В Перестройке. 1989

После новогоднего праздника Платона вызывали на коллегию «Рабочего», чтоб извинился пред ними, но он сразу пошёл в наступление:

- Это вы должны извиниться! Извиниться за то, что суд признал вас не правыми. Газета - не ваша собственность, а что засели в ней, так это не значит, что вы - полноправные хозяева.
Когда легла спать, прошептала: Господи, только об одном тебя прошу, сделай так, чтобы мужа взяли в газету!
… В магазинах пропали и макароны, разметают соль. Еду в военторг, - там все же хоть иногда кое-что выбрасывают. И точно, - повезло же! - начинают давать пшено, рис и у прилавка быстро выстраивается очередь. Подхожу, занимаю.
- Отпускают только по два килограмма и что-то одно, - оборачивается и поясняет женщина, стоящая впереди.
Елки-палки, а как же взять и то, и другое?
- А если мне и пшено, и рис нужны? - спрашиваю у «знающей».
Она пожимает плечами, но все же советует:
- А вы попросите кого-нибудь, кто ничего не берет, что б взяли, - и смотрит на меня, словно изучая, а потом предлагает: - Давайте я возьму. Сама-то я только соли хочу взять, но ее тоже по килограмму дают. – Я, конечно, соглашаюсь, а она снова взглядывает: - А Вы соль берете? - Нет, я не беру. - Ну, тогда мне возьмите.
Вот и хорошо: «договор подписан, соглашение заключено», стоим тихо, мирно. Но тут подходит слепая, начинает протискиваться к прилавку, чтобы взять без очереди, моя компаньонка уже ворчит на нее, но та, ничего не отвечая, продолжает проталкиваться, и тогда «моя» рявкает:
- Куда лезешь? Стоять надо, как все! - Слепая приостанавливается, но не отходит, а «моя» уже упирается рукой в ее плечо, слегка толкает: - Нет, не пройдешь! Только после меня!
Говорю ей в затылок: слепая, мол… имеет право, инвалид же... но она вроде как не слышит и уже отдает чеки продавщице, сует свои кульки в сумку. «А как же мое пшено? Ведь унесет, непременно унесет!» И впрямь, она уже отходит от прилавка, продолжая ворчать на слепую… и уже - у порога… с моим пшеном. «Да ладно, хрен с ним, у такой и брать стыдно». Но всё же догоняю:
- Женщина, -  и даже улыбаюсь, как ни в чем не бывало: - а как же моя крупа?
Она оглядывается, смотрит на меня с еще не угасшей инерцией злобы секунду-другую, но все же наклоняется, молча вынимает кулек из сумки, сует мне, я ей - соль.
Иду домой и думаю: «Ах, Боже мой! Что же с нами сделали, если из-за каких-то килограммов пшена, соли люди утрачивают сострадание? Ведь молчала очередь, молчала, когда отталкивали слепую! Да и я хороша. Взяла же пшено у нее… у обидчицы!
... Сегодня «тройкой»,* как в тридцатых, -  Корнев, Гергало, Афронов, - просматривали снятую с эфира видеозапись «Эстафеты» Сомина. Но пришла и я, - за что будут «расстреливать»? А сюжеты такие: сауну построили для начальства за деньги, предназначенные для ремонта общежития строителей, и в ней - телевизор цветной импортный, холодильник, везде - резьба по дереву, плитка на полу заморская; сюжет с мясокомбината: сосиски, копчености, окорока... но куда, мол, все это девается, если в магазинах нет?.. идёт в партийные кормушки?: о даче для обкомовцев на берегу озера - не дача, а замок!.. и рядом - лодочная пристань; новогодний подарок сдатчикам мяса: японские цветные телевизоры, но в накладных, по которым их уже получили, подписи: зав. Райфо, председатель райисполкома, еще какие-то начальники. После просмотра «Эстафеты» - общее молчание. Потом Афронов бросает:
- Ну... пошли.
