Катарсис (психоделика)

она старается быть многообещающей и, кажется, не прочь и сама завести интрижку.
— Весь внимание...
Ее грудь — почти на уровне глаз — не дает сосредоточиться. Но теперь он действует по отработанной схеме — рассматривает так, словно находится, по крайней мере, на другом берегу океана, или — в перевернутый бинокль — лилипут с крохотными ручками.
Леонт делает поползновение в сторону девушки. “В этом не моя вина”, — обреченно думает он.
Гурей уныло зевает. Его губы в темноте кажутся почти черными.
“Плохо быть дураком, — думает он, — почему я перед всеми унижаюсь? Плюну и пойду пить!”
За пазухой у него большой и тяжелый “смит-вессон” модели “Кобра”, а в кармане — маленький “Юник Ц”.
— Когда я ... пожары... — однообразно шуршит Данаки. — Грязные платки...
Девушка на его макушке вьет уютное гнездышко.
— ... признаюсь, от вас, как и от врачей, у меня нет секретов... Носы — это моя тайная страсть.
“Сейчас меня стошнит”, — думает Леонт. Уже целую минуту ему скучно.
— Мне кажется... — наконец-то он улучает момент скользнуть к прекрасным полушариям, — я не гожусь в гадалки и в психоаналитики тоже...
— Меня устраивает что-нибудь среднее... — Она пасует, униженно дергает носиком, словно собираясь чихнуть. Теперь она больше похожа на женщину, путающуюся всю жизнь не только с мужчинами, но и в своих мыслях.
Она не знает силы. Ей нужно другое: океан слез, море невысказанных намерений, вечно меняющиеся настроения, в зыбкости которых можно искать удовлетворение минутным колебаниям, принося остальное в жертву, как врачебную тайну или тайну исповеди, безоговорочного владычества, для которого хороши любые средства, — эротические вывихи не только в лоне, зафиксированном обязательствами супружества.
— Все мужчины типичные эгоисты, — соглашается он, намекая, что и он не исключение, не добавляя главного — по каким причинам.
— ... когда я впервые обратила внимание, как у мужа шевелятся уши... — рассказывает она.
Не следовало приезжать сюда, тоскливо озирается Леонт.
— ... а что он позволял себе, даже трудно представить...
Толстая кукла, для которой мужчины делятся на тех, кто сморкается в платок, и на тех, кто сморкается в ладонь.
— с первой брачной ночи... до этого я была целомудренна, как... как... ягненок... А эти сопливые носы!
В ее жизни блеклое и вялое — вечный источник ипохондрии.
— Пятьдесят тысяч... — наклоняясь, шепчет Гурей.
Он вечно страдает несварением желудка.
— В сто, в сто раз больше, и без права переиздания, — отвечает Леонт.
— ... его извращениям я не уступала целых пять лет, но потом... ... самой нравится... трудно представить, до чего он может дойти... потом...
Вдохновение как минимум на полвечера.
— Надо подумать, — угрюмо соглашается Гурей.
Огромные оттопыренные губы. Неопределенный цвет. Что-то среднее между надорванной подметкой и прошлогодней дыней.
В голове у него есть какой-то отходной вариант. Он почти оскорблен и как всегда не договаривает главного. Его щеки делают его более важным, а взгляд — почти отеческий — настраивает на добродушный лад. “Нет смысла копаться в прошлом, — обычно рассуждает он, как площадной болтун, — все равно ничего не изменишь”. Тем не менее, издательство для него — основной доход.
— ... потом я его едва не зарубила топором... таким огромным, мясницким...
— Все дело в топоре, — поясняет, обернувшись, Леонт. — Надо брать просто “Мулету”...
— Ту, что для “толстых быков со спущенными штанами”?.. — уточняет она.
