здесь просто рай!
— Так, может быть, останетесь? — участливо спрашивает Гурей.
Лейтенант не реагирует.
— Где вы потеряли руку? — внезапно обращается он к бармену.
У бармена от ужаса белеет лицо, и он прячется за стойку.
— Не стоит так огорчаться, — продолжает лейтенант, — после войны нам всем воздастся по заслугам, и ваша рука — о! я уверен, любая женщина почтет за честь стать женой героя!
— Лейтенант, вам не плохо? — спрашивает Гурей прежде, чем Леонт успевает наступить ему на ногу.
У Леонта такое чувство, что лишняя фраза может изменить хрупкое равновесие разговора и случится что-то непоправимое.
— Вы слышите?.. — лейтенант обращается в слух. — Вы слышите?
Леонту кажется, что на дереве для него одного каркает ворон.
— ... началось без нас — настоящая симфония!
Неуловимая метаморфоза происходит с лейтенантом. Такое ощущение, что внутри него с каждым мгновением все сильнее и сильнее сворачивается большой мокрый узел, оболочка корежится, словно от затянувшегося использования, и мелкие кусочки сыплются на землю, лоб на глазах покрывается сеткой трещин, а нос заостряется, как у смертельно больного.
Вполне земные причины неземного происхождения, — подсказывает Мемнон.
— Будь я трижды проклят, если в эти минуты наши не прорывают фронт! — кричит лейтенант.
— Не лучше ли задержаться здесь до выяснения обстановки? — спрашивает Гурей.
— Нет-нет... наше место там! — Единственный глаз лейтенанта горит огнем безумия.
— И все-таки, мне кажется, что вы больны...
Слава богу! (Леонт облегченно вздыхает) — это единственное, на что способна фантазия Гурея.
— Прощайте, лейтенант, — Леонт пожимает руку. — Храни вас Господь.
Леонту кажется, что он прикоснулся к сухой горячей деревяшке.
— Прощайте, друзья, — по отсутствующему взгляду видно, что в мыслях лейтенант уже не здесь, — вы славные люди... — Фразы его неразборчивы, и язык заплетается.
Лейтенант поворачивается, чтобы уйти, и Леонт вдруг с ужасом замечает, что спина у него распахнута на две половинки, и там, между краями зеленого выцветшего сукна, ничего нет — то есть нет всего того, что привычно и доступно глазу. Такое ощущение, что туда безболезненно можно засунуть руку. И Леонт вдруг чувствует, что с головой погружается в это черное ничто, летит в знакомой спирали так, что захватывает дух, видит мягкий, рассеянный свет, пологие холмы, изрезанные оврагами, дорогу, вытоптанную босыми ногами, стаю белых птиц с человеческими лицами, мнимую реку, камыш и кошку, прозрачную наполовину, накрытые столы, радостно-улыбающиеся лица, и в следующее мгновение снова обнаруживает себя стоящим рядом с Гуреем под сенью развесистого дерева. Часть его души еще поднимается по склону пологой равнины кирпичного цвета, и тень от камней — чернее сажи делает их похожими на плоские квадраты, даже странные борозды кажутся состоящими из черных треугольников, насыпанных в упорядоченной последовательности от пролювия к багровым гребням.
Человеку — человеческое, — вздыхает Мемнон.
Лейтенант, шатаясь, бредет к танку. Влезает на броню, машет оттуда рукой — слишком вяло, как сомнамбул, и скрывается в люке.
— Мне будет его не хватать, — говорит Гурей.
Он еще вернется, — подсказывает Мемнон.
Наверное, это сложно? — спрашивает Леонт.
Не сложнее, чем выпить глоток воды, — говорит Мемнон.
— Я люблю его как... как... брата, — всхлипывает Гурей.
Леонт поворачивается к нему спиной.
У каждого своя конура, — напоминает Мемнон.
— А мне кажется, он меня узнал, — шепотом признается бармен и рассматривает свои руки.
Машина рывком берет разгон, юзом ударяется в гранитные бордюры и, высекая искры и зыбко двоясь, словно в тумане, уносится в переулок.
Следом с дерева слетает черный ворон.
Не воображай, что ты первый на этом Пути. Мне приходилось препровождать куда более удачливых.
Я есть только то, что есть, — соглашается Леонт.
Не жди повторного Знака. Не льсти себя надеждой. Память — слепок пространства. Условие Поводыря — отсутствие чувства противления.
Я и не льщу. Но почему?
Потому что в любом положении есть только “свой” ход, присущий тебе.
Потому что следующий Знак ты получишь уже в другом состоянии. Потому что, возможно, для тебя непременным условием является накопление. Надо уметь ждать, хотеть — раз ты живешь во времени. Знак всегда выше порядком видения, ибо видение лежит в русле того, что ты хочешь явно или неявно. Знак — отличие, признак искушенности, остроты и направленности “во вне”. Знак — предельное перехода “за”. После него — многое в другом свете. Но Знак — это не признак доверия или членства клуба. Знак — это выбор, прежде всего, личный. Знак не передается, им не награждаются. Знак — только шанс, не выделения и не унижения, а самоорганизации. Неизвестно, что хорошо: испуг или втекание. Путей не так много.
Потому что человек — одиночка, и каждое его решение так же ответственно, как и обращение к Богу, в том числе — и к тому Богу, к которому “доступнее”. Или Безбожию.
Потому что последние столетия философии — свидетельство уплотнения духа совершенствования.
Потому что для достижения просветления достаточно мыслить как угодно, но, при всех равных условиях, — “прочно” и “основательно”. Все дороги хороши. Настройка подобна нивелированию.
У Джойса — форма форм, — вспоминает Леонт.
Мне трудно свыкнуться с таким положением вещей, иногда я чувствую себя брошенным. Жаль, что он не распространяется дальше, ограничивается касанием.
Человек всегда возвращается “обратно”. В данном ты можешь существовать в одной ипостаси, лишь проецируя на последующее и выражая при этом негативно-временное, ибо совместить несовместимое невозможно. Стоит ли? Решать самому, главное — не перегнуть палку. Например, наступит время, когда ты оправдаешь своих врагов.
Может, я сейчас ошибаюсь?
Да и нет. Все человечество извечно и в тщетности крутится вокруг одних и тех же вопросов, обыгрывая их как может. И это естественно — у событий свое течение. Защита достаточно глубока. Время играет главную роль. Возвращая назад, оно провоцирует на размышления. Сущность устроена так, что не дает себя разгадать, хотя подталкивает анализировать и настраивает психику на весьма тонкие вещи.
Почему я вижу иногда то, что не должен видеть? — спрашивает Леонт. Почему со мной иногда происходит то, что не должно происходить?
Ждущий всегда должен быть “готов”. Элементы невосприятия лежат уже в настоящем, то есть как в таковом безвременье, ибо символика не имеет его. А мозг человека “работает” как в “прямом” направлении, так и в “обратном”. Причем “обратное” кажется чем-то необычным и пугающим, потому что приходит вне всякой логики. Нарушается причинно-следственная связь. Вот это и есть твой “предел” или одно из выражений Тайны. Подумай.
Какой же смысл?
Бог выбирает форму вечности. Выше Бога ничего нет (?). Человек открывает в данный момент ту дверь, которую может, или слышит то, что хочет. В “малом” — не претендуй на важность. Никому не давай советов. Все, что можно, уже “выдумано”, “додумано”. Все дело в одновременной ясности и осознании. Такие состояния нестабильны, — их скорость — мысль; координата без точки отсчета, — вспышка прозрения — и все.
Значит, есть и противоположное понятие? — спрашивает Леонт.
”Отстойник”. В нем нет вашей Вечной Тайны, стало быть, нет стремления к познаванию, нет веры, а движение имеет явное (даже для вас) в последовательности действий направление. Впрочем, в некоторых мирах нет материальных следов времени. По вашим понятиям, там вообще ничего нет. Все равнозначно.
Да, я знаю, что воображаемая действительность ничем не отличается от реальной, что язык слишком беден для полного выражения.
Вначале чувство — потом мысль. Людям свойственна зависимость от Времени. Они растянуты в нем. Колдунами становятся те, кто умеет “продлевать” проклятия достаточно плавно и в гармонии с остальными действиями.
Смерть — это отнимание Времени. Время упорядочивает события, предотвращает хаос. Любая фиксация сдвига ведет к изменению сознания, шизофрении или смерти. Тень Прошлого всегда находится позади. Ибо, несмотря на вашу уязвимость и самонадеянность, — вы вечные накопители, и это главное. Лично твое предназначение —исследовать. Связь с последующим должна отсутствовать, чтобы избегать эксплуатации мысли...
Я осознаю предел, — говорит Леонт. Похоже на тупик.
Назрел следующий ход. Разведчиком делают не по желанию и не по выбору. С каждым шагом трудности возрастают, хотя постижение информации столь банально и обыденно, что основная масса людей этого попросту не замечает. Настройка идет по множеству единственных каналов. Чувства в иных плоскостях притуплены. Несопоставимы форма и размеры, зависящие от “угла” или “точки” зрения в настроенных, приложенных под-пространствах, в которых точно так же можно прятаться, как за стеной дома. Скрытых миров столько, сколько их в Тени от Прошлого к Будущему. Поэтому вы не пересекаетесь, вам не с чем сравнивать — нет объекта для наблюдения в реальном выражении, а — косвенность, рикошет, да еще в неудобоваримых формах, поэтому вы неудовлетворены. Хаос неописуем. Почти все остальные миры лишь потребляют, но имеют то преимущество, что пользуются универсальной энергией Сущности. Какая-то часть ее — ваш продукт.
Но ведь мы как-то соотносимся?
Вы не улавливаете связи событий, а “они” не проявляют “великодушия”. Иногда “они” бродят полупроявленными и приносят в ваш мир удивление и болезни. Однако и “они” “подчинены”и поэтому для тебя зыбки. Зыбкость мира связана с телом. Никогда не проходи сквозь “них” — это опасно.
Что же тогда?..
Нравственность... несомненно, лежит в основе всех движений. Даже предсказания носят характер очеловечивания. В любом случае Сущность отвечает на эмоциональный взрыв, фон и поэтому в большей степени психологична.
Но нравственность — это клановость, а клановость — вырождение, поэтому маятник колеблется в обе стороны. Одиночество —универсальное состояние.
Психическая эволюция, по вашей терминологии, соответствует Сущности, одной из ее частей. То, что ты гасишь взглядом на небосводе, — ее сгустки, свернутые во времени. Один из путей входа — спираль, которую иногда показывают тебе. В иных мирах нет масштаба, нет времени, нет привыкания к формам, все всегда неузнаваемо, но и этого “все” тоже нет, главное в них — степень сознания. Но втекание туда не так безобидно для непосвященного, как кажется, потому что люди не приспособлены для высокой динамики. В рамках человеческой логики трудно выразить то, что нелинейно. Защита именно и строится на этом — то, что невозможно представить, не существует, и обратно — то, что существует фантасмагорично, не запоминается.
Конкретика человека крайне уязвима. Ему легко запутать голову. Контроль — штучка надежная относительно, до поры до времени. Накопление материала соизмеримо с ростом младенца.
А это справа? — спрашивает Леонт.
Но Мемнон не успевает ответить.
— Ты что, в самом деле, веришь в эту чепуху? — спрашивает Леонта маленький кудрявый грек, держа в правой руке высокий фужер с белым вином, а левой пытаясь завладеть пуговицей на рубашке собеседника и одновременно