Понимаю, хотят уйти от меня. И спрашиваю:
- А почему вы сняли «Эстафету» с эфира? Все материалы правдивые, интересные, крепко сделаны.
Сергей Филипыч набычивается:
- И вы считаете, что все это можно давать в эфир?
- А почему бы и нет?
Краснеет:
- Вот и будете говорить об этом на летучке, а не…
- Сергей Филипыч, - прерываю его: - не указывайте мне, где говорить. Всю жизнь говорю, когда и где считаю нужным.
И он ничего не ответит. А рядом уже вспыхнет перепалка между Соминым и Корневым, - должен Лев Ильич точно доказать, что та копченая колбаса распределяется по начальству.
- А если докажу, - усмехается тот: - то вы и подавно снимите сюжет с эфира.
Потом они уйдут в кабинет, перепалка минут двадцать будет доноситься и оттуда, и я услышу голос Корнева:
- Да, конечно, Сомин всегда прав! И уважаемая Галина Семеновна его защищает. А я не прав... выходит?
Нет, не зайду к ним, - мне на таком «совете» быть по статусу не положено, - и, сидя в кабинете, подумаю: Пустова-то, режиссер Сомина, не защищала своего журналиста! А, впрочем, как ей защищать, если её отец, будучи директором этого самого мясокомбината и распределяет колбасу по начальникам, а она чуть ли не каждый месяц меняет золотые серьги и дубленки, которые можно достать только по большому блату или распределению.
... Платон ездил на заседание избирательной комиссии в Бежицу. А дело в том, что Аристарх Бетов, наш друг художник, предложил институту, где и работает, выдвинуть Платона кандидатом в местные Советы, выборы в которые будут в марте. И собрание выдвинуло, но райкомовцы признали собрание недействительным. Тогда в институте снова собрались и опять проголосовали за Платона. Выдвинули его и в Брянске, так что он все раздумывал: где остаться? Ведь в Бежице в соперниках - заместитель начальника треста и ректор института, а здесь, в Брянске, - директор школы и рабочий. И сегодня решил:
- Останусь в Бежице. Там соперники сильней, интересней борьба будет.
... Теплый, весенний день с журчащими ручьями, с пахучим ветром, с голубым небом и веселыми облаками. Радостно-звеняще в воздухе! А мы - на митинге, на Кургане бессмертия. Народу!.. И председательствуют двое: от СОИ* Шилкин, от властей секретарь горкома партии Сарвиров. А картина такая: как только говорит Шилкин, - аплодисменты, возгласы одобрения, а как какой-либо оратор начинает восхвалять Партию и ее «нерушимое единство», взлетает, нарастая, свист. И кульминацией станет выступление первого секретаря Обкома Построченкова, которого будут улюлюкать, а вслед за ним – в полной тишине слушать Платона:
- Мой брат работает шахтером, - начнет он. - И когда узнал, что я избран кандидатом в депутаты местного Совета, то сказал: «Брось ты это дело! Партия довела нас до жизни такой, партия пусть и расхлебывает». Но я с ним не согласился. – И говорит громко, срывая голос: - Если Партия останется у власти и свернет от этой пропасти, то непременно заведет в другую, поэтому наша задача разрушить ее монополию на власть.
Вспыхнут аплодисменты, возгласы:
- Молодец! Давай, работай!
И он заговорит о том, что ни «Рабочий», ни Радио, ни местное телевидение не публикуют платформы радикальных кандидатов, хотя СОИ к ним не раз уже обращался, и предложит бойкотировать подписку на газету (аплодисменты), призовет голосовать только за беспартийных (снова аплодисменты, одобрительные возгласы).
За обедом, вместе с детьми, говорили и говорили о том, что видели, слышали, и то был праздник.
... Вечер. Звонит телефон. Платон снимает трубку, потом выглядывает из-за двери:
- Ты знаешь, кто звонил? - смеется. - Построченков!
И собирается куда-то идти.
- Куда ты? - спрашиваю.
- Как куда? К нему. На приём.
- Так поздно?
Но ушел. Вернулся через час.
- И что? - вышла навстречу.
- Спросил, где бы хотел работать, и я ответил, что в «Рабочем». Обещал поговорить с главным редактором Кузнецовым. Завтра у них бюро Обкома, на нем и будут решать мою судьбу.
Ну и ну!
... Были в гостях у Бетовых. За бутылкой водки рассказывали, как вечерами ходят по подъездам и расклеивают листовки, которые Аристарх отксерокопировал в своем институте: «Черные чернила тем, кто ездит в черных «Волгах!» и «за» кандидатуру Платона.
... Муж пришел домой возбужденный, радостный:
- Столько народу на митинг в Бежице сошлось! А перед началом ходил я в Райисполком с требованием, чтобы установили на площади микрофоны, предлагал начальникам, которые выглядывали в окна на собравшихся, выйти на диалог с народом. Обещали, но не вышли.
Выступал и он на митинге, обвиняя их в нежелании идти на контакт с людьми, требовал отдать обкомовские дачи и больницу городу, раскрепостить прессу, обнародовать данные о преступной халатности начальства в замалчивании проблем южных, облученных после аварии на Чернобыле, районов области.
- Схватил аплодисмент!  - рассмеялся.
Был митинг и в Советском районе за спиной Ленина*, выступал Сомин: кому-то, мол, нужны слухи, что к нашему городу стягивают войска для предотвращения беспорядков во время выборов в местные Советы; обвинял секретаря райкома в том, что тот где-то сказал: «Не нужен нам депутат армянин»; сказал и о том, что местное телевидение не пропускает острых материалов. Несколько раз ему аплодировали, а когда не уложился в лимит и его хотели прервать, то люди засвистели, зашумели:
- Пусть говорит!
... Вчера Платону позвонил заместитель первого секретаря Обкома и сказал, что возьмут его в «Рабочий», но временно. А сегодня рассказывает:
- Пошел к редактору, а он: «Завтра, завтра приходи». Смеюсь: «А почему не сегодня?» «Ну, надо же как-то коллектив подготовить!» - И грустно усмехнулся: - Так что я для этого коллектива что-то вроде пугала.
- Да уж лучше быть пугалом, чем слиться с ними, - попробовала взбодрить.
Ничего не ответил.
... Сегодня, в погожий солнечный мартовский день, Платон, журналист-демократ и народный избранник в местные Советы, в темно-синей тройке ходил на первую сессию Советов.
- Ну, и как? – встретила, когда возвратился. – Почувствовал себя победителем?
- А-а, - махнул рукой и, сидя у порога на детском стульчике, стал разуваться: – Ничего хорошего из этого Совета не получится.
- Что так? – спросила, хотя и предполагала ответ.
- А так… Понавыбирал народ наш доблестный почти одних коммунистов. Восемьдесят шесть процентов! Так что нам, демократам, почти невозможно будет пробиться со своими начинаниями, идеями.
- А чего ж ты хотел? Народ консервативен, осторожен, так что будете понемногу с Соминым… его ведь тоже избрали...
- Вот-вот, понемногу, - перебил.
Прошел к себе, сел на диван, откинулся на спинку. Пусть посидит, оттает, а я ему сейчас – чайку с мёдом... для успокоения.
… Середина мая, почти жарко. И зелень бушует!.. А по радио транслируют заседание Верховного совета и в речах выступающих - стоны о помощи! Гибнут реки, леса, моря, зарастают сорняками поля; совхозы и колхозы давят арендаторов, да и колхозники помогают им, - в Сибири одного спалили; сомкнувшись с партийным аппаратом, растет преступность; Горбачев все никак не может отвернуться от социализма и снова выступил с обвинениями против Ельцина: он, де, в своем докладе ни разу не упомянул о достижениях социализма, поставил, де, под сомнения завоевания революции семнадцатого года!.. Ну кто объяснит нам, несчастным: где же эти «завоевания», если из