сохранить первоначальную рецептуру, взятую из старинных кулинарных сборников и собранных по деревням и весям нашей необъятной Родины, где некоторые носители кулинарных знаний сохранили и сберегли рецепты, которые вполне могли бы считаться навсегда утерянными. Закончив речь, он пригласил на сцену поваров. Их выход встретили громкими аплодисментами, оркестр за занавесом играл туш. Кто-то попросил выступить одного из поваров. Остальные его поддержали. И снова мы услышали короткий рассказ из биографии самого повара, пожилого мужчины, убелённого сединами, с лицом, испещрённым морщинами, но сохранившим привлекательность. Он поведал о секретах приготовления, каждый раз оговариваясь, что выдать полностью всю рецептуру не может, что передаёт знания ученикам, чем только нагнал интересу в публике. Но как ни был разговорчив оратор, он знал одно и весьма точно, что словами сыт не будешь и, в пригласительном жесте выбросив вперёд руки, закончил следующими словами: «А теперь пора перейти от слов к делу. Приступайте к столам. Кушайте, пейте, постарайтесь отведать все яства. Приятного аппетита!»
Что ж, сказано было вовремя, и уговаривать повторно никого не пришлось. Нет, совершенно никто не бросился атаковать столы в яростном наплыве голода. Наоборот, степенно, попарно и группами, гости направились к длинной белой льняной реке, разлившейся на столе, по которой величественно плыли суда-блюда с едой, затейливо с выдумкой украшенные и поданные.
Из великого разнообразия блюд я запомнил лишь некоторые, те, которые отведал лично. Холодец из свиных и говяжьих ног. Заливное из языка с ягодой. Заливная рыба порционно и мастерски приготовленные желейные рыбы с мякотью и украшением внутри на больших глиняных овальных блюдах. Расписанные деревянные чаши с мочёными яблоками и мочёной клюквой. Запечённая репа с мёдом, тушёная свекла с черносливом. Бочковые огурцы и помидоры, аппетитные дольки солёных арбузов. Солёные грузди, маринованные белые грибы, опята и маслята, всего и не упомнишь. Грибы в молочном соусе. Щука, тушённая звеньями, и фаршированная фисташками. Жаренные и фаршированные караси, судак в белом соусе и многое другое. Осетры, запечённые с белыми грибами. Гуси и утки, фаршированные яблоками, гречневой кашей с луком и грибами, рисом с орехами и изюмом, запечённые куры и галантин из курицы. Пирожки и расстегаи, курники и пироги с рыбной, куриной и мясной начинкой, а также сладкие пироги с фруктами и повидлом. Ягодные и фруктовые компоты, морсы и напитки. Охлаждённая брага в высоких глиняных кухолях, в медных пузатых графинах медовуха и сбитень. Деревянные братины, серебряные кубки, хрустальные стаканы и бокалы для напитков; деревянные расписные ковши, выполнявшие декоративную роль. Калёные лущёные грецкие орехи, семена кедровых орехов в меду, миндаль в сахарном и карамельном сиропе.
В процессе дегустации блюд, курсируя меж другими дегустаторами, я снова потерял друга с Ниной. Отведывая понемногу того и другого, переключаясь с десерта на основные блюда, я наблюдал за людьми. Делал интересные выводы и задавался вопросом, а есть ли ещё один такой умник, как я, сочетающий поглощение пищи и сканирующий одновременно посторонних на предмет их поведения. И тайком оглядывался, но, увы, к своему разочарованию, моя персона была совершенно никому не интересна. Никто не обращал на меня и чуточку своего внимания.
На изрядно окосевшего Костю в компании высокого худого негра, который в русском наряде больно походил на клоуна, наткнулся совершенно случайно. Сидели они в углу за приставным столиком, уставленном маленькими тарелочками со снедью, рюмочками и лафитниками, красочно истекал слезами графин с охлаждённой водкой. И Костя, и негр, которого друг ласково называл Петруша, были в изрядном подпитии. И спорили. Кто бы мог подумать о причине диспута, русский и негр дискутировали о русской кухне, о традициях, переживших века, испытавших сложность мировых сотрясений, пагубное воздействие привнесённых, но не прижившихся извне веяний и сохранивших для потомков чистый вкус и гармонию. И всё это с наисерьёзнейшим видом они говорили друг другу, совмещая приятное с полезным – выпивая медленно со вкусом водку из рюмочек. Я застал их увлечённый спор в самом разгаре, Костя с упоением доказывал, что русские пельмени это совершенно не равиоли, как ошибочно думает «мой африканский друг Петруша», и что он может даже не спорить о том, что пельмени и равиоли родом из одной временной кулинарной плоскости, это его глубокое «африканское заблуждение». Как ни пытался чёрный Петруша вставить слова, что он далеко не африканец, что родился и вырос в Европе, воспитан на вековых европейских традициях, Костя был неумолим. Его, видимо, зациклило на пельменях, так как он часто уж возвращался к этой теме. «Пельмени, - вещал Костя, теряя нить разговора и помахивая вилкой в опасной близости возле лица Петруши, - это… Как тебе правильно сказать, это тебе это, а не просто взять и отдать!» Петруша отрицательно качал головой, махал длинным, как указка, указательным пальцем и тщился что-то сказать, но русская водка имеет одну хитрость, не всякий её может выкушать много и сохранить при этом ясность ума. Костя тоже шёл своим фарватером и совершенно не принимал во внимание стоявшего в оппозиции «африканского лучшего друга». Включив автопилот, Костя яростно проповедовал своё. «Бестолочь! – пытался он достучаться до далёких африканских небес, - ничего-то ты не понимаешь!» Не помня, в который раз, они повторили по рюмочке крепкого напитка. И чтобы не углубляться в топи бесконечных споров, Костя оригинально подвёл под спором черту. «Русские пельмени, - сказал Костя и задумался на самый короткий миг и внезапно на английском закончил: - The Italian raviolis are their pale similarity. Did you understand?»1 Негр Петруша расплылся в пьяненькой улыбочке, часто-часто помаргивая глазами. Костя просиял. «То-то же», - подобревшим голосом протянул он, подозвал полового, юркого мужичонку с бородкой клинышком на узком морщинистом личике и попросил принести пельмени ему и его «африканскому другу». Половой сказал «сей момент!» и испарился. Минуту спустя две глубоких глиняных миски с пельменями и сметаной, исходя паром и расточая вокруг восхитительный аромат, стояли на столе. «Жри пельмени, - приказал Костя «африканскому другу» Петруше, - жри и не вякай. Пельмени – это не бананы. Хотя бананы тоже ничего». И только после слов Костя заметил моё присутствие. «О, Аркаша! – икнув, сказал он, показал на негра: - Мой чёрный друг Петруша, он из африканской, как там её, Зимбабвы». Петруша приняв очередную порцию водки напрасно силился сказать нечто связное, так как в этот момент достаточно уверенно перешёл из одной векторной плоскости миропонимания в совершенно другую, людьми, брезгующими алкоголем, совершенно недоступную, поэтому промычал что-то нечленораздельное, глупо ухмыльнулся и откинулся на спинку стула. «Уснул, бедолага, - констатировал Костя, граф балтийский, владелец шпротного завода. – Слаб оказался. А я тебя с ним так и не познакомил». «Ты зачем его напоил?» - спросил я друга, но он лишь махнул в ответ рукой.
К вечеру следующего дня мы приехали в Дмитрово на красивом двухэтажном синем автобусе с яркой надписью на латинице по периметру корпуса.
Костя молчал всю дорогу, глядя отрешённо в окно. Нина дремала. Я, погружённый в размышления, не заметил времени, затраченного в пути. По приезде сразу набрал знакомый телефон и сообщил, что приехал.
Ночь незаметно прокралась в комнату размытым светом уличных фонарей и влажной осенней прохладой. Мы лежали, обнявшись на диване, укрывшись тёплым пледом. Голова Аннушки покоилась у меня груди. Я слышал её равномерное спокойное дыхание и старался определить, спит ли она. Измотанный поцелуями и нежными ласками, я старался определиться, что делать дальше. Времени отпуска ещё было с вагон без тележки, но момент отъезда, как обычно бывает, приходит внезапно. И нужно определяться уже сейчас. Я не был готов остаться, у меня были определённые интересы в Якутске и уезжать не планировал, но и понимал, что Аннушка тоже со мной не уедет. Возникла неразрешимая дилемма, как ухитриться усидеть на двух стульях сразу, пока у меня одного. Определённо, этим вопросом вскоре обеспокоится и она, хотя и не заводит пока речи.
Занятый горькими думами, не расслышал вопроса, заданного Аннушкой. Из развёрстых далей меня вернул назад лёгкий поцелуй в щёку.
- О чём задумался?
- О разном, - сухо ответил я.
1 Итальянские равиоли их бледное подобие. Ты понял? (англ.)
Аннушка погладила меня по груди.
- Слышу, дышишь ты как-то тяжело, думаю, случилось что, спрашиваю. Ты молчишь.
Беру её руку и покрываю пальцы поцелуями.
- Извини, задумался. Как мудрец из восточной притчи. Не могу себе позволить жить, не думая ни о чём.
- Интересно, как это.
- Что?
- Жить, не думая ни о чём.
- Не знаю.
- Наверно, скучно.
- Наверно.
- И не интересно.
- Точно, - говорю и уточняю: - Но, повторюсь, не знаю.
Аннушка встала. Накинула халат.
- Свежо.
- Закрыть окно?
- Нет. Я сварю кофе.
Шаги растаяли в коридоре и зазвучали по кафелю плитки на кухне. Щёлкнул выключатель. Зажурчала вода в кране. Чиркнула спичка. Послышался звук загоревшейся горелки. Минуту спустя Аннушка спросила, сколько сахара, ответил один кусочек и можно влить виски. Она уточнила, именно виски, или можно добавить ликёр. Шутя, говорю, мол, можно и виски и ликёр, если есть, желательно амаретто.
- И то и другое сразу? – переспросила Аннушка.
- И то и другое, - подтверждаю, - можно в неограниченном количестве.
- Намёк понят, - рассмеялась она.
Пока Аннушка колдовала на кухне с приготовлением кофе, я снова начал искать причину, беспокоящую меня. Что-то было в поведении Аннушки странное. Я старался найти вербальное определение, но не смог. Зацепки были, но как сложить всё в стройную систему. Меня беспокоил её взгляд, как и раньше, я сегодня заметил в нём отдалённую отчуждённость, наполненную зимней стужей и жалобным скрипичным скулежом вьюги. Её движения… они показались мне немного угловатыми. Будто она перенесла серьёзную травму. Тянет левую ногу, поворачивается так, будто свело острым спазмом мышцы спины, наклон головы и едва заметный, заживший шрам на шее, которого раньше не было. И хотя поведение Аннушки не изменилось, встретила с радостью возле подъезда, бросилась на шею, начала целовать, кинулась расспрашивать, как отдохнул. Но было, было что-то тревожное, настораживающее. Мне бы найти ниточку, чтобы распутать все узелки сомнений, тяготящие меня. Найти хотя бы маленькую зацепочку. Но, увы, ничего не было.
- Ты снова в плену у дум? – вывела она меня из задумчивости, держа в руках две кружки с исходящим паром горячим напитком и стоя перед диваном, заслоняя свет, льющий от окна.
- Господь с тобой, - быстро отреагировал я, - ждал, пока принесёшь кофе.
Она протянула мне кружку.
- Как и просил, виски и амаретто в неограниченном количестве. Прошу!
Беру кружку и принюхиваюсь. В нос резко бьёт алкогольный запах. Да уж, явно выраженный запах спиртного, но совсем не кофе.
- Кофе с виски или виски с кофе?
- Сам