— За неимением другой — даже более ржавую, в потеках сомнительного происхождения, — целый ритуал, голенькие мальчики, голубые наклонности; он бы не устоял... настоящий мужчина не может устоять против “Мулеты”. Она их притягивает, делает безвольными лапушками, они сами раздеваются перед ней, как женщина перед зеркалом. К тому же в жирных “Мулетах” много двойственного, по крайней мере, целых два дна — посвященным и простакам, и целый букет удовольствия от сознания исключительности и самолюбования. Вислое брюхо и небритая морда.
— Вы меня заинтриговали. — Женщина поражена. — Не знаю, как я буду жить после этого. Вряд ли это откроет ему глаза...
— Кто-то коллекционирует вещи и похуже. Например, женские трусики... — встревает Гурей.
Он висит где-то за плечами, а она брезгливо морщится:
— Нестираные, в корочках... Где-то об этом уже читала...
Кастовая холодность, вспоминает Леонт, и профессиональная настойчивость ловеласа. Кажется, об это спотыкался не один Неруда.
— Крошка, — Данаки шлепает девушку по заду, — иди-ка погуляй в кустики — я сейчас.
— Как интересно, — возражает девушка, — я хочу дослушать!
Одни ноги, лишенные плоти и крови. Ноги, призванные... сами... рефлексивно... а впрочем...
Шух-х-х!.. — в небе еще висят китайские цветы.
— Согласен, — дышит в ухо Гурей, — и плюс, что ты пишешь.
Глаза его за очками полны страдания, а скорбные складки крыльев носа — занудства. Несомненно, он готов предать при первой возможности, отречься от собственной матери, выкопать безводный колодец и требовать жертвенник.
— О’кей, — кивает Леонт.
— Вряд ли... — Она заранее обречена на поражение в его глазах. — Он ненасытен, как... как... старый похотливый козел... животное! Мы всего лишь заполняем пустоту друг друга.
— Здесь ровно половина, — говорит Гурей и сует Леонту портфель. — Остальное завтра.
Он поддается минутному порыву, вранью, чтобы через пять минут бесконечно жалеть, взывать к Всевышнему и потеть от волнения. Уксус натуры.
— Ничего не поделаешь, — сетует Леонт. — Сладострастие сохраняет свежесть в любую пору жизни...
Она думает — это заметно даже внешне, и признается:
— Вы вливаете в меня свежие силы...
Дурная наследственность — требовать подтверждения у собеседника.
— Не я один, — отнекивается Леонт.
— Если я еще когда-нибудь соберусь замуж, то только за вас, обожаю умные разговоры.
— Потерплю. Надеюсь, это случится нескоро?
— Не прежде, чем мне окончательно наскучит муж...
— Семь миллионов! — бурчит Гурей. — Не много ли?
Он полагается только на деньги.
— Фосфин и кислород! — восторгается Данаки.
— Папочка, долго мне еще ждать?! — спрашивает девушка. — Где же твоя педипальпа?
— Она у меня в бархатке, как в сейфе. В мягкой, нежной бархатке.


Обалдевшая муха исследует писсуар — Леонт прячется в туалете. В приоткрытое окно видно, как Данаки обхаживает дородную спутницу — его ручки уже в который раз исследуют изгиб ее талии и, кажется, не встречают серьезного сопротивления.
Почему бы тебе самому не сыграть на этой скрипке? — спрашивает Мемнон.
Все-таки появился!
У меня есть небольшая пауза.
Смычок не ведает желания, — огрызается Леонт.
Правильно, на этот раз ты не выскочил из своего лабиринта. Дух чувствуется ноздрями.
Мемнон терпелив:
Принятие Бога — не есть еще суть постижения взаимосвязанных явлений. Люди, “заботящиеся” о Сущности, больше и “получают”.
Ты хочешь сказать, что я одинок, как и прежде?
Вне всякого сомнения. Чем ты лучше других? Человек и в неведении счастлив. Действие и бездействие — адекватны.
Признаться, я и сам догадываюсь. И выхода нет?
