Операция "Освобождение"

хлестала голосом Адисона, срывающимся от ярости и бесконечно усталым. Сколько он носил в себе эти слова, как давно хотел сказать, вытащить, разбить то, что ненавидел… а ненавидел ли? Однажды Адисон сказал, что ненависть бывает двух сортов: подлая, мелкая, низкая, способная только на то, чтобы исподтишка нагадить и убежать, сжигающая изнутри, — и благородная, сжигающая тлен вокруг и происходящая от великой любви. Так и сказал – от великой любви. Адисон терпеть не мог слюнтяйства, и добиться от него каких-то высоких слов было большой редкостью. Разговор про Ирвади был, всё было достаточно ясно… После этого Варна перестал жать ему руку. Надолго. Адисон… неизвестно, заметил или нет. Казалось, что не заметил. Проигнорировал и продолжил гнуть свою линию: совместную работу никто не отменял, ни один из них этого не захотел, да было и невозможно. Теперь Варна сам стал… объектом работы Адисона, что ли. Что-то новое…
Адисон молча ждал, ответит ли Варна. Не дождался.
— Иди домой, — повторил он. – Завтра я тебе позвоню.

***
Домой он пошёл не сразу, — собрался с мыслями, зашёл в управление и написал протест, потом ещё официальный отказ от дней тишины. Не верил, что кто-то примет в расчёт его писанину, — столкнувшиеся со смертью враз выбывали из разряда вменяемых, и к их действиям относились соответственно. После этого оставалось только развернуться и уйти.
Нескончаемый день был серым и пустым, это было дико и странно. Позвонил родителям, поговорил… потом друзья, знакомые, он перебрал даже тех, о ком не вспоминал годами. Сейчас – можно. Сейчас никто не отмахнётся и не скажет – извини, я занят. Поужинал в ресторане. Один. И – снова уходить в тишину пустой квартиры. Упасть на диван. Закрыть глаза.
Внезапный звонок из управления был поздним, — рабочий день окончился, там застревали только те, у кого была срочная работа. В душе что-то дрогнуло, но интерес так и не проснулся.
— Да? – безразлично спросил Варна.
— Дорогой мой путешественник, — голос Ирвади был шелестящим, но узнаваемым. – Ты когда придёшь?
Варна вскочил, в висках бешено застучала кровь. Этого не может быть. Невозможно. Это сон?!
Через несколько мгновений он осознал, что в комнате темно, только просачивается свет с улицы, что никакого видеофона он не включал, — вон спящий экран тускло мерцает в углу, а вокруг тишина. Он стоял возле дивана с колотящимся сердцем и тупо смотрел, как дрожат руки. Медленно пришла мысль: разумеется, это сон, видеофон же не только голос даёт, но и изображение, а его не было. А Адисон обещал, что к нему придут и помогут. И где? Почему никого нет, когда больше всего надо? Когда они придут? Когда он сойдёт с ума и будет близок к тому, чтобы… чтобы прийти на зов Ирвади, спрыгнув с крыши высотки?
Реальный вызов видеофона взорвал тишину, Варна с колоссальным облегчением рванулся к аппарату, заодно заметив, какая разница между тем, примерещившимся звонком – и настоящим.
— Простите, я наверняка поздно, — извиняющимся тоном сказал смутно знакомый коллега. – Мне передали дело Зокийят Ауринни.
— Зокийят?..
Он вдруг понял, что мысленно вцепился в это имя, как утопающий.
— Я получил вместе с документами ваш протест. По закону ваше отстранение опротестовано быть не может, но степень сотрудничества по делу определяется… в общем, определяется мною. Я бы не хотел…
Варна почти перестал слышать слова, они пролетали мимо. Зокийят. Властительница Смерти. Смерть стоит за её спиной. Смерть… недоработала. Не окончила дело. Как и он. Его – позвали завершать. Стало быть, и Смерть тоже должна. На Айвере она нуждается в помощи. Да, — он усмехнулся слегка безумно, собеседник испуганно замолчал, — таков Айвер, навязавшиеся ему люди не могут ни жить, ни умереть по-человечески, бедная Смерть… если ему так плохо оттого, что он не доделал дело, то каково же ей… у неё таких дел много.
— Разумеется, я приеду, — отрывисто бросил он. – Хотите – сейчас?
Коллега несколько растерялся.
— В такое время?
— По закону у меня идут дни тишины, от которых я отказался, — Варна улыбнулся. – Так что мне ничто не поздно, не рано… Разве что вы будете против.
— Нет. Я не против.  

***
— …поэтому я считаю, что Ауринни невиновна. Шакрату. Если вы её посадите, я… я ничем не смогу вам помешать. Но вы знаете правду. Теперь. Как и я. Я не знаю, почему именно к вам попало это дело. Я не знаю, было ли у вас… соответствующее задание. Возможно, всё это звенья одной цепи – и смерть Ирвади, и передача дела вам, и… то, что я сейчас с вами откровенен. Возможно, именно поэтому ко мне никто не идёт помогать. Возможно, ждут, что я умру сам, не доставляя лишних хлопот. Это проще. А если в промедлении и неоказании помощи вдруг окажется виновным Адисон, — его тоже будет за что держать, чтобы не делал ненужных движений. Всё сложно. Я не знаю, на чьей вы стороне, что в ваших возможностях, и что вообще сейчас происходит. И не узнаю. Решать теперь вам.
Варна выдохся. За окном чернела огромная прозрачная ночь, отстукивая секунды пульсом в висках. Казалось – замолчишь, и она ворвётся в твой мозг жуткой тишиной, приносящей кошмары. Но замолчать пришлось.
Следователь Шакрату аккуратно перебирал материалы дела.
— А вы знаете о том, что Зокийят Ауринни была знакома с Ирвади?
Варна покачал головой.
— Как бы сказать… Колония маленькая, все хоть издалека, но знают друг друга. Вот только…
Он вдруг замер. Он же – слышал. Слышал, как Зокийят задумалась о ком-то другом. Как она… призывала Смерть?! Он тогда ещё подумал: показалось. Что, оно – вот так? Это её рук дело, и никакие обычные интриги тут ни при чём? Или Зокийят тоже – звено цепи? Способная на убийства. Действительно способная. И совершающая их так, что никто не обнаружит следов. Но – как же тогда она попалась? Или её сдали? А зачем тогда он так страстно хочет её освободить? Она – враг? Враг ненавидящий, искренний, могущественный и… да, красивый. Красивый, привлекательный, чарующий враг. И что теперь? Принять это за правду и оставить всё как есть, пусть её посадят?
— Она невиновна в смерти бывшего правителя Айвера, я согласен с вами, — сказал Шакрату, так и не дождавшись, что Варна продолжит говорить. – Но относительно смерти Ирвади… я бы основательно подумал.
Он внимательно глянул на Варну.
— У меня только один вопрос к вам.
— Да? – слабо отозвался Варна.
— Хотите ли вы, лично вы, чтобы я доказал невиновность Зокийят Ауринни и тем самым отпустил её на свободу?
Варна мысленно охнул. Да, это звенья одной цепи. И ему предлагают встать в ряд таких же звеньев. Согласиться… согласиться на несправедливость. На бесчестность. Ему предлагают признать, что Зокийят поспособствовала смерти Ирвади, отказаться от правды, — от того, что она невиновна. И тогда… Он сам не понял, как одно связалось с другим, но ему стало ясно: тогда получится, что он навсегда останется в плену. Он никогда не освободится от Ирвади. Этим он привяжет себя к ней навеки. К мёртвой. Он вздрогнул. В плену… у живой он уже был. Не считал это пленом. Теперь он назвал это – так. Признал. И стало страшно, как никогда в жизни. Ведь никто не придёт на помощь. Никому не надо. Просто – не надо. Как раньше, когда она была жива, все вокруг считали, что не надо его спасать… раз ему и так хорошо в плену. Даже Адисон. Честный, искренний. Друг. Знал, что сказанная вслух правда будет дорого ему стоить. Стоить разрыва… хотя бы частичного. Потери… его доверия, которым Адисон дорожил. Частичной. Позже — сейчас – он единственный поддержал и пришёл на помощь. И Варна был ему благодарен. От всей души.
