Институт

Переехали быстро - за один день. И что новое симпатичное здание под голубой крышей  с гостиничной планировкой было совершенно не готово  принять невесть откуда свалившихся учёных - никто сказать не осмелился. Да и озвучить своё отношение к очередной фантазии руководителя было опасно - а вдруг  зайдёт потом твой коллега невзначай к парторгу, да шепнёт пару словечек. Что потом  скажут на собрании, утверждающем твою выездную характеристику - неизвестно.  Зато задуманное директором получилось на славу - удивить удалось всех, даже видавших виды больших начальников, тоскливо созерцавших Москва-реку из своих безразмерных кабинетов с застеклёнными во всю высоту стен оконными проемами. Удивить, потому что «вопрос» ещё окончательно не устаканился, пока только думали да рядили, и вообще-то можно было и побороться - не каждому хотелось трястись в метро на окраину Москвы, потом на автобусе, и немного пройти по весенней грязи (заасфальтировать дорогу не дошли руки). И ничего, что телефон один на  двести человек, а поесть можно и с собой. Но зато теперь - уж точно все скажут: вот молодцы, проявили сознательность, не стали сутяжничать да борьбой подковерной заниматься, даром что учёные. А решил-то кто - сам Константин Иванович и решил, а говорили, что администратор так себе, директором стал только потому, что после международной организации дорога одна, торная… Институт вроде как что-то там пописывает, а вот куда это всё потом девать - непонятно: и так все архивы трещат, курьеры замучились. Так нет, государственный подход показал, идут за ним люди. Молоток, ещё может.
В принципе, ничего страшного  -  на «картошке» и не такое бывало, вот только некстати это, министерство всегда под боком было, а теперь оказались на этих выселках - как там «руку на пульсе удержать»?
А вот летом будет хорошо, рядом - канал, пляж при новой гостинице, постепенно и сами поймут, как подфартило, а с питанием и связью наладится - не всё сразу. К тому же ведомственный автобус обещало министерство от метро ближайшего прямо к дверям пустить - вот и творите себе на свежем воздухе, думается здесь лучше, глядишь - и новые направления выработают, а потом и концепцию накрапают. Тогда и раскроется весь научный потенциал, засверкает всеми гранями талант кандидатов и будущих докторов, сольётся наконец наука с практикой, даст новый импульс международным связям, да заодно и хозяйственные проблемы в стране помогут своим умственным трудом порешать.
Когда и как возник этот храм науки - определённо сказать не мог никто. В общем задача была вроде ясная: развивать экономическое сотрудничество, искать новые пути, перенимать опыт и прочее, но решение её происходило довольно своеобразно. Сверстанный на год план вроде давал все основания для оптимизма и уверенности в будущем, к отчетности было не придраться, но вот на деле … Раз в три месяца собирались обсуждать чью-нибудь работу, почти готовую к выходу, вот здесь-то и начиналось всё самое любопытное. Словно давно застоявшиеся без кулачных боёв добры молодцы, скинув пиджаки, в течение двух-трёх часов метелили своего коллегу, изощряясь в русской словесности, критиковали и рекомендовали, делали экскурсы в прошлое и призывали к новаторству, раскрывали тему в новой плоскости и тут же находили изъяны в своих доводах, опровергая только что сделанные выводы. Главная же проблема возникала потом - компьютеров ещё не было, а перегруженное работой машбюро наотрез отказывалось брать в перепечатку уже неоднократно переписанную работу с новой правкой, где сам черт ногу сломит. Времени же оставалось, как обычно, в обрез - два-три дня, и всё должно быть у руководства на столе, иначе - невыполнение плана со всеми вытекающими… Вот и крутись, как хочешь.
Попадали в институт по-разному: по звонку, по рекомендации, а чаще всего - просто как списанный за ненадобностью отработанный материал, которому не нашлось уютного кабинета в соседнем здании, где творилось будущее внешних связей. В противоположность тем, для кого это был путь наверх, молодым и не очень, всё еще не потерявшим надежду на светлое будущее, засидевшиеся в министерстве и списанные в этот отстойник эксперты хотя и не хотели признаться себе, что следующим этапом станет «достойный отдых», но и на карьерный рост рассчитывать оснований не имели. Были здесь и когда-то достаточно высоко парившие птицы -  проштрафившийся экономический советник, срочно возвращённый из какой-то  захудалой страны после неожиданно вскрывшегося адюлтера с женой собственного шофера, теперь пересиживал некстати возникшую паузу среди «перспективных», либо «умудрённых» и ждавших наступления шестого десятка. Застрял на взлёте неплохо до того шедший молодой кандидат наук, ставший жертвой антиалкогольной компании - поехав на стажировку в Китай был возвращён оттуда через три дня. Встреча с друзьями в общежитии, проходившая в Пекине за плотно закрытыми дверями, даром не прошла - кто-то видел, как вышедший на улицу после полуночи молодой специалист задел чей-то велосипед. Кто там упал - то ли велосипед, то ли сам кандидат - никто потом особенно не слушал. В посольство быстро доложили, жертва была готова к закланию (да и особо ничего не отрицала - ну, пригубил слегка, и что с того?). Давно заготовленное решение ждало своего часа, вот только отыграться на чужом кадре оказалось вдвойне приятно, и работа по укреплению дисциплины и борьбе с пьянством проведена, и вроде как свои овцы остались целыми. На проходившем потом в институте собрании хотели пойти дальше - выгнать из комсомола, а это уже - верное увольнение. Но ребята проявили редкую солидарность, взяли на себя ответственность, как говорится - на поруки, обещали помочь, повлиять и так далее. Больше всех гремела начальница того же отдела - как выяснилось, в голове у неё не укладывалось, как может комсомолец взять в руки бокал шампанского, да ещё находясь за рубежом. Кандидата в результате отстояли, но вскоре ушёл сам - не смог пережить предательства руководителя, а сам краснобайству обучен не был.
Некоторых брали по такому великому блату, что о полном несоответствии объявленной им должности боялись говорить даже в курилке. Ирочка, пришедшая с какого-то никому не ведомого заочного курса экономистом, сразу заявила о себе боевым характером. Первое же поручение - отредактировать и подготовить с распечатке работу по сотрудничеству с Индией - было не только завалено, но и долго потом вызывало у посвящённых приступы истерического смеха. А дело было в том, что автор работы решил показать свою грамотность, назвав Индию светской республикой, что было в общем не так уж и важно, но породило желание у молодой корректорши подправить автора. В результате Индия из республики светской превратилось в советскую. Хорошо, что решили перечитать правку, иначе скандала не избежать.
Михаил Иванович Москалёв попал в институт как молодой специалист по распределению - бывали такие случайности, диктуемые государственной политикой по всеобщему трудоустройству. Первая проблема возникла на второй день пребывания в стенах института - принципиальный начальник, увидев небрежно перекинутую через плечо сумку с американским и британским флагами, ледяным тоном порекомендовал в следующий раз подумать о своём моральном облике, иначе в институте Мишке не работать. Не очень-то напуганный подобной страшной, как казалось начальнику, перспективой, молодой кадр решил язвительно уточнить - когда, сразу выгонят, или позже ? Ответ был получен незамедлительно - не сразу, сначала - из рядов комсомола, передового отряда, из института потом.
С последним вопрос стоял особенно остро. Разнарядка на вступление в ряды «ума, чести и совести нашей эпохи» где-то имелась, но тайна её существования хранилась свято и лакировалась блистательной демагогией о первенстве «самых достойных». Красная корочка считалась счастливым билетом, пропуском в светлое будущее, которое неизменно связывалось с длительной загранкомандировкой.  Кандидатом   номер один «в члены КПСС» традиционно выступал секретарь комсомольской организации. И хотя нынешний никакими особыми достижениями не блистал, кто станет молодым партийцем, ни у кого сомнений не возникало.
Раз и навсегда заведенный порядок иногда нарушался. Неожиданно возникали кандидатуры, очевидно, активно кем-то проталкиваемые, о невероятных достоинствах которых все узнавали только на обсуждении новоиспеченного «кандидата в члены», когда надо было либо послушно выразить своё одобрение и поддержку, либо оказаться в оппозиции всему институту.
Не имея намерений присоединяться к отряду строителей светлого общества и вообще привыкший смотреть на вещи со значительной долей скептицизма, Москалёв вскоре понял, что если он не примет правил игры, то ближайшие три года обязательной отсидки превратятся для него в ад. Однажды, отказавшись поехать на какой-то субботник, был вынужден долго и нудно разговаривать с парторгом, потом что-то писать со страшным заголовком «Объяснительная», внимая праведному возмущению со стороны коллег и последующим неодобрительным репликам на свои выступления на собраниях. Поступить так, как сделал один его бывший сокурсник, три месяца демонстративно смотревший в окно, сложив по-ученически руки на столе, он не мог. В будущем Москалёв решил просто не светиться на всех массовых мероприятиях, включая политзанятия и прочее святодейство, а тихо делать своё дело, ни с кем особенно не вступая в контакт. Не умел и не мог он и лебезить перед руководителями - если некоторым удавалось быстро найти общий язык с начальником, «въехать» во все тонкости бюрократических  игр, освоить их изощрённый язык и вскоре начать постепенный карьерный рост, то для него этот способ общения так и оставался своего рода террой инкогнитой.
Однако и  просто заняться делом,  понемногу познавая тонкости нехитрого научного ремесла, не получалось. Наукой как таковой здесь и не пахло: всё, что «на гора» выдавал институт, было не более, чем перепевом зарубежных источников, либо компиляцией статей из западных научных журналов - благо, доступ к ним был неограниченным. Понимание сложившегося положения пришло не сразу, а как-то постепенно. Поразило первое же задание, полученное Москалёвым: написать работу про несуществующую отрасль экономики в одной очень дружественной развивающейся стране. Задача была явно из разряда фантастических, однако руководитель быстро обосновал необходимость укрепления связей и развития новых форм - процесс, в который немалый вклад должна внести его, Мишкина работа, иначе, как было сказано, нас не поймут… В противном же случае всё должно сложиться хорошо и результат будет оценен очень высоко. Недоумению Москалёва не было предела, однако деваться было некуда. Следуя советам своих коллег, он решил подойти к неплохому, как ему показалось, специалисту, что и было сделано. Николай Васильевич Босоногов, с непонятно откуда приклеившейся к нему кличкой Байса, слывший кутилой и женским угодником, которого иногда приходилось всем коллективом грузить в такси после очередного общего возлияния, имел  несколько невероятных качеств. Первое из них