что на него в магазине смотрят, как на пустое место. Граф был подчеркнуто вежлив, но от прежнего расположения не осталось и следа. Все чаще Виктору стали приходить мысли, что благополучнее ему было бы убраться, как говорят, по добру – по здорову. Он уже знал, что такие вещи не проходят бесследно, и когда-нибудь это может "аукнуться", а на помощь отца с того света рассчитывать не приходилось.
Ускорил дело звонок приятеля отца - Виктор перестал даже мысленно употреблять слово "друг", когда имел в виду тех, с кем был связан отец по работе - унаследовавший от него должность в ресторане. Тот позвонил ему домой и обронил только несколько слов:
-Заедь ко мне на днях...
Когда Виктор приехал и вошел к нему в кабинет, директор посмотрел на него таким же холодным, оценивающим взглядом, как когда-то Верочка в кабинете у Графа, и предложил пройти в зал.
Они сели за столик, и моментально было подано нечто, чтобы он не выглядел пустым. Поговорили о здоровье Викторовой матери, об установке памятника на могиле отца, о политике, о погоде. Только лишь в конце беседы, когда все уже было съедено и выпито, наклонившись поближе к Виктору, директор тихо проговорил:
-Тебе бы лучше исчезнуть на какое-то время . А еще лучше, совсем...
-Как - совсем? - Виктор даже вздрогнул при этих словах.
-Ты не так понял, - усмехнулся одними глазами тот, - Совсем, это сменить на время сферу деятельности. И чем дальше от нашей, тем лучше. Граф пока еще ничего не знает, но его в ближайшее время ждут большие проблемы, а сидеть он не любит. Я знаю, что он очень сердит на тебя, а ты - реальная фигура, на которую можно перевести стрелку. Формально - ты его зам. Молодой, неопытный, работаешь не так долго. Много не дадут... Ну, сам понимаешь.
Виктор подавленно молчал, как тогда, при первом откровенном разговоре с отцом. Только на сей раз, правда была еще более беспощадной.
-Ну ладно, рад был тебя видеть, - поднимаясь с места, громко сказал директор, протягивая Виктору руку, - Насчет памятника не беспокойся. Если сделаешь быстро и сразу, пока погода еще не испортилась, все будет в порядке. Мне ни о каких трудностях неизвестно.
Виктор пошел к выходу, отлично поняв смысл последней фразы. На душе было так пакостно, как, наверное, не бывало никогда.
"А может, это к лучшему? - подумалось ему, - Может, я когда-нибудь буду благодарить судьбу за то, что так случилось? А может, и впрямь, есть какая-то высшая сила, оберегающая кого-то, а кому-то воздающая то, что он заслужил? Ведь нет ни одного человека, который не сделал бы в жизни хоть раз какой-то подлости, как и нет того, кого ни разу не постигло бы какое-то несчастье. Только связь иногда заметна не сразу. Может, просто не стоит противиться этой силе?"
На следующий день Виктор подал заявление об уходе. Ему не надо было врать и изворачиваться - он в самом деле не знал, куда пойдет работать. Он уходил в никуда и был почему-то спокоен. И мало кто, наверное, мог предположить, в том числе в тот момент и сам Виктор, что он станет водителем трамвая...
Обо всем этом он рассказал, ощутив вдруг неожиданное расположение и доверие к Лёне. Тот слушал внимательно, почти молча, но Виктор чувствовал, что его слова не воспринимаются равнодушно.
-Ну, а ты? Как ты оказался в Америке? - осмелился он, наконец, задать вопрос, - Ты какой-то другой, я вижу, только не уверяй меня, что там родился.
-И не думаю, - улыбнулся Лёня, - Я русский, родился в Москве, и родители мои русские. Им предложили работу там четыре года назад, и я уехал с ними.
-Четыре года... И у меня уже почти четыре года другая жизнь. Но у тебя, видно, еще более другая, чем у меня.
-Я мог остаться здесь, я тогда только поступил в институт, - продолжал Леня, - Поехал просто посмотреть Америку. Думал, что вернусь, буду учиться и жить у бабушки, но... Так получилось, что остался.
-Правильно сделал, - твердо сказал Виктор.
-Ты прав, - задумчиво проговорил Леня, и пожалуй впервые за весь вечер, улыбка в его глазах погасла, а лицо на какой-то момент стало скорбным, - Только понял я это лишь сейчас.
-Что понял?
-То, что поступил тогда правильно.
Лёня поднял на Виктора, ставший глубоким, взгляд больших серых глаз:
-Я хотел вернуться. Шок от американской жизни прошел, и открылось многое, из-за чего я стал ощущать себя там чужим. Мы уехали в девяносто пятом. В то, что Россия, наконец, станет другой, тогда уже мало кто верил, а я продолжал. Я вырос с этой верой. В девяносто первом мне было тринадцать, и если бы ты знал, как мне хотелось тогда оказаться там, возле Белого дома! Тогда под танками погибло трое парней... Мне казалось, окажись я там, я мог бы быть четвертым...
-Я был там, - мрачно вставил Виктор.
-Правда же, это было незабываемо?
-Тогда мне тоже так казалось, но сейчас я об этом никому не рассказываю. И сам стараюсь не вспоминать...
Рука Виктора самопроизвольно потянулась к бутылке, и он с сожалением обнаружил, что она пуста.
-А вообще, - сказал Виктор, ставя бутылку на пол, - сейчас все это мне представляется каким-то глупым фарсом и кажется, что достаточно было хотя бы одного холостого выстрела из танка поверх голов этой ликующей толпы, чтобы она в ужасе разбежалась. Но танки были двумя годами позже. На этом кончились и иллюзии. У меня, по крайней мере.
-А у меня, когда приехал сейчас, - опустил голову Лёня.
-Понимаю, если тебя так встретили...
-Ты имеешь в виду драку? Дело даже не в ней.
-Было еще что-то похуже того, что ты чуть не потерял жизнь?
-Жизнь я, благодаря тебе, не потерял, но я потерял родину. И потерял навсегда. А это очень горько осознавать.
-Ну, а если без патетики? - поинтересовался Виктор.
-Ты понимаешь, хоть я и жил в Америке, но продолжал считать себя русским. Я гордился и горжусь русской культурой, наукой, всем тем, что дала Россия миру. Я рассказывал моему другу, с которым прилетел сюда, о русских обычаях. Говорил, что здесь добрые, отзывчивые и душевные люди. Я заразил его своей любовью к России. А сейчас мне за себя стыдно...
-Ничего особенного, - сказал Виктор, - Наверное, ты вырос в культурной семье, и тебе сумели дать подобающее воспитание. Твоя жизнь проходила среди людей определенного круга, а сейчас тебе пришлось столкнуться с ней во всем ее естестве. Я тоже тебе скажу, что не имел представления, среди кого я живу, пока не начал работать водителем. А ведь до этого работал в торговле, это тоже не "дую спик инглишь" и не "миль пардон". Ходил сам не свой первое время, а теперь смирился и решил, что перестану уважать себя, если начну смотреть на весь мир сквозь призму трамвайной кабины. И ты не смотри так мрачно, есть и в России нормальные люди.
-Я не говорю, что их нет, - возразил Лёня, - но я понял, что уже не смогу принять общепринятую норму, хотя вырос здесь.
-О какой норме речь?
-О той, какая здесь считается приемлемой - драки, наглость, лень, зависть. И не думай, что во мне говорит личная обида. Мне сразу стало не по себе, как только мы прилетели в Ленинград, оттого, какие у всех вокруг хмурые неприветливые лица, как все огрызаются и хамят друг другу. На третий день я уже сказал сам себе - если тебя ни разу не обхамили, то день прожит удачно.
-Вы прилетели в Ленинград? - переспросил Виктор.
-Да. Мой друг скульптор. В Академии художеств учится его приятель, он тоже хотел поступить туда. Теперь не хочет.
-В шоке?
-Сначала нет. Пока ходили в Эрмитаж, в Русский музей, в Петропавловку - был в восторге, а как сели в трамвай на Гражданке, сразу поняли, куда приехали. Да еще эта вечеринка студенческая. Я ему рассказывал о широте русской души, а тут тупые наглые парни, упившиеся вульгарные девицы, которые стали на нем виснуть гроздьями и шипеть друг на друга, когда узнали, что он из Америки. Теперь он упрекает меня, зачем я ему врал?
Виктор молчал, не зная, что возразить.
-И самое главное - все ненавидят богатых, а сами во сне только и видят, как разбогатеть. Как будто я в Америке не встречал богатых людей. Да он по улице пройдет рядом с тобой, и ты не отличишь - он одет как все. Он потому и богатый, что знает цену деньгам, и они достались ему трудом. А здесь - золотая цепь на шее, часы, бриллианты, машина в полдороги, и взгляд на окружающих, как на нелюдь. Противно это все...
Виктор посмотрел в глаза Лёне и вдруг почувствовал, что ему хочется обнять этого чистого сердцем парня, не приемлющего всего того, что и ему самому было отвратительно, но никому раньше он не мог об этом сказать. Виктору показалось, что ему больше всего в жизни не хватало именно такого друга. А может, водка во всем виновата? Водка и этот обоюдный "душевный стриптиз"? Он не чувствовал ни усталости после рабочего дня, ни желания уснуть, хотя за окном уже стемнело. Желание было одно - говорить, говорить и говорить, смотреть в эти чистые глаза и чувствовать, что тебя понимают.
-Лёнь, - проговорил Виктор, придвигаясь поближе и обнимая его за плечи, - Прошу, оставайся таким, какой ты есть. Уезжай в свою Америку и будь там счастлив. Какая разница, кто и где родился? Каждый должен быть там, где ему хорошо, где ему все по сердцу - порядки, понятия, образ жизни, законы, я не знаю что еще... Я убедился в одном - найти близкую, родную человеческую душу, можно везде. Я рад, что мы нашли друг друга...
Лёня пристально неотрывно смотрел в глаза Виктора, пока тот говорил, а потом положил свою руку поверх его. Они соприкоснулись лбами, и их объятие обоюдно стало крепким.
-Ты голубой? - тихо спросил Леня.
4.
Вопрос, произнесенный тихим нежным голосом, показался Виктору громом, а молния ударила куда-то вглубь, заставив его содрогнуться всем существом. Он почувствовал, что, наверное, вся кровь, что была в его теле, ударила в лицо.
Виктор резко сбросил лежащую на плече руку и ударил кулаками по столу, вперив взгляд в пол.
-Ну, спасибо тебе, - выдавил он из себя хриплым голосом, когда почувствовал способность говорить, - Это твоя благодарность за то, что я спас тебе жизнь?!
Лёнины глаза продолжали смотреть на него, а на лице отразилось полное недоумение.
-Так ты меня отблагодарил, да?! - поднимая полный гнева взгляд, во весь голос рявкнул Виктор.
-Прости, - в замешательстве проговорил Лёня, - Я тебе ничего плохого не сказал, почему ты так...
-Плохого?! - перебил Виктор, - Или, может, это в твоей Америке считается за благодетель?!
-Причем тут Америка? Если нет, то...
-Пошел вон! - уже тише, но со всей ненавистью, на которую был способен, проговорил Виктор, опять уставившись в пол.
Лёня встал и недоуменно посмотрел на Виктора:
-Мне уйти?
-Вон! - с теми же интонациями
