водителя двухсотки, которая в нас врезалась. Вцепившись в руль, он безуспешно вращал его. Потом крутануло так, что в глазах потемнело, снова ударило, раздался, треск. Стекла разом вылетели, и мы, сбив перила, упали в Фонтанку. Последнее, что помню, была мысль о смерти.
***
Это был самый продолжительный сдвиг во времени, но я не знал этого, как не знал, чем кончится моя жизнь на Земле, хотя все события часто видел во сне, но не в силах был сопоставить их очередность.
Вдруг меня кто-то пнул.
– Вставай!
Я открыл глаза – надо мной склонился хлыст, обвешенный оружием, как новогодняя елка. Мы с Лехой, мокрые, словно лягушки, лежали на прелых матрасах в одном углу, Мирон с Лукой – в другом. Стены были в разводах плесени, а из соседней комнаты раздавались странные звуки, которые очень интересовали хлыста.
– Вставай… – он снова пнул меня – не зло, равнодушно, зрачок его автомата выписывал перед моим носом восьмерки, – хватит валиться…
Там слышалась какая-то возня. Поразительно, но я уже знал, что происходит, словно во мне проснулось шестое чувство. Сам хлыст был весь какой-то слюнявый, в его глазах плавала похоть, а руки дрожали, левую он беспрестанно вытирал о штанину. В этот момент послышался звук разрываемой ткани и сдавленный крик, словно кого-то душили. Хлыст торопливо оглянулся. Мне вполне этого хватило. Все было как во сне, в котором ты можешь проснуться в собственной постели и перевернуться на другой бок, чтобы увидеть знакомый сон. Я выхватил из-за спины револьвер и выстрелил в лицо хлысту. Благо курок был заблаговременно взведен. Хлыст так заорал, что я в жизни не слышал. Это была новая реальность, в которой нужно было действовать мгновенно, и я не увидел новый сон! Хлыста мотало из стороны в сторону, а из головы била струя крови. На звук выстрела и крик выскочил еще один хлыст, чтобы поймал две пули грудью и, раскинув руки, отлететь к двери. Он с хрустом ударился затылком о косяк. Выражение его лица, на котором запечатлелось негодование человека, которому помешали, сменилось безмерным удивлением. Он силился подняться, но ноги не слушались его. Царапанье его ботинок о пол привело меня в чувства. Я вскочил и бросился в соседнюю комнату. Третий хлыст лежал на Люсе. Он был здоровый и толстый, как боров, и его бритый затылок походил на задник сапога. Не раздумывая, я ударил его рукояткой револьвера. Если кто не знает, могу сообщить, что у револьвера на торце рукоятки есть штифт с кольцом, словно специально предназначенный для того, чтобы оглушить человека. Хлыст как-то странно хрюкнул и затих. Я посмотрел на свои руки – они были в настоящей крови. И тут меня вывернуло. Желудок освободился от красного вина. Единственное, что мне хотелось сделать – это прижаться виском к холодному, грязному стеклу окна.
– Помоги… – попросила Люся.
Я столкнул с нее борова и ободряюще улыбнулся. Люся натянула на себя одеяло. В таком виде ее тело меня не интересовало, но я помнил, что испытывал к Люсе дружеские чувства. В этот момент в комнату влетели Леха и Лука. Они стали бить борова прикладами автоматов.
– Хватит… – поспросил я, когда уже не мог слушать глухие звуки ударов. – Да хватит же! – я оттаскивал их, но пока я держал одного, второй бил с удвоенным ожесточением. Больше всего старался Леха.
Они превратили хлыста в кусок мяса. Его голова походила на блин – мозги вперемешку с кровью прилипли к стене. Меня снова едва не вывернуло. Я не стал смотреть, что они сделают дальше, а пошел в маленькую комнату.
Тот хлыст, который получил две пули в грудь, мыча, ползал на полу. И вид без ушей у него был отвратительный.
Мирон окукливался. Он сидел на корточках, покачиваясь и обхватив голову руками. Вначале я решил, что хлыст ударил его по голове. Но потом с ужасом заметил, что рубаха на спине лопнула и под ней кожа покрывается хитином, а на шее явственно проступают позвонки. Тело Мирона вытянулось, плечи стали покатыми, и на них обозначились зачатки крыльев.
– Не смотри… не смотри… – стонал он.
Его стало ломать, как в лихорадке. Кости менялись на глазах – руки вытянулись, кожа на пальцах истончилась и потемнела. Мирон, скрючившись, прижал их к телу. В какой-то момент он походил на мумию. С ног слетела обувь, и вместо ступней, появились беловатые и нежные копыта.
– Застрели… – просил он, – застрели!..
– Господи, Исуси! – произнес Лука за моей спиной.
Я оглянулся. Люся с Лукой застыли в дверях, не смея приблизиться. Одному Лехе все было нипочем. Он продемонстрировал мне окровавленную ухмылку и уши хлыстов. Мы оторопело молчали. В глазах Мирона застыла мольба. Он сопротивлялся и просил о помощи, о той помощи, которую я не мог ему оказать. Постепенно он стал замолкать, потому что сквозь кожу на лице стал проступать хитин, и голос сделался булькающим. Когда он затих в позе эмбриона, мы дружно повернулись и выбежали из дома. С минуту мы неслись вниз по склону. Ветер свистел в ушах. Листья и ветки хлестали по лицу. Кто-то упал, кто-то вскрикнул. Возле стогов, запыхавшись, мы попадали на землю. В небе все так же белел давний след от самолета. Странно, что за это время он совершенно не изменился.
– Никакая это не Земля! – задыхаясь, произнесла Люся.
Разорванная блузка едва прикрывала ее, и она куталась в кусок старого армейского одеяла.
– А что же?! – воскликнул Лука.
Ему было трудно отказаться от мысли, что мы не на Земле и что всему его геройству грош цена. Леха с идиотским выражением на лице вытирал испачканные кровью пальцы о траву. Кажется, он даже зевнул. Его заботили только трофеи – уши борова и хлыста, которые он завернул в лист лопуха и засунул в карман. Похоже, он вспомнил свою былую журналистскую жизнь в горячих точках. Вот чем он там занимался. Но зачем сейчас-то уши обрезать?
– А вот что! – Люся ткнула пальцем в стог, к которому привалился Лука.
Лука в ужасе отскочил в сторону. Он ничего не понял. Во мне закралось сомнение: почему пока мы находились в доме, снаружи ничего не изменилось: ни положение солнца, ни след от самолета.
– Точно! – вроде что-то понимая, торжествующе произнес Лука. – Они жрут это сено!
– Кто они? – спросил Леха, улыбаясь и зная ответ: – Наши враги?! – Он мотнул головой в сторону дома.
Несомненно, он знал, о чем говорит. Неужели хлысты и новообращенные действительно захватили власть на Земле и Марсе и пытаются захватить базу черных ангелов? Только теперь я обратил внимание, что клыки у Лехи больше обыкновенного – громадные, как у эрдельтерьера Росса. Вот почему он кусал мыло – зубы резались. Что-то я о клыках слышал, но не мог вспомнить что именно. Неужто Леха кровь пьет?
– Леха, где твой пистолет? – спросил я на всякий случай.
– Какой пистолет? – удивился он, вытирая губы.
– Большой такой, – пояснил я сквозь зубы.
Глупо было бы напоминать ему, что мы ехали в Кресты. Если у него есть совесть, он сам все вспомнит.
– Не было пистолета, – ответил он с удивлением.
Все, что происходило там, в петле времени, он уже не помнил. Я вздохнул почти с облегчением. Мне не знать Леху!
Люся поплотