, ведьму ль замуж выдают»… Как там у Александра Сергеевича?... – он вновь на секунду задумался, вспоминая:
«…Бесконечны, безобразны,
В мутной месяца игре
Закружились бесы разны,
Будто листья в ноябре...
Сколько их! Куда их гонят?
Что так жалобно поют?
Домового ли хоронят,
Ведьму ль замуж выдают?»
С последними словами он вновь весело, даже задорно рассмеялся.
На что, внезапно повеселев в ответ, Екатерина Львовна тут же, улыбаясь, продолжила:
«Мчатся тучи, вьются тучи;
Невидимкою луна…
Освещает снег летучий;
Мутно небо, ночь мутна…
Мчатся бесы рой за роем
В беспредельной вышине,
Визгом жалобным и воем
Надрывая сердце мне...»
– Вот-вот. – произнес старичок. – А вы, я вижу, по-прежнему помните и любите это «Наше все»…
– Ах, Александр Петрович! – чуть прослезившись, улыбалась в ответ мать Ларисы. – Как давно это было... Ах! Вся эта прекрасная поэзия... Светлая, чистая молодость. Ах!... Я так рада… Так рада вас видеть! Право же... Позвольте я вас обниму… О, Боже... даже слёзы, – она смахнула слезинку. – Столько же лет мы не виделись?… О вас ходят такие легенды… Вас так хвалят люди… Вам так… так благодарны!… Вы уже стольким помогли… Вы… вы просто спаси…
– Да, да. – не дав договорить, он мягко ее перебил. – Как же давно мы не виделись!…– привычно пропустив мимо ушей похвалы, старичок продолжал держать в руке пухлую ладонь своей давней знакомой, с улыбкой вспомнив вдруг о тех давно минувших днях, когда Екатерина Львовна была ещё совсем юной очаровательной девушкой.
«Беленькие тонкие ручки, – с грустью думал Александр Петрович, глядя на её полнотелые загорелые кисти рук – как же давно это было…»
– Годы… годы… – словно догадалась его мыслям Екатерина Львовна. Вновь коснувшись глаз кончиком платка, она в очередной раз тяжело вздохнула…
5
Когда Александра Петровича провели в гостиную, внутренне собравшись, Екатерина Львовна уже решительно отгородилась от нахлынувших на неё воспоминаний. Отмахнувшись от сентиментальной грусти, она принялась рассказывать гостю всё, что казало¬сь ей странным в поведении зятя. В тяжёлом раздумье старичок, казалось, несколько рассеяно смотрел на искусственные языки пламени в электрическом камине, и как будто совсем не слушал.
Вдруг быстро поднявшись из мягкого кресла, он решительно прошёл через гостиную. У плотно прикрытой двери, скрывавшей собой узкий коридорчик, ведущий в кабинет Савельева, Александр Петрович повернулся и, встав к ней спиной, указал рукой назад.
– Там? – произнёс монах вопросительно.
Женщины невольно переглянулись.
– Но... но... – заикаясь, почти шепотом проговорила Лариса. – Как вы догадались? Как вы узнали, что именно эта дверь к кабинету мужа?... Ведь там еще коридорчик и лишь затем…
На лице старичка мелькнула едва заметная улыбка.
– Мне сказали вы.
– Я?!...
– Вы. Ваши мысли, если быть точнее. Ваши мысли и… и ещё кое-что… – монах перевёл вопросительный взгляд на Екатерину Львовну.
– Я рассказывала о вас, Александр Петрович… – скороговоркой произнесла та, точно оправдываясь. – И мы вместе читали в Интернете удивительные о вас вещи, но… Но ведь это и вправду просто поразительно! Ведь здесь ещё две двери… Да и другие комнаты… А вы безошибочно… Ведь это… – заметив вдруг на внезапно напрягшемся лице Александра Петровича быстро растущую озабоченность, а затем и крайнее удивление, она, осекшись, недоговорила.
– Признаюсь, меня сейчас озадачивает совсем иное… – произнес он вслед с неприкрытым волнением в голосе и несколько раз с недоумением оглянулся на дверь. – Судя по вашему телефонному звонку, я полагал увидеть здесь лишь случай… так сказать… некоторого перенапряжения физических и умственных сил… – продолжил монах несколько задумчиво. – Я полагал, что у вашего зятя и мужа… в результате тяжелого умственного труда… всего лишь расшатались нервы… расстроилась психика… не более того… Но вот уже теперь… – добавил он и проницательные глаза его словно заволокло туманной пеленой. – Здесь все не так просто… – пробормотал он едва-едва слышно и замолчал.
Александр Петрович стоял некоторое время в глубокой задумчивости, точно силясь разглядеть что-то находящееся далеко-далеко впереди. Он беззвучно шептал о чем-то одними губами, а правая рука его, то поднималась к небольшому кресту на груди, то тут же опускалась вниз.
Мать и дочь, по-прежнему сидя напротив, недоуменно несколько раз переглянулись и не найдя слов сказать что-либо друг другу, едва дыша, заворожено смотрели на своего странного гостя…
6
Вдруг Александр Петрович широко раскрыл глаза.
– Кажется, я кое-что уже понимаю. Да, да понимаю… И это невероятно! – он вновь озадаченно оглянулся на дверь. – Очень странно… И очень серьезно…
– Что?! Что вы понимаете? – тихо, но крайне удивленно произнесла, Екатерина Львовна. – Что значит «странно»?... О чём это вы?...
– Вот! – произнес монах. Он поднял ладонь и быстро повернулся к двери в кабинет. – Чтобы вы ответили, если бы я сказал вам сейчас, что время от времени мою ладонь покалывает и даже жжет?... Даже через такое расстояние… Или вот, скажем, вы ощутили бы что к вашим