Если только повезет. Критерии отбора в земном понимании весьма стандартны. Человек вообще весьма конкретен. У каждой деятельности свое сознание. Ты получишь то, что ты хочешь, но nil admirari...* (* Не обольщайся (лат.))  Есть только общее направление, течение с определенными договоренностями, которые известны испокон веков. Но, естественно, никто никогда не дает никаких гарантий. Даже если ты выполнишь все условия с полной добросовестностью — это еще не все, всегда останется что-то непонятное, непринятое в силу разных причин, даже не зависящих от тебя. Хотя главное в этом деле — время или момент приложения Знака, если Он бывает. Свобода относительна. Приведение к одной картинке — тоже ошибка, хотя поиск границ — удел немногих. Да это и необязательно. Людям нельзя объяснять, что они дураки, они просто не поверят. Некоторые берутся расписываться за все человечество. Человек не может полностью приспособиться к Сущности, потому что он не может приспособиться к самому себе. Поэтому остается одно — ждать и надеяться. Каждый находит то, что ищет. Запредельность направлена на тренировку сознания. В мире нет таких истин, которые нельзя осознать, поражает лишь форма объяснения. Нет Абсолюта, к которому бесконечно стремятся. В частности: недожатие и недосказанность — разные вещи. Недожатие рождает недоумение. Недосказанность — глубину. Дожимай всегда. К тому же один бесплатный совет: все свои эмоции вначале прокручивай в себе, это дает определенные преимущества. При твоей скорости — вполне осуществимо.
— С кем ты беседуешь? — Платон опорожняет мочевой пузырь. — А... — он ухмыляется, выглядывая в окно, — не ты первый, не ты последний, небось, жаловалась на своего муженька?
Леонт мычит что-то нечленораздельное.
— Плюнь и не расстраивайся — Данаки никогда не упустит своего. Посмотри в коридор — никого нет? Подожди... подожди... момент... пошли... а то моя шагу не дает ступить... — Он застегивает ширинку, благоухая дорогим одеколоном.
Почему я испытываю давление третьего глаза и — ничего?
Потому что зависимость от третьего глаза не снаружи, а внутри, как свойство человека, как его суть или наклонность, заданная изначально и выданная авансом. Вопрос, как воспользоваться этим.
Потому что третий глаз — это знак определенного уровня интуиции, после которого может последовать все что угодно, а может быть — и нет, но чаще — предугадывание событий и близкое к нему — считывание мыслей, на некотором этапе фрагментарное и выполняемое чаще по высокому эмоциональному всплеску человека, с которым беседуешь.
Мир гораздо проще, чем представляется. То, что ты принимаешь в хаосе чувств, на самом деле — неразрывная связь одного с другим. Человек “растянут” во времени. Без этого свойства он ущербен. Даже самое необычное для вас — искривление пространства, — всего лишь достаточно редкое явление — ни больше ни меньше. В человеке действует запрет в виде незнания. Религия — акт отчаяния, попытка перевести случайность в закономерность, создание в себе такой структуры, которая годится для логического осознания или раскладки. Институт Знака порождает институт Чудес — что является заменой Бога Человеком. Как только нащупаешь в себе целостность частного с общим, знай, что сделан еще один шаг. Шаг всегда делается в мыслях. Сущность сама подталкивает в своих проявлениях. Ты и миллионы других нужны ей так же, как и я тебе, — для замыкания самой себя же, регенерации, упорядочивания хаоса в скрученных структурах, выполнения строго определенных функций — для вас называемой судьбою...
... поэтому Вы знаете Будущее, а мы обделены?
... существуют реализованные и нереализованные события, подобия лабиринтов, шагнув в которые, ты приходишь к определенным результатам. В некоторых измерениях они заранее известны и фиксируются как некоторый вариант действия, изменение которого происходит в редчайших случаях, требующих расхода большого количества энергии и еще некоторых закономерностей, которые скрыты и от  меня, например — протежирование на нелогичных этапах...
... значит, надев брюки и выпив чашку кофе, я знаю, что обязательно попаду на работу.
... существуют