кругах. Он поверил мне. Ему понравилось, что я, имея железное алиби, не подставил тебя. Спас твое честное имя, королева.
- Ты хочешь сказать, что смолчал о нас с тобой? И пошел в тюрьму, боясь меня опозорить? Боже мой, Игорь! Прости меня. Я же ничего не знала.
- Ты ни в чем не виновата. Это моя судьба. После суда, когда я уже был в лагере, можно было все завертеть по-новой, но я не стал просить о пересмотре дела. Я думал, что так будет лучше, но мой сокамерник так не думал. Через четыре года он освободился и пообещал, что скоро увидимся на свободе. Не знаю, на какие рычаги он надавил, но через два месяца все те абитуриенты написали в милицию явку с повинной. Был пересмотр дела, меня реабилитировали. Этот же авторитетный товарищ разыскал меня, пристроил в одно место, где со мной занимались очень умные люди, и теперь я чрезвычайно высокооплачиваемый хакер. Знаешь, что это такое?
- Взломщик компьютеров?
- Что-то вроде этого. Я взламываю банковские счета очень богатых людей.
- А как ты их находишь?
- Это не моя забота.
- Не боишься попасться?
- Это почти невозможно. Я же не с самим компьютером работаю. После того избиения, я стал оперировать в уме огромными величинами. Все возможные алгоритмы я просчитываю в уме, а потом по мобильному телефону сбрасываю нужные цифры надежному человеку. Он их кодирует своим шифром и отправляет дальше. Я не знаю, куда. Я знаю только, если мой счет пополнился на определенную сумму, значит " операция" прошла успешно.
- Ты откровенничаешь. Не боишься?
- Тебя? Нет. Да и вообще никого не боюсь. Мое участие не может быть доказано, полка я сам этого не позволю. И потом: людей с такими способностями, в уважающем себя государстве за колючку не отправляют. Стоит мне захотеть, и через два часа я уже буду секретным сотрудником того же Пентагона. Но у меня есть обязательство перед моим спасителем. И я его выполню.
- Когда?
- Уже скоро. Я подготовил себе замену. Очень способный ученик. Вернее – ученица.
- Кто она?
- Приемная дочь моего спасителя. Кстати, он недавно мне сообщил, что все милиционеры, которые меня били, умерли от сердечной недостаточности. Все в один день.
- Какое интересное совпадение,- усмехнулась Тоня.
- Да,- кивнул Игорь,- интереснее не бывает. Ну вот, королева, ты все знаешь. Теперь твоя очередь…
Тонино повествование затянулось за полночь, и уже уставшая она, положив голову Игорю на колени,- шепотом спросила:
- Ты позволишь мне остаться?
- Конечно. Желание королевы для меня закон.
- Ты не понял, Игорь, я хочу вернуть ту ночь. Чтобы ты сумел сказать мне все то, что хотел сказать тогда
Тоня поднялась с ковра, подошла к кровати, распахнула балдахин.
- Мой господин позволит мне привести себя в порядок? – Спросила игриво и утвердительно.
- Да, королева,- поддержал игру Игорь,- а я пока покурю.
Когда он вернулся, Тоня уже лежала под тонким легким порывалом, разметав по подушке пышные волнистые волосы. Заметив легкую нерешительность Игоря, томно, почти нараспев, сказала:
- Выключи свет, милый, чтоб все было как тогда…
Вечно будет права истина, что в одну и ту же реку нельзя войти дважды. Как ни старалась Тоня, как ни пытался Игорь, но воссоздать ту невинную непринужденность отношений, ту игриво-счастливую ситуацию десятилетней давности не удалось. Слишком большая нравственная пропасть оказалась между ними. Прощенные друг другом, они не были прощены временем. И если в памяти своей они оставались близкими людьми, то эта встреча показала, что они стали совершенно чужими друг другу, и сегодняшняя близость только усугубила ситуацию. Розовая кисея романтичности давно уже была унесена сквозняком обоюдных разочарований, и впереди у них не было ничего общего.
Глядя на спящего Игоря, Тоня впервые ощутила опустошенность своей души. Она вдруг осознала, что ей никто не нужен. Нет, не прошли бесследно эти три года шастанья по чужим постелям, и душевная пустота есть закономерным итогом ее ошибочного пути. Тысяча первая ночь, которая сказочной Шахерезаде принесла свободу, оказалась для Тони мышеловкой, захлопнувшееся навсегда. Будущего у Тони не было… Осторожно поцеловав спящего Игоря, она оделась и спустилась к консьержу, который по ее просьбе вызвал такси.
Тоня вернулась к себе в отель, приняла душ. Стараясь привести мысли в порядок, она выпила рюмку коньяку и вышла на балкон. Перед ней расстилался город, который так и остался для нее чужим. А где-то там, где уже начинает золотиться край неба, на далеком и близком острове есть маленький поселок, в котором она была счастлива. Пусть недолго, но ее душа радовалась жизни, стремилась к совершенству. В ее школе до сих пор хранится то роковое стихотворение, открывшее ей потайные двери во взрослую жизнь. И там же, в большой островной столице живет замечательный поэт Николай Тарасов, написавший стихотворение, которое Тоня бережно-незабывно пронесла через всю свою исковерканную жизнь:
Девочка несет в руках пластинку.
У нее серьезный очень вид.
Белый бант, как белую пушинку,
Встречный ветер храбро теребит.
Вздрагивают тоненькие плечи.
Ветер платье комкает и рвет.
У нее не утренник, а вечер,
Первый вечер. Множество забот.
А пластинка взрослая какая!
Двадцать танцев – выбирай любой.
Неспроста такая дорогая,-
Там про дружбу есть и про любовь.
Там свои дожди, туманы, росы…
Хорошо в свои тринадцать лет
Задавать хорошие вопросы
И на каждый получать ответ.
Хорошо с подругой школьным залом,
Никого не видя на пути,
С видом чуть надменным и усталым
Чинным шагом под руку пройти.
Славно встать у стенки, как большая,
И капризно бантом покачать:
- Ах, как жаль, что шейк не разрешают
Ни в семье, ни в школе танцевать… -
А потом с порога крикнуть маме,
Будто только дух перевела:
- До сих пор круги перед глазами!
Ах, какая музыка была! –
На подушке засыпая пухлой,
В мамину укутываясь шаль,
Рассказать своей любимой кукле,
Что немного утренников жаль.
Девочка несет в руках пластинку…
Осторожно! Дайте ей пройти,
Чтоб не поскользнулась по суглинку
И не оступилась на пути.
Чтоб пластинка эта не сломалась,
И искрились музыка и свет,
Чтоб сегодня девочка смеялась,
И на все вопросы был ответ.
Не уберегла Тоня свою пластинку, оскользнулась. И не стало музыки…
Утирая слезы, Тоня услышала знакомый голос, зовущий ее. Это был голос отца. Выглянув с балкона вниз, она не поверила своим глазам: внизу, в белых одеждах, стояли мать и отец. Они улыбались и манили Тоню к себе.
- Мы за тобой дочка, спускайся.
- Как же я спущусь, тут же высоко,- возразила Тоня.
- Это только кажется, доченька,- сказал отец. Тебе нужно только взмахнуть руками. Ты же умеешь летать, доченька. Лети к нам. У нас впереди дальний путь, нужно спешить. Не бойся, доченька, лети.
И действительно: стоило Тоне приподняться на цыпочки, и она – невесомая – сизой горлицей выпорхнула из отельного набрыдшего гнезда и, сделав круг, мягко приземлилась около родителей.
- Ну вот, доченька, мы и вместе,- целуя ее, сказал отец. Я пришел сделать тебя счастливой. Идем, доченька. Теперь мы всегда будем вместе.
И они втроем пошли навстречу восходящему солнцу, так удивительно похожему на ее школьную золотую медаль…
А в это время в Одессе, похудевший и поседевший за время чужеземной отсидки, но реабилитированный и освобожденный подчистую Борис, нетерпеливо нажимал кнопку звонка заветной двери. Огромный букет алых роз расплескивал вокруг пьянящий запах долгожданной встречи, дурманил неистраченные, сохраненные чувства. И если бы не легкая нетерпеливая гримаса досады на помолодевшем от выстраданной любви лице, можно было бы с уверенностью сказать, что он самый счастливый на земле человек…
