беззаботная лёг¬кость!... Ах, юность! Легковесная юность!... – оглядывая себя, она весело и задорно рассмеялась. – И кто она?... Екатерина Льво… Нет же!... Она Катенька! Она милая, хрупкая Катенька… Катенька, что кружит¬ся, кружится, кружится лёгким пёрышком в беззаботном вихре юности».
Екатерина Львовна всё это видела. Она всё это чувствовала. Видела и чувствовала так явственно и столь глубоко, как чувствует цветущей весной свою благоухающую юность всякая, полная жизни и молодости девушка.
И как это было теперь поразительно! Как невероятно! Как упоительно!...
У неё просто захватило дух. Как это прекрасно быть снова молодой и цветущей! Как это сказочно и невероятно… нет, не представить и даже не почувствовать, а снова быть… быть теперь и сейчас… юной и блещущей весенней свежестью девушкой!... Нет, это так упоительно! Это так изумительно, так прекрасно, так волнительно!... Это так…
И вдруг… стоп! Секунды, перераставшие было в минуты, а те, казалось, даже в часы невероятной юности, вдруг замерли. Лёгкое дуновение ветерка времени, только что едва касавшееся её румяного девического лица, внезапно замерло и остановилось, и тут же вдруг повернуло вспять… За одно мгновение переросло сначала в неумолимый поток, а затем и в огромный вихрь… Его уплотняющийся и тяжелеющий круговорот, словно раскручиваясь теперь в обратную сторону, тяжестью дней, лет, десятилетий вдруг наполнил каждую её клеточку. За долю секунды стиснул сознание и тяжёлыми стальными обручами времени сжал в мгновенье поседевшую голову…
У Екатерины Львовны перехватило дыхание от разом вернувшихся лет…
– Ох, и дорого же мне это обойдётся… – вдруг разорвалась тишина совсем рядом.
Екатерина Львовна испуганно вздрогнула и, не понимая происшедшего, этого удивительного превращения, лишь недоумённо хлопала глазами. Перед ней снова сидел Александр Петрович: старичок с жилистыми, покрытыми тонкими морщинами, руками.
– Ч-что? – недоумевая, только и смогла тихо выговорить Екатерина Львовна.
– А?... Нет-нет, ничего… – тяжело поднимаясь, произнёс в раздумье Александр Петрович, а затем, едва слышно добавил, взглянув в собственное отражение в каминном зеркале. – Ну что, тряхнем стариной…
Екатерина Львовна, медленно приходя в себя, как во сне потянулась к лежавшей тут же сумочке.
– Да, да. Я сейчас…
– Что?... Что вы такое выдумали, дорогая моя?
– Вы же сказали… дорого…
На что Александр Петрович громко рассмеялся.
– Ах, оставьте! Какие деньги?... Дело совершенно не в этом… – по-прежнему смеясь, он несколь¬ко раз, словно разминая ноги, прошёлся мимо. – Повеселили вы меня… Какие деньги?... Вы что?... «Дорого»… Вы меня не поняли… Не вам, а мне… Годы, знаете ли… Не молоды мы уже с вами… Здесь же крайне серьезный… серьезный случай… Но повеселили… – он остановился и ласково посмотрел на подавленную и притихшую Екатерину Львовну. – Ну что ж… Ради вас, дорогая моя... Ради тех дней… – и он кивнул на кресло в котором только что сидел, таким молодым и статным…
Ещё раз улыбнувшись, Александр Петрович произнес решительно и уже не по-стариковски бодро:
– Я так, понимаю, позвонить лучше из прихожей?... И будьте спокойны… Я знаю, что делать, – он, заговорчески подмигнув, широко улыбнулся. – Все будет как надо!... А обо мне физику нашему пока ни слова. Хорошо?... Идите в столовую и пейте вместе со всеми чай. – и постояв ещё секунду возле алевшего искусственными бликами, камина, добавил. – А скоро…
– Александр Петрович… – тихо позвала вслед Екатерина Львовна, по-прежнему неподвижно, чуть даже растеряно, сидевшая в кресле. – Александр Петрович, а это… – все еще не вполне пришедшая в себя, она задумчиво показала рукой на оставленное им кресло. – А это?...
– Это?... Ах, это… – с грустью улыбнулся он уже в дверях. – Не пугайтесь, дорогая Екатери… э-э-э… дорогая Катенька…. Это подарок. Э-э-э… считайте, что вас посетила молодость… Легкокрылая и прекрасная… А главное… главное – совершенно настоящая молодость… Увы, лишь на пару минут… – он, ещё раз заговорчески подмигнув, улыбнулся, и, осторожно прикрыв за собой дверь, исчез...
9
Закончив телефонный разговор Александр Петрович, остался на какое-то время в прихожей. Тревожно перебирая в памяти детали только что сказанного и услышанного, постоял в тяжелом раздумье… И наконец, прежде чем пройти вслед за всеми в столовую, направился, неспешно сту¬пая, в опустевший кабинет хозяина дома.
Пройдя в кабинет, внимательно оглядел в сгустившемся полумраке вечера его почти спартанскую обстановку. Выхватил взглядом стоявшие вдоль стен высокие книжные шкафы; подобно строгим великанам замершим в полумраке. Увидев там же несколько портретов, темневших вдоль стен, безуспешно попытался их рассмотреть. Взглянув на два, точно притаившиеся в темноте, кресла у самой двери и настенную лампу между ними, включил свет, потянув за короткий шнурок.
При блеклом свете старенькой, совершенно тусклой лампы, похожей скорее на ночник, старик увидел, что на пустом письменном столе осталось лишь несколько, по-видимому, второпях оставленных ли¬стов писчей бумаги, мелким неразборчивым почерком исписанных от трети до половины. Это явно были какие-то малозначимые черновые записи, перечёркнутые к тому же несколько раз крест на крест.
Тут же, на углу лежала почти пустая пачка писчей бумаги. Рядом высилась, сделанная явно под старину, массивная настольная лампа. И если не считать подставки для карандашей и ручек, да небольшого калькулятора – стол был пуст. Ничего, что говори¬ло бы о работе за этим столом крупного научного исследователя не было. Удивило и то, что ни компьютера, ни ноутбука, ни даже каких-то намеков на них в кабинете не было…
«Странно… – в раздумье, мысленно произнёс Александр Петрович, взглянув на тугие струи дождя за окном. – В наше время писать по-старинке... Да ещё прятать в собственном доме рукопись… Странно… Все это опять же не спроста...»
Внезапно кабинет осветился яркой вспышкой молнии и тут же, словно в какой-то отчаянно-непримиримой борьбе исполинских стихий, в ответ ей раздался жуткий раскат оглушительного грома... Вспышка молнии неожиданно выхватила чей-то жуткий взгляд, таившийся прежде в полумраке стола. Тут же Александр Петрович, невольно отшатнувшись назад, испуганно вздрогнул. Не сразу разобрав затем, что жутковатый взгляд принадлежал какому-то страшному существу, размещенному в черной картинной рамке, мрачно темнеющей на столе. И тут он вспомнил об упоминавшемся Ларисой странном портрете на письменном столе мужа.
Но едва монах, чуть ухмыльнувшись, тихо произнес: «Так и до инфаркта недалеко», как дверь за спиной, чуть скрипя, стала медленно приоткрываться. Столь же медленно наползая темной, сумрачной тенью. В свете новой вспышки молнии старик тут же разглядел, как вытянутое лицо темного силуэта, опасливо шагнувшего в кабинет, испуганно вдруг вздрогнуло от внезапного громкого раската грома, а затем столь же испуганно выдохнуло:
– О, Господи!... Напугало! – и тут же облегченно произнесло приглушенным голосом Екатерины Львовны. – Александр Петрович, это я… Я… я так и подумала, что вы и сюда зайдете…
Старик, улыбнувшись в ответ, в шутку произнес:
– Чуть второй раз за последние две минуты инфаркт не получил.
– А что было в первый? – как ни в чем ни бывало тихо произнесла Екатерина Львовна.
– Да вот. – Александр Петрович кивнул в сторону мрачного портрета в большой, черной рамке.
– Так вот он какой… чертяка… – тяжело выдохнула, подойдя к столу мать Ларисы. – «Падший Ангел»… Лариса рассказывала…
10
– «Поверженный демон». – поправил монах.
– Да, да. Верно… – вздохнув, Екатерина Львовна на секунду замолчала. – Посмотрите-ка на него… А мы еще сомневаемся все ли в порядке с Андреем…
– Да, нет. – отозвался Александр Петрович. – Здесь как раз все не так просто как кажется... – он постоял какое-то время в раздумье, пристально вглядываясь в странное существо на портрете, а затем тихо произнес. – Вы знает чем отличается картина от иконы?... Отчего на иконы люди молятся, а на картины… даже со схожими сюжетами… нет?... Знаете?... А почему в тоже время некоторые портретные картины… я говорю теперь именно о портретах… не только обретают… в сравнении с множеством иных таких же, даже схожих картин… всемирную известность… хотя, казалось бы, ничего на первый взгляд особо значимого в них нет… но и обретают некую таинственную притягательность?...
– Что вы имеет в виду?
– К примеру, «Джоконда» Леонардо да Винчи… – ответил старик, задумчиво. – Вообще, это очень сложные вопросы… И касательно икон. И касательно каких-то притягательно-великих портретов… И как ни странно, все еще не обретшие однозначных ответов… Вот взять хотя бы иконы. В каком-то смысле икона это в фокусированное… повторюсь, в определенном, конечно же, смысле… отображение чего-то потустороннего образа… чаще даже лика… на доску иконы… Когда икона является точно бы фокусирующим окном или экраном… это как вам легче понять… окном или экраном, что проецирует и передает в наш мир благодатное воздействие неких высоких миров и их светоносных обитателей… Понимаете?... Или говоря иначе, икона это, когда какой-то незримый, потусторонний мир точно бы сжимаясь и отчасти трансформируясь, проецируется на иконную доску…
– Сжимаясь и трансформируясь? – переспросила Екатерина Львовна.
– Конечно же, это чисто условные термины. – продолжал монах задумчиво. – И все обстоит гораздо сложнее, чем я говорю, но смысл приблизительно именно такой... Но именно из-за того, что именно в иконе присутствует некое проецирование и трансформация чего-то потустороннего в наш посюсторонний мир, она не только воспринимается совсем иначе чем картина, но и несет совершенно иной, совершенно глубинный подтекст и смысл. Как и несет очевидное… извне, опять же, точно бы проецируемое… воздействие на всех нас… Понимаете?...
– Мгм... – задумчиво протянула мать Ларисы. – Может быть. Может быть…
– А что касается отличия неких великих картин… великих портретов… от всех других картин и других портретов… – вновь взглянув на беспощадный взор «Поверженного демона», продолжал старик. – Вам сейчас будет понятно для чего я все это говорю… Так вот. Некоторые гениальные художники, обладающие даром вестничества и способностью заглянуть в потустороннее, способны передать на своих великих картинах именно отображение… конечно же в границах доступных средств и приемов… этого некоего потустороннего обитателя и его мира... Как, к примеру, Леонардо да Винчи в той же своей «Джоконде»... Запечатлев, хотя и в образе какой-то своей современницы, но, конечно же, вовсе не земную женщину… И именно отсюда все эти искренние восторги и восхищения от «Джоконды», отобразившей нечто такое, что мало понимаемо глазами, но воспринимаемо нашими душами, подвигая нас вслед восхищаться и восторгаться... Понимаете?... И вот пример противоположного, уже демонического портрета вот именно эта картина. – монах кивнул на изображение в черной рамке. – Точнее, та картина «Поверженный демон» которую написал художник-вестник Врубель. В ней не столько изображение демонического существа, сколько…
