обреченно сказал Славка, - И без свидетельства проживу. Не хочу я там никого видеть.
- Ну, приди на экзамены хотя бы, - не сдавался Женька, - Ведь на тройки сдашь, и тебя выпустят. Они сами заинтересованы от тебя избавиться без шума. Чего ты теряешь? А что про тебя думают, да пошли ты их всех. Видеть не хочешь, а себе трудности из-за них наживать хочешь?
Славка задумчиво смотрел в потолок. В Женькиных словах сквозил здравый смысл.
- Я даже могу заходить к тебе, рассказывать, что проходили, что задавали. Будешь сам готовиться. Придешь сразу на экзамен.
- Спасибо, Жек, - усмехнулся Славка, - Охота тебе со мной возиться?
- Да ладно, - отмахнулся тот, - Должны же мы помогать друг другу...
- Что ты имеешь в виду? - не понял Славка.
- Ну... - опустил глаза тот, - Меня чморили все время, теперь ты...
- А... Ты прости, конечно...
- Ладно, проехали, - сказал Женька, поднимаясь, - Не говори никому, что я приходил к тебе.
- Пока, - ответил Славка.
- Пока. Поправляйся, - сказал тот и вышел.
«Ну, вот, - грустно подумал Славка, - Оказался в подходящей компании. Жиденок стал лучшим другом...».
Однако сознание, что Женька не отвернулся от него, помимо воли согревало душу. И еще эта фраза: «Должны же мы помогать друг другу...».
Славке показалось, что то-то между ними осталось недосказанным...
Славку выписали в первый солнечный весенний день года. Точнее - еще не выписали, а перевели на амбулаторный режим. Светило солнце, дул теплый ветер, но он предпочел незаметно проскользнуть домой и никуда не выходить. И дело было не только в перевязке. Ему вообще не хотелось никого видеть.
Забирала Славку из больницы мать, специально поменявшаяся сменой на работе.
- Садись, поешь, - сказала она, проводя его в кухню, - Руки помочь помыть?
- Я не инвалид, - ответил Славка, ловко снимая одной рукой куртку.
- Поешь, а потом поговорим, - добавила мать.
Когда они вошли в комнату, Славка заметил, что над кроватью матери появилась икона.
«Что-то новое, - подумал он, - В религию ударилась, что ли?»
- Сынок, - начала мать, явно готовившаяся к этому разговору, - Вот, что я тебе скажу. Когда тебя выпишут, пойдешь в школу, сдашь экзамены. Тебя допустят, хоть ты много пропустил. Виолетта Михайловна мне обещала. А потом подумаем, что делать. Про то, что ты отчудил, лучше не вспоминать. И вот что...
Мать вытащила из шкафа Библию, и открывая заранее заложенное место, положила перед ним.
- Видишь, что тут написано? Живущие по плоти Богу угодить не могут.
- Давно ли ты сама-то стала Ему угождать? Что-то я раньше от тебя такого не слышал, - покачал головой Славка.
- Все мы под Ним ходим, - убежденно сказала мать, и Славка подивился твердости, с какой это было сказано.
- Вот, почитай, что тут еще написано: "Не обманывайтесь: ни блудники, ни идолослужители, ни прелюбодеи, ни махла... макла... ма-ла-кии, ни мужеложники, ни воры, ни лихоимцы, ни пьяницы, ни злоречивые, ни хищники - Царства Божия не наследуют". Ты понимаешь, что тебя ждет за это?
- За что? - с вызовом спросил Славка.
- Сам знаешь! - прикрикнула мать, - Не прикидывайся!
- Да ты-то что себе вообразила?! - воскликнул Славка, - Ты хоть знаешь, кто такие мужеложники, или тебе все едино?
- Я в храм Божий ходила! Мне батюшка все объяснил. Бес тебя искушает. Тебе покаяться надо.
- Ма, прекрати, а? - попросил Славка, - Один раз сходила и в Бога уверовала сходу? Прям вот так – раз, и сразу с крылышками?
- Не кощунствуй! - воскликнула мать, - К тебе с добром, а ты?!
- А ты можешь понять, что я - гей?!
- Ты содомит! Вот как это называется! В Содоме такие дела творили, и Господь покарал их всех! Всех до единого! Камня на камне не оставил!
- Бабушка тоже в Бога верила, так она добрая была! Она не желала никому никаких кар. В чем мне каяться? Что я такой уродился?
- Нет! - исступленно воскликнула мать, - Таким родиться нельзя! Таким можно только стать!
- Да ты-то, откуда знаешь, раз такой не родилась?!
- У нас в роду никогда таких не было! Отец твой развратник был, потаскун, но он по бабам бегал, а чтоб такое! Да он бы тебя сам убил, если бы узнал, что ты таким станешь! Не зря он говорил, чтобы я на аборт шла. А я вот вырастила...
Лицо ее скривилось в гримасе, и она смахнула тыльной стороной ладони слезы.
- Это тебе тоже батюшка объяснил? - неожиданно обретая спокойствие, спросил Славка, - Что зря на аборт не пошла?
- Не кощунствуй! - сквозь слезы крикнула мать, - Бог тебя покарает!
Она залилась слезами, а Славка встал и вышел из комнаты. Он накинул куртку и вышел на улицу.
Он ушел далеко, к линии железной дороги, и долго сидел на откосе, глядя на проходящие поезда. Ему хотелось вскочить в первый попавшийся, забиться на багажную полку и ехать, ехать, все равно куда, пока будет идти поезд...
Хотелось оказаться там, где его никто не знает.
4.
После майских праздников Славка пошел в школу. Ключица срослась нормально. Он шел туда, как по приговору, который вынес сам себе: отмучиться последние три недели, сдать экзамены и больше никогда никого не видеть.
- Эй, пидор, а ну пойди сюда! - услышал он еще на подходе хрипловатый голос Капельки.
Они стояли, как всегда втроем, и курили за углом школы. Не подойти было нельзя, и Славка приблизился.
- Ты, козел, тебе не жить, понял? - проговорил Капелька, подходя вплотную и уже включив свой тупой взгляд, выискивающий место для удара, но неожиданно вмешался Монтик.
- Пусть живет, - снисходительно проговорил он с затаенной злобой, - Мне отцу стоит сказать только, кто он такой, и он его сходу замочит. Вали отсюда, чмо!
За партой Славка оказался один. Сидевший с ним раньше Михась, пересел к Женьке и вообще не замечал его. Сторонились Славку и остальные. Ему было неприятно, но он знал, что выдержать надо всего пятнадцать дней, и это вселяло мужество.
На переменах он или оставался в классе, или уходил на «свое», как он окрестил его, место под крышу. Иногда туда к нему крадучись пробирался Женька сообщить о том, что происходит в классе, поскольку сам Славка ни с кем не общался.
Женька во всем оказался прав - Монтик его не трогал, учителя тоже не доставали, а на экзаменах Славка преспокойно получил свои тройки. Классная руководительница за сочинение поставила даже четверку. При этом у Славки сложилось впечатление, что он получил бы их, даже не ответив ни одного слова.
Труднее всего стало общаться с матерью. Помимо постоянных разговоров о покаянии и сидящем в нем бесе, после получения Славкой свидетельства, на следующий же день, она безапелляционно заявила:
- Завтра пойдем с тобой в отдел кадров. На работу будем оформляться.
- Куда - на работу? - не понял Славка.
- Ко мне на фабрику. А учиться пойдешь в вечерку. Будешь работать и учиться, меньше дури будет. Да и времени не останется.
- А ты спросила меня, хочу ли я на фабрику?
- А я кормить тебя всю жизнь не собираюсь. Я тоже не хотела, а всю жизнь проработала. И уважают, и ценят.
- Кто это тебя там уважает?
- Все, - убежденно сказала мать, - Малолеток у нас не берут, а я попросила, мне навстречу пошли.
- Осчастливили, - усмехнулся Славка.
- Поработаешь, ничего с тобой не случится, и под присмотром будешь. В мою смену пойдешь на подсобку. А сюда какой твой содомит заявится или позвонит - увидишь, что будет. Возьму грех на душу, сама осрамлюсь, но весь дом узнает, кто ты такой.
- Ты лучше сразу короткий поводок для меня купи, - посоветовал Славка.
- Надо будет - куплю! - отрезала мать, и он понял, что спорить бесполезно.
Так Славка оказался на фабрике.
Определили его в цех комплектации, а основной работой была перевозка и переноска готовой продукции.
От запаха резины першило в горле. Славке казалось, что он пропах ею насквозь, что этот запах стал составляющей его организма. Глаза не смотрели на грязные стены и выщербленный пол. Он стал привыкать и к грубости, и царящему мату. Впрочем, к последнему он привык еще в школе, и сам мог выдать нечто забористое, но здесь стеснялся. Рядом все время мать, да и остальные работницы при нем старались не материться. Женщин в возрасте вокруг было много, и они относились к нему снисходительно, как к сыну.
Славка почувствовал, что отношение к матери здесь хорошее, но насчет уважения она явно заблуждалась. Уважением ни к кому вообще здесь даже не пахло. И мастера, и начальника цеха, и все остальное руководство волновал только план, который надо было давать любой ценой. И если что-то не ладилось на линиях или еще где, то назначались дополнительные смены и сверхурочные. Причем, не по желанию, а в добровольно-принудительном порядке. И сами рабочие охотно принимали такое с собой обращение. Многие даже радовались подработкам, как они это здесь называли, поскольку это давало хоть какой-то приработок к нищенской зарплате. Контингент состоял в основном из приезжих. Кто жил в общежитии, кто снимал комнату, и деньги были нужны всем.
Прошли лето, осень. Славка начал посещать вечернюю школу, ничего общего не имевшую с той, в которой учился раньше. Здесь тоже царил беспредел. Можно было ходить, а можно и не являться. Можно учить, а можно не учить. Славка понял, что аттестат он получит в любом случае, и просто ходил высиживать время, чтобы не конфликтовать лишний раз с матерью. Да еще потому, что здесь он мог в открытую курить. Дома и на фабрике он был под бдительным оком.
Друзей у него не было. Школьные отпали сами собой, а новых не появилось. Первое время позванивал Женька, но, нарвавшись несколько раз на отповедь Славкиной матери, перестал. Славка вошел в этот однообразный ритм и сам, наверное, не знал, зачем живет. Ему даже стало хотеться, чтобы поскорее забрали в армию, сам сходил в военкомат. Славка знал, что его не ждет там ничего утешительного, но это сулило хоть какие-то перемены в жизни...
В тот мартовский день на фабрику поступил срочный заказ, и была сделана перетасовка смен, в связи с усилением ночной. Как Славкина мать не отказывалась, ее на месяц перевели в ночь.
- Надо, Петровна, - сказал непререкаемо начальник цеха, - Ты у нас костяк, на кого я еще могу опереться?
- Тогда и моего переводите, - потребовала мать.
- Твоего нельзя, он несовершеннолетний. А что, он сам себе обед разогреть не сможет?
- Вы всего не знаете. За ним глаз да глаз нужен.
- Не тупи, Петровна. Парень, как парень, сами его знаем уже…
Так Славка неожиданно получил месяц свободы. Это разбудило в нем дремавшие чувства. Точнее, они вовсе и не дремали все это время. Славка засыпал и просыпался, рисуя в мечтах близкого друга, но мечты оставались мечтами, а практическое воплощение происходило в ванне под струями душа.
Каждый вечер, как только мать уходила на работу, он шел из дома, бродил по улицам, спускался в метро, поглядывая на привлекательных парней, но подойти и заговорить ни с кем не решался.
Алексея он тогда заметил сразу, как только тот вошел в вагон. Он обратил на себя внимание не только тем, что был красивым парнем. Славке понравились его глаза. Почему-то
