последняя часть Буряковой повести об исходе брателлов и их рассеянии в недрах Элиты. В свете этой новой информации повесть Валерии Александровны о тайной эволюции видов в сознании Реципиентов как-то невольно трансформировалась в секретную эволюцию, отчего приобрела еще более зловещий оттенок. Первым не выдержали нервы, естественно, у Хватанюка, который, как обычно, выступил не по делу:
- Послухайте, се ж які гроші вгатили у сих тарганів, а де результат? - возопил он, обращаясь почему-то к Алене. - Де результат, я вас питаюси? Цілий институт дармоїдів кілька років байдики бив! Та, мабуть, ще й не один! Спецслужбів до біса, постачаннє, охорона, реманент ріжний, обладнаннє, спецнази, делікатеси ріжні! Нещасна Україна! Куди дивитьси той Ґарант наш задрипаний? А хто тії гроші рахує?*
* Послушайте, это ж какие деньги угрохали в сих тараканов, а где результат? - возопил он, обращаясь почему-то к Алене. - Где результат, я вас спрашиваю? Целый институт дармоедов несколько лет баклуши бил! Да, наверное, еще и не один! Спецслужб до черта, снабжение, охрана, инструмент разный, оборудование, спецназы, деликатесы разные! Несчастная Украина! Куда смотрит тот Гарант наш задрипанный? А кто те деньги считает? (Зап. Укр..)
Аленушка (хоть она, понятно, не была причастна к растрате переживаемых Хватанюком денег) смутилась, покраснела, отчего стала еще более хорошенькой, и не могла вымолвить ни слова. Но за нее ответила Валерия Александровна:
- Вот то-то и оно, любезный Маркиян Рахваилович, - назидательно обратилась она к Хватанюку, - то-то и оно, что не все, оказывается, можно за деньги сделать! Есть вещи, которые, к вашему сведению, не покупаются и не продаются. Я вам это не только к данному случаю - а так, вообще, говорю.
- Дуже ви, пані, любите, оце "вообще" говорити! То які ж це "вєщі"? - ехидно спросил Хватанюк. - Щось я досі не чув ні про які такі "вєщі"!**
** Очень вы, пани, любите "вообще" говорить! Так какие же это "вещи"? Что-то до сих пор я не слыхал ни про какие такие "вещи"!
- Пожалуйста, - ответила ему старушка, - любовь, например!
- Ой, тільки не кажіть мені про любов, шановна! Я вам такої любови за одинайцять долярів знайду, що йо-йо-йой!***
*** Ой, только не говорите мне про любовь, уважаемая! Я вам такой любови найду за одиннадцать долларов, что йо-йо-йой!
- Ну, для меня, наверно, это уже не так актуально! - съязвила бабулька-Валерия.
- Слышь, Хватанюк! - не прошла мимо интересной темы и Феня, мадам Рюкк-Зак то есть. - Так почем ты у нас покупаешь любов? По одиннадцать баксов? Это десять баксов плюс один бакс? Ну - ты экономный фраер! Рекомендую тибе, все-таки, поаккуратней насчет любови за одиннадцать баксов. А то в тибе не только опять роги поотрастают, но и за такие бешеные бабки и кое-шо поотпадает - жизненно важное!
На том дискуссия и закончилась. Но мысль о том, что можно, а чего нельзя сделать за деньги, все-таки мозолила мозги многих членов сообщества. Так что в этом смысле следует признать, что пан Хватанюк был в каком-то смысле прав и зацепил-таки некий архетип общественного подсознания, связанный с таинственной силой и властью денег.
Постепенно "свободное" время Пятого Дня Декады стало подходить к концу и Реципиенты, под впечатлением от мистерий и собеседований, кто задумчиво сидел, глядя на текущие воды фонтана, кто прохаживался по зимнему саду. Вольдемар обдумывал информацию, кулуарно сообщенную ему Хватанюком о том, чем и где тот занимался во время своего отсутствия. И соображал, что делать дальше, а мыслей у Вольдемара по поводу текущего момента пока было не много и все они были какие-то неконструктивные. Даже и не мысли это были, а так - какие-то неясные, тревожные предчувствия. Он вяло рефлексировал, переводя свой опытный, "аналитический" взгляд со Светланы на Алену и обратно. А остальное общество функционировало "в неконсолидированном агрегатном состоянии" (по терминологии Положения о Дисциплинарном Мониторинге).
ДЕВЯТНАДЦАТАЯ.
Misteria de Homine Fugiente*
или Одиннадцатый Реципиент
В это время в гостиную в сопровождении Дежурной Кураторозаврихи Хаживупы Тодосивны вошел очень худой и очень бедно одетый человек, невысокий, средне-неопределенного возраста, с беспокойными глазами*.
Похлопав в ладоши и явив на секунду рыло фавна дабы привлечь внимание Реципиентов, Кураторозавриха пани Хаживупа обратилась к ним с такою речью:
- Дамы и панове! Примите в свой коллектив еще одного члена. И не удивляйтесь, пожалуйста! В первую очередь это относится к вам, Вольдемар - вы ведь известный скептик. Ввожу в курс дела: несмотря на то, что Концепцией Эксперимента установлено точное число Реципиентов - десять, но добавление еще одного - одиннадцатого - ей отнюдь не противоречит. Ибо логическая структура Концепции такова, что наряду с правилами она содержит и все исключения из них. В данном случае мы имеем дело с весьма необычным исключением: новый Реципиент является Феноменально-нейтральным. Это - уникальная аномалия! Она то и предопределила его появление здесь. Так что, надеюсь, всем, и даже Вольдемару, все ясно. Отдыхайте!
Реципиенты стали по одному подтягиваться к новоприбывшему, приглядываясь к нему и соображая с чего бы начать разговор. Внешность его была замечательна. Никогда еще наши герои не видали столь изможденного человека. Сквозь темную кожу его сужающегося к подбородку лица проступали все кости. Беспокойные черные глаза бегали по сторонам, не зная, на каком предмете остановиться. Длинные худые руки он держал согнутыми в локтях, как бы намереваясь куда-то бежать. Длинные черные волосы спадали ему на лицо, и время от времени он поправлял их нервным движением руки.
- Слышь, Одиннадцатый, - обратился, наконец, к нему Вольдемар, - Ты что, на самом деле ... не того... нейтральный?
- Да, знаете, не того...
- И никто из элитарных по телику не действует?
- Никто.
- А как насчет S-аномалии?
- Тоже хорошо.
- В смысле, как?
- Совсем хорошо. В обоих смыслах.
- Интересный ты человек, однако! Сколько в тебе смыслов!
- Сам знаю.
- Знаешь - это хорошо, как ты говоришь. А знаешь, что у нас тут сложилась такая местная традиция - каждый рассказывает свою историю, да поподробнее. Особенно, если это касается Феномена. Так что давай, Одиннадцатый, расскажи-ка нам свою. Познакомимся, знаешь, сойдемся поближе, да?
Новенький исподлобья взглянул на Вольдемара, откинул назад свои черные патлы и принялся рассказывать, причем всем показалось, что он просто продолжает внезапно прерванную повесть.
- Меня не раз останавливали на улице - спрашивали разную ерунду. В основном о товарной части моего бытия. Обычно, когда останавливают со своими дурацкими вопросами, тягостно спохватишься, думая о делах дня, и, не стараясь вдуматься, о чем тебя спрашивают, начинаешь судорожно вспоминать, что об этом говорила бабушка, тетя, друзья и другие. И, что интересно, их эта чушь устраивает. А когда попытаешься ответить пооригинальнее - обижаются. Бегу как-то раз, останавливают. На вид такие приличные, улыбаются, как вы относитесь, спрашивают, к Гаранту? Ну, я возьми и состри. Я, говорю, к Гаранту никак не отношусь. У меня даже фамилия другая. Ну, они обиделись, мы, говорят, серьезно, а такие ваши шуточки знаете чем пахнут... Ну, или что-то вроде этого. Я почему-то испугался, принял позу бегущего человека и ... А они, говорят вы, мол, куда. Мы вас просто так не отпустим. Ну, тут я совсем перетрусил, сам не знаю чего... Просто ощущение страха, я так думаю, это первое, что приходит в голову современному бегущему человеку. То есть, оно как бы на самой поверхности коры мозгов наших, а потом, в глубине уже разные другие чувства и ощущения. Так вот, когда бежишь и ничего не чувствуешь, то они первыми выскакивают, им даже толкаться среди своих собратьев по нашим мозгам не надо. Обычно мы бежим по тротуару густым потоком, в одинаковых одеждах разного покроя и тонов. Сталкиваемся, обгоняем друг друга, уворачиваемся, протискиваемся плечом вперед. То и дело забегаем в раскрытые двери под ярко освещенными витринами и смешиваемся с толпами, кишащими в залах за ними. Иногда задумаешься - не может быть, чтоб столько народу имело бабки или желание покупать. А иногда вдруг собираемся большими группами, создавая пробки и водовороты, вытягивая шеи, заглядывая куда-то. Мы бежим самые разные: худые, бледные, толстые, некрасивые, неловкие, угловатые и наоборот, но, если не всматриваться в наши лица, а как бы охватить нас в целом, мы производим впечатление людей довольных. Мы часто и охотно смеемся, ведем себя непринужденно, глаза блестят и, повсюду раздаются громкие оживленные голоса. Мир, в котором мы бежим, пожалуй, скорее все-таки благополучный мир. Во всяком случае, улицы, хотя и грязноваты, но не завалены все-таки трупами и отбросами, да и дома выглядят довольно жизнерадостно - почти во всех окнах свет по случаю сумеречного дня, а значит недостатка в электроэнергии у нас, по-видимому, нет. Очень весело сверкают рекламные объявления, а что до осунувшихся лиц, то при таком уровне уличного шума и при такой загрязненности воздуха трудно ожидать чего-либо иного. Мир - бледный, неустроенный, не совсем здоровый ... и тем не менее достаточно благополучный на вид. И если кто упрекнет меня в мрачноватой картине, которую я описал, то пусть, придя с работы, внимательно посмотрит на себя в зеркало и зеркальная мудрость покажет ему не только убогий лик его, но и охватит весь свет, в котором он живет. Откроет она, какие звезды горят внутри него самого, со всеми их влияниями, какие миры рождаются и гибнут. К началу Судьбоносных Событий, в канун появления Феномена, эти опросы приобрели какую-то незапланированную даже теми, кто их заказывал, суверенность. Иногда было страшно выходить на улицу. Страх усугублялся еще и тем, что проводившие их функционеры, старались ничем не отличаться от нас - бегущих людей. Они и на самом деле были из наших - просто им был предписан такой стиль бега... Никогда нельзя было предусмотрительно развернуться, уклониться или хотя бы ускорить бег, чтобы проскочить мимо них. А когда звучало что-то вроде: "Извините! Можно вас на минутку... типа, остановить.." - уже одни эти слова показывали, что ты попался, потому, что остановить нас никак нельзя - это ведь практически смерти подобно, фигурально, конечно, говоря. Но и не остановиться тоже было нельзя - прозвучали, как бы, волшебные слова: "Извините...". А вдруг, действительно помощь какая-то нужна, или там улицу помочь найти заблудившемуся человеку, ну и всякое другое - где туалет в центре города, наконец. Мы же люди! Но самое страшное, что при всем при этом они, в то же самое время, тоже как бы бежали. Это становилось невыносимым. Но что самое интересное, к этому времени я, по-прежнему, был нормальным человеком, еще не подвергшимся воздействию Феномена, хотя вокруг меня блевали уже достаточно. И не было никаких оснований, чтобы мне оставаться таковым. У меня скорее позывы возникали при моих вынужденных выходах в люди, чем при сидении у телевизора. Да и вправду, мой Дао на работу и Дао домой протекал по местности, которую ухоженной назвать никак нельзя было, особенно в тех его (Дао) пространствах, когда,
