Опасный маршрут (продолжение, части 8 - 14).

                               Часть восьмая.

Палычу рубашку и штаны мы нашли, но он, хоть и отошел малость, идти в столовую отказался. Пришлось нести обед в домик, в котором уже сидел Рома – его у себя в палатке накормила Розочка. Леня из столовой побежал кое-что в отряде проверить, и в домике мы его минут пятнадцать с нетерпением ждали. Наконец появился:
«Шофера я предупредил, что завтра в пять утра везет меня в партию. А вам»,  - торнул по очереди пальцем на меня, Славу и Виталия, - «организовать на два дня камералку -  просмотреть все карты, все журналы документации и вообще все бумаги. Канавщиков предупредил, что два дня машины не будет, и они поработают на канавах для воскресений - рядом с отрядом. Это первое», - Леня на секунды смолк, убедиться, что до остальных его слова дошли, - «Теперь второе. Гриша, Ромео наш хренов, с катушек слетел точно. И раз Камаз сжег недалеко от отряда, а не поехал к  ближайшему поселку, то где-то здесь и крутится. И непонятно с какими намерениями. Значит, по ночам придется лагерь охранять – Виталий распишет смены по два человека. И что б обязательно с ружьями! А Розочку с подружкой», - персонально мне ехидно улыбнулся, - «Юра к себе возьмет! Потому что партизан к ним в палатку в первую очередь и полезет!»
«Я у них ночью в палатке посижу!» - распереживался напарник Палыча, от которого ускользала надежда провести ночь с Розочкой. Но старшой его тут же охладил:
«Хоть сейчас о девке забудь! Не о ней надо думать, а как нам из всего дерьма выбраться! Как от ментов отмазаться! Как объяснить, почему мы в пустыне оказались! Что везли и кому! Почему Камаз сгорел! А еще – не дай бог –этот ненормальный сюда вернется, и стрельбу устроит, сам знаешь из чего!» - насчет исчезнувшего Макарова при Славе и Виталии говорить не решился, и правильно сделал.
«Вам бы тоже в милицию», - деликатно предложил Леня, - «все равно придется с ними дело иметь».
«С тобой и поедем», - это Палыч твердо; перевел взгляд на напарника и еще тверже, - «Оба!» - на что тот отвернулся в сторону и огорченно вздохнул.
«Теперь третье», - Леня опять обратил на себя внимание, - «Я с канавщиками поговорил, насчет партизана. Так вот: ночью он в палатке не ночевал, на работу с ними  утром не ходил. Вещи, рабочую робу здесь оставил. И даже канистру, в которой воду на работу возил! Ну не дурак ли? Куда он без воды? Значит, его возле родника нужно ждать!»
«Не совсем дурак», - не согласился Палыч, - В машине у нас все было, и вода, и одежда. Ими и воспользовался».
«Тогда вечером к Камазу прокатимся», - сообразил Леня, - посмотрим, взял ли он с собой канистру. Или что у вас там было?» - поинтересовался у Палыча.
«И бидон был с водой, и канистра небольшая», - вздохнул тот, с нескрываемым огорчением.
«А теперь», - Леонид  стрельнул из пальца в сторону Виталия и Славы, - «вы идете к себе, зовете Пашу и Сашу», - это молодые геологи, - «и договариваетесь, как будете лагерь охранять, до моего возвращения из партии. Найдите место и для Егорыча».
Виталий и Слава тут же с кровати вскочили и домик покинули, после этого Леня опять взял в свои руки бразды правления:
«А теперь», -  обратился к Палычу, - давайте решим, что будем ментам говорить. Что б мы не одно, а вы другое».
«Правду будем говорить», - молодец Палыч, хотя от дури еще не совсем отошел, но голова уже соображает нормально! – «Отряд у вас большой, все машины наши видели. Так что не соврешь, в момент менты расколят. А насчет груза – документы у нас всегда в порядке. Ну ездили не по асфальту – так это наше дело, отбрешемся, знаков, что проезд запрещен, мы нигде не встречали».
«Имей ввиду: как только менты про нашего придурка узнают –  посты в ближайших поселках выставят, и сюда приедут отлавливать. А у него твой Макаров. Что если к ментам попадет?»
«Как карта ляжет», - Палыч пожал плечами, ничуть не удивившись, что Леня о пистолете знает, а его напарник закрутил головой, - «Может, и не попадет пистоль к ментам, догадается дурак выкинуть. А может…», - еще раз пожал плечами, - «тогда будем ваньку валять: не наш, и все тут. Ты понял?» - это уже Роме, и тот кивнул головой. А Палыч добавил: «Остальных ребят я до ментовки по телефону предупрежу», - это уже насчет экипажей двух других Камазов.
На этом серьезный разговор закончился, а в дверь начала рваться Розочка, с требованием ее впустить. Впустить ее Леня не впустил, но Рому из домика выставил, в ее временное распоряжение. Парочка сразу же смылась. А я из домика вышел, и пошел к палаткам канавщиков. Сейчас у меня были некоторые сомнения, правильно ли мы представляем недавние события. Потому что, отпечаток в пыли проселка слишком большого сапога, причем только из отряда в направлении Камаза,  не мог принадлежать никому из пока известных участников, можно уже сказать – криминальной истории. И кто тогда пробежал, и с какой целью?
Для начала я посетил палатку новоявленного партизана, и при его коллеге убедился, что рабочие сапоги того лежат под раскладушкой, вместе с рабочей робой, и по размеру значительно меньше подозрительного отпечатка на проселке. Зато отсутствовали туфли, в которых этот тип обычно разгуливал в лагере.
Я вернулся в домик, и у озабоченного начальника поинтересовался, как был одет пропавший, когда прошлым вечером патрулировал возле палатки Розочки, а Леня его проверял, с надеждой, что тот наконец-то успокоится и уйдет спать.
«Как всегда», - Леня и секунды не повспоминал, - «В рубашке, брюках, туфлях!» - и тут же в свою очередь поинтересовался у меня:
«Ты мне объясни, если можешь. Палыча», - кивнул на того, все еще обитающего на кровати, - «партизан накормил дурью. Но где ее взял? Он же наркоманом не был - никто никогда его под кайфом не замечал!»
«Этого не знаю. Но знаю другое: у Палыча в городке возьмут кровь и мочу на анализы. Что бы узнать, чем его накормили».
«Да понятно! Но я, после случая с шофером, которого пришлось отправить в партию, из-за той же дури, за всеми мужиками следил! И никто больше с ней не засветился!» - мне оставалось развести руки. Но кто то же дурь хранил, раз она сейчас всплыла! Теперь у меня еще одна, кроме отпечатка сапога, заморочка! А в домике появился озабоченный Виталий:
«Молодежь дым от Камаза видела, теперь собирается к нему идти! Посмотреть, что осталось!»
«Ни за что!» - опередил я начальника отряда, - «Мы должны к нему первыми попасть! Посмотреть, что с собой угонщик забрал!» - при Виталии я не мог озвучить, что нам было нужно конкретно: пистолет – точно ли он не сгорел, и канистра – взял ли ее угонщик с собой. Ну а я еще хотел замерить, если хоть один не уничтожен колесами нашего Газона, отпечаток большого сапога, и  постараться его сохранить. И подобрать бутылку, из которой Палыча партизан поил отравой – о ней в тогдашней спешке я как-то забыл.
Леня отреагировал немедля:
«Сейчас обойдешь все палатки и домики, всех предупредишь, что с этой минуты никто из отряда ни шагу, кроме канавщиков, и то только завтра на работу! Кто будет возмущаться – объяснишь, что у нас не детский сад, а режимное поселение, из которого никто без моего разрешения не может отлучиться! Тем более, наша молодежь, когда рядом партизан крутится, может и вооруженный!»
«Понял!» - отрапортовал Виталий, и побежал выполнять распоряжение. А я Леню попросил сделать для меня исключение, в смысле послабления режима временного ограничения передвижений:
«Правильно решил», - это я начальнику, - «но я должен до Камаза сейчас один пробежаться, пока лишних следов на проселке нет. И пока мы их собственным  Газоном окончательно не уничтожим, когда ты с Палычем на нем туда же поедете».
«Так мы их уже уничтожили, когда Палыча искали», - напомнил Леня.
«Не все. Кое-где на проселке есть вторые объезды слишком разбитых участков, в том и посмотрю, где мы еще не проезжали».
Леонид посмотрел на меня, покачал головой, и согласился:
«Что с тобой сделаешь. Все равно побежишь, ты же на всяких следах зацикленный. Только револьвер свой захвати, партизан наш – вооруженный».
«Если что – на поражение бей гада!» - Палыч посоветовал с кровати, и Леня по очереди показал и ему, и мне кулак, что бы этого я не вздумал делать.
                                                                           
                                            Часть девятая.

От лагеря я спустился к роднику, от него еще ниже в долину, и по кустикам-кустикам, что бы меня никто не засек, с пол километра пробежал согнувшись. После чего из долины выбрался на проселок, уже вне зоны видимости из отряда, и начал искать, что на нем осталось после нашего Газона, с Леней за рулем.
Как и следовало ожидать, все следы мы уничтожили. И я, дурак, это позволил! Не возмутился,  не объяснил начальнику, что они могут понадобиться, хотя бы ментам! Оставалась слабая надежда на объезды, которые Камазы проторили в нескольких местах рядом со слишком разбитым проселком. Их я тщательно просмотрел, отпечаток большого сапога нашел, причем один, потому что кто-то объезд всего лишь перескочил, а не пробежал по нему. Отпечаток был плохонький, для сравнения с другими не годный, но когда я его замерил, и сравнил с длиной сапога в палатке под раскладушкой партизана, убедился твердо: сапоги разные. Тогда кто отпечаток оставил, если не партизан? Не поленился, приволок два больших камня, положил рядом с отпечатком. Что бы машина это место объехала.
Отсюда были видны кусты, за которыми мы нашли Палыча, пребывавшего в отключке. К ним я подошел, еще раз все вокруг тщательно осмотрел. Ничего нового.  Только примятая  и поломанная трава, на ней знакомые остатки аптечки и  бутылка, из которой Палыча чем-то поили. Недавно я ее уже поднимал и смотрел – тогда внутри была влажная, а на дне водички немного оставалось. Сейчас бутылка была не только сухой, а и хорошо нагретой солнцем. И внутри, от дна до горлышка, белела полоса тонкого налета, какой остается в старых бутылках, если их вымыть с содой, не совсем тщательно сполоснуть и положить сушиться на бок. Неужели этот осадок и есть дурь, которой Палыча траванули? Нашел в кармане кусок бумаги, скрутил в пробку, бутылку заткнул и только сейчас дошло, что на ней могли остаться отпечатки пальцев злодея! А я ее уже лапал, оставил отпечатки свои! Засунул бутылки в коробку аптечки, взял с собой. И от кустов вернулся к проселку, к тому месту, где Палыч лежал в спальнике, когда партизан чем-то огрел его по голове.
Здесь трава была смята и поломана еще сильнее. Видно, что Палыч поужинал – валялись куски смятой газеты, пустая консервная банка. Но меня интересовал предмет, которым Палыч получил по голове, причем получил так, что голова оказалась целой, если не считать небольшой шишки, а сознание из нее вылетело. Здесь же подходящего предмета не валялось,  даже приличного камня. Пришлось мне побегать пошире, и от этого места, на расстоянии хорошего броска, нашел старую, утильную рукоятку кайла, обязательного рабочего инструмента любого канавщика. И конец рукоятки был обмотан в несколько слоев пестро раскрашенной рубашкой-безрукавкой, которую все в отряде видели по вечерам на влюбленном канавщике! Когда партизаном тот еще не был!
Да и сейчас парень, если конечно это Гриша, похоже, не совсем свихнулся: убивать Палыча не планировал, раз орудие обмотал тряпкой, наверное и в меня из Макарова стрелять не начнет, ежели вдруг встретимся.