Он внезапно понял, что до безумия хочет свободы. Что устал, устал дико и несусветно, что жаждет другой, новой жизни, в которую всегда стремился, которая была лишь частью его бытия … а теперь – он понял – хочет, чтобы эта часть забрала его целиком. И если путь в другую жизнь лежит через Зокийят, — он готов пройти этот путь. Даже зная, что Зокийят убивала Ирвади. Хотя, скорее всего, это не так. Просто те, кто мутит воду сейчас, хотят, чтобы он так думал. Может быть… может быть, они и правда знакомы. Может быть, Зокийят её ненавидела. И что? Адисон тоже ненавидел. Если их вина – ненависть, то они виновны на равных. А разве он будет хоть в чём-то обвинять Адисона? Конечно, нет… Значит, и её – тоже не будет. В конце концов, можно спрятаться за тем, что это недоказуемо и не подлежит документированию.
— Да, — твёрдо ответил Варна. – Я хочу, чтобы расследование было проведено именем чести и справедливости, и невиновность Зокийят Ауринни была бы доказана.
Следователь Шакрату мгновение молчал.
— Что ж. Я понял вас. Надеюсь, не подведу.
В ту ночь Варна больше не заснул. Нахлынуло: а не зря ли он поверил Шакрату, не зря ли раскрылся, ответил так, как думал? А что изменится оттого, что он не солгал? Если Шакрату в игре, то толк будет лишь один: о позиции его, Варны, те, кто задумал эту партию, будут знать. И всё. И – как проверить?
Серый рассвет засвидетельствовал, что он пережил ещё одну ночь. Весны не было. Весна бывает не каждый год, — традиционное утешение на Айвере. Не особо действенное утешение.
Он встал, и пришла решимость. Проверить Шакрату. Увидеть Адисона. Лично. Убедиться в том, что Службе запретили ему помогать. И… он вдруг осознал, что в душе давно и прочно поселилось желание видеть Зокийят Ауринни. Он не знал, зачем. Не было причин – никаких, кроме дела, которое у него отняли. И придумать эти причины достаточно убедительно для того, чтобы ему, уже не следователю, дали свидание с заключённой, не получалось. Но есть такая штука: свобода. Умение делать что-то, не оглядываясь – разрешат или не разрешат. Не разрешат. Ну и что?
Он подошёл к видеофону. Рано. Зверски рано.
— Адисон. Мне нужна встреча с тобой.
— Варна. Ты с ума сошёл.
— Да.
— Ну хорошо… приезжай.

***
Адисон смотрел на Варну удивлённо и даже как-то прозрачно-спокойно, чем сильно напомнил ему… ну да, разумеется. Зокийят Ауринни. От этого по спине пробежали мурашки и приблизилось чёткое и ясное ощущение грядущей катастрофы.
— Нет. Я понимаю, что это только слова, и моим словам ты не веришь. Но правда состоит в том, что никто не запрещал нам прийти тебе на помощь. Не воображай себя более важной персоной, чем ты есть, того, что есть, и так достаточно… было достаточно для того, чтобы убрать Ирвади и благодаря этому отнять у тебя дело Ауринни.
— А…
— Я ещё не закончил.
— Извини.
— Так вот… С нашей стороны никаких преград нет. Барьер – в тебе. Ты удобно устроился. Теперь ты хочешь жить как все люди, при этом продолжая держаться за свой плен. Так не бывает. Либо – сюда, либо сиди там и не мучай людей. Никому твои страдания неинтересны, поверь, — он вздохнул. – Ну, почти никому. А тем, кому хотелось бы тебя от них избавить и привести тебя в жизнь, ты мешаешь. Сам.
— Как?!
— Не притворяйся, ты всё прекрасно знаешь. И сейчас ты мне это скажешь. Без моих подсказок.
Варна долго молчал. Адисон сначала ждал ответа, потом перестал. Просто – перестал, и незримая волна поддержки, горячего участия, в которой, — Варна не мог ошибиться, — было столько искреннего сочувствия, вдруг исчезла, как будто её никогда не было. Он испуганно взглянул на Адисона: что, это так просто – взять и прекратить переживать за него? Выключиться?