сложно, — возражает Леонт, — я вовсе не стремлюсь к этому.
Всяк, кто участвует в обеде, поедает свою порцию, независимо от желания.
А вдруг обед такая же нелепица, как и противоречия во мне?
В том-то и дело, что никто не знает Истины. У каждого мозга свой план реалий.
Тогда к чему ты меня призываешь?
Ты можешь мне не верить, но все равно не поступишь по-иному. Каждый находит то, что ищет.
Хорошо, я подумаю, — соглашается Леонт.
— У тебя странные мысли, — говорит девушка.
— Да, я, кажется, задумался. Пожалуй, я пойду, — говорит Леонт.
— Я знала, что ты уйдешь, — говорит девушка, — у тебя написано на лице. Я сразу поняла, что ты из другой породы мужчин. Мне с тобой спокойно.
— Я просто одиночка, — нехотя объясняет Леонт.
“Нельзя вечно быть праведником, — думает он, — но не сегодня”.
— Все равно, мне спокойно.
Она согласно кивает головой. В ее взгляде мелькает что-то от детского испуга над разбитой игрушкой.
“Дурак, — ругается Леонт, — почему ты все портишь?”
— Мы еще увидимся, — говорит он, содрoгаясь от кощунства двуличия.
— Будь осторожен, сегодня несчастливый день, — отвечает она его тайне.
— Мне жаль, что все так получилось...
— Вернее, ничего не получилось...
— Будь умницей.
— Я постараюсь. Я всего лишь твое искушение.
— ... но очень приятное...
— ... я хотела бы быть свободной.
— Ты уже свободна, — утешает ее Леонт.
— Нет, — говорит девушка, — я не свободна, я далеко не свободна!
— Но объясни?
— Я не могу, я ничего не знаю... Я несчастна... Если б я знала...
Не мучай ее, — вмешивается Мемнон, — она еще во тьме, но через некоторое время, быть может, мы услышим о новой Сибилле.
Серьезность — тоже предел. С покушением на твою выдержку. Увидит или не увидит. На французский манер — закрывает глаза. Переодевается с джокондовской улыбкой.
Издали — лишь темный треугольник. А вблизи, он знает, — обернутый сетью мелких голубоватых сосудов под прозрачной кожей. Морщинки почти не в счет, хотя и отталкивают. Можно закрыть глаза — ради приличия, лона или просто так.
Чуть приседает, когда подтягивает “это”. Что-то там цепляется — за половинки. Как у всех женщин — немного смешно. Зато рядом —просвечивают, как темные монетки, даже пупырышки с тонкими волосками над розовой кожей. Невостребованные желания. Никогда не отражаются на натуре, а только в голове.
Чтобы быть понятным, надо уметь расставаться с телом.
Ловит взгляд?
А как же логика?
Все летит к чертям?
Пошла бы или не пошла?
Нет, не рискует. Не обучена. Не привычна.
И улыбка — как у всех, полна очарования.
Как передается? Фокстротом на клавишах души?
Ночь, и бессонница за стенкой на жаркой перине.
Придет, не придет?
Не пришла.
Забыла.
Передумала.
То, что для одного — конец, для другого — начало.
Зато длинные беседы. Полны философских пузырей — отвлечений. Изыски — черт бы вас побрал. Запутаться? Изолгаться? Не меняет сути. Бессмыслица. Покой — тоже поиск и движение. Приоритета нет. Так, может быть, не все ли равно?
В любви язык жестов и язык тела должны совпадать.
Полуприкрытые глаза — отдыхает? или делает вид? Радость — и ты на что-то способен, на заумь, на человеческую глупость.
Иногда кажется — сама предложит. Взгляд более откровенен, чем язык, склонный к спотыканию. Изо дня в день одно и то же.
Счастья подавай. Сначала счастье, — а потом жизнь.
Испорченный вечер и день.
Мораль — мишура цивилизации.
Не успевает он выйти из бара, как сталкивается с Ангой. Кажется, она его разыскивает.
— Леонт, мне приятно тебя видеть, — она неприлично хихикает, и пегие вихры, шаляй-валяй на ее голове, разлетаются в разные стороны. При этом она беззастенчиво ощупывает Леонта взглядом —всего, кроме безмятежного лица, и подозрительно косится на дверь бара.
Перепады в ее настроении заставляют держаться настороже.
— Я знаю, что из этого пространства к вам — один шаг! — заявляет она так, словно продолжает прерванный разговор.
— Прекрасно! — восхищается Леонт.
— Но это еще не все!
— Ты собираешься удивить меня? — моментально подыгрывает он —больше из чувства самосохранения.
— Я знаю, я там бывала в сенсорной депривации!
— Отличное местечко, — поддакивает Леонт, ежесекундно ожидая чего-то наихудшего.
Одна ее бровь круто задирается вверх, вторая съезжает к переносице.
— Больше всего я боюсь “загореться” дольше, чем на три недели, — посвящает она в свои горести.
Она тяжело вздыхает, как человек, у которого каждая последующая минута — несчастье.
Леонт внутренне крестится.
— Очень интересно-о-о... — он предельно вежлив и с трудом приспосабливается. В каждое новое мгновение она похожа на палимпсест, словно ее переписывают набело.
— ... а “застрять” для меня пара пустяков, даже “возложение руки” не поможет...
— Полностью с тобой согласен. Знакомо.
— Главное — не упасть в колодец, а залезть и позвонить.
— Пара пустяков, — вторит Леонт.
— ... семафорить красной тряпкой... — поясняет она.
— А чем же еще? — изумляется он.
— ... но без хлопка по затылку...
— Да, лучше без этого.
— ... и пинка тоже...
— Еще чего!
— ... а при ярком свете прекратить...
— Почему?
— Чтобы не обжечься.
— А-а-а...
— ... и без болезненного исхода... Терпеть не могу большую скорость — укачивает и тошнит.
Кажется, она начинает благоволить к нему, и он несколько расслабляется.
— У меня от тебя нет секретов...
От ее доверительности попахивает несвежим лифчиком.
— Не стоит увлекаться, — советует он.
— Конечно, я знаю меру и не всем говорю!
— Еще чего!
Она стискивает зубы и задирает подбородок.
— Я не проболтаюсь! — клянется он.
— А я иногда “выпадаю”, — говорит она, кладя ему руку на плечо.
— Откуда? — не понимает Леонт.
— Откуда?! Откуда?! — вскипает Анга. — Отсюда! Жик — и нет!
Она горяча, как флегрейские поля.
— Ну и на здоровье. Совсем не страшно. С каждым случается. — Леонт вежливо высвобождается.
Он чувствует, что сразу тускнеет в ее глазах.
— Нет, не с каждым! — возражает она.
— А с кем же?
— Выпадение — и в третьей должности возвращение! Ты что, ничего не понимаешь? — спрашивает Анга.
— Нет, конечно, — сознается Леонт.
Не будет же он объяснять, что боится ее больше всего на свете.
— “То, во что верую, всюду, всегда и все, и есть воистину правоверно”, — цитирует она. — Я считала тебя умнее!
— Что поделаешь... — искренно сожалеет он.
— Я уже каюсь, что доверилась, — говорит она обиженно.
Они молчат, тягостно и скованно, — каждый в своей скорлупе.
— Я поняла... — говорит Анга. — Ты только создаешь иллюзию добродушия. Ты ужасно коварен. Волчья порода.
— Тебе кажется, — говорит Леонт. — Я отношусь к тебе хорошо.
— Ничего не кажется! — Она уверена, как Цезарь перед трибунами.
Леонт оглядывается.
Улица опасна, как капкан. Вдали над брусчаткой крутятся рыжие вихри.
— Старый козел! — неожиданно заявляет Анга.
— Кто, я? — осведомляется Леонт, ежась от фантастической догадки — на какой-то момент ему кажется, что Анга — это совсем не Анга, а некто иной, принявший ее облик.
— Нет, мой благоверный! — Ее неопределенная ухмылка щеткой елозит по лицу. — Вот сейчас “воспарю”, что будете делать?! — осведомляется она нежно.
Он больше не смеет терзать ее душу подозрениями и на площади даже рискует подать руку — пока она гневно выстукивает туфлями расстояние от гостиницы до платана.
Твоя любезность будет дорого стоить, — напоминает Мемнон.
Ни говори, — отвечает Леонт, — но если я не сделаю этого, будет еще хуже.
Согласен, — говорит Мемнон, — сейчас бесенок покажет рожки.
— Чертов обжора! — снова заявляет Анга, замирая на всем ходу и повисая на руке Леонта. — Чертов обжора!! — повторяет она так громко, что несколько человек начинают оглядываться на них. — Чертов обжора!!! Он опять не дождался вечера!
В отличие от всех других, одна лишь широкая спина Платона равнодушна к ее излияниям. На поддернутом в рукавах пиджаке появляется надпись: “Пожалуйста, говорите тише, у меня слабые нервы...”
— У него замашки турецкого евнуха!
— Любимых мужей надо прощать, — советует Леонт.
— Умник! Прямо уж любимых!.. И опять девки, ну ты посмотри, просто не может без них! — Она, пригибаясь, тянет Леонта через изгородь кафе. — Он будет нам мешать... — говорит она убежденно-заговорщически, заглядывая Леонту в глаза и одновременно ловко, не обращая ни на кого внимания, лавируя между столиками. Когда она переступает через изгородь, то задирает платье так, что видны бедра в мелких синих прожилках.
“Такую женщину ничем не удивишь”, — думает Леонт.
Где-то рядом мелькают изумленные лица Мариам и Харисы. Даже Аммун с заклеенным глазом прекращает их развлекать и наконец-то отрывает наклейку. Пеон что-то показывает ему, поднося к самому носу.
— Очень розовое... — восхищается Аммун, — свернутое климением*... (* Раковина (Pachyclymenta) девонских отложений)
— Сегодня весь вечер ты при мне! — заявляет Анга, — остальные обойдутся...
— Хорошо, — на всякий случай соглашается Леонт.
Ему не остается ничего другого, как обреченно следовать за нею —его рука пока еще является заложницей в ее маневрах. От напряжения он даже взмокает, к тому же Анга усаживает его рядом с собой на самом солнцепеке.
— Что-нибудь холодного! — кричит она официанту. — Небо голубое, бесспорно — выпью!..
— Может быть, нам пересесть в тень? — робко спрашивает Леонт.
— И здесь нормально! — заверяет она его.
Все, я умываю руки, — поспешно говорит Мемнон, — а то потом все свалишь на меня.
Укатывай, — ворчит Леонт.
Обойдемся без твоего согласия.
Ну и нахал, бросаешь в самый тяжелый момент.
Глупец, тяжелый момент только что миновал.
— Что ты делал в баре? — перебивает его Анга.
— Пожалуй, я пересяду. — Леонт осторожно переползает на другой стул.
— Так что ты делал в баре? — снова спрашивает она, упирая в него немигающие разноцветные глаза.
Если бы не Мемнон и недавние нравоучения жены, он давно бы покинул ее общество. Помнится, в былые времена он так и поступал.
— Дегустировал пиво... — расчетливо, как канатоходец, отвечает Леонт, — у тебя отличный вкус...
Теперь в полном молчании он подвергается долгому разглядыванию.
Может быть, она думает, что он полный идиот — по крайней мере, сейчас он чувствует себя так, словно внутри него копают тяжелой лопатой.
— Всего лишь приличный маркетинг и связи...
— Ну да... — соглашается он.
— Завтра же уволю вертихвостку!
— Не неси ерунды.
— Ага... значит, все-таки сознался!
— За два года ты совершенно не изменилась... — Леонт почти признает свое поражение.
— Зато ты стал женским угодником и льстецом.
— Не усложняй ситуацию...
— Мне нечего усложнять, я вижу тебя насквозь. Я знаю, зачем ты сюда явился.
— Зачем же?
— Ты хочешь перехватить у меня Гурея. Последние лет семь он не может провернуть без меня ни одной операции.
— Мне все равно. — С какой стати Леонт будет оправдываться.
— Зато мне не все равно! — кричит она.
Пеон испуганно прячет свое сокровище в кулаке.
— Я забыл позвонить... — Леонт поднимается с каменным лицом.
Но Анга намертво, как наручники, впивается в его запястья и признается:
— Мне сегодня чего-то тошно...
— Все, с меня хватит, эксперимент подошел к концу, — говорит Леонт.
— Не уходи, посиди со мной, — просит она.
В переводе это значит: “Давай позлословим еще, что тебе стоит”.
— Меня ждет Гурей, — отвечает Леонт.
— Гурею нет до тебя никакого дела,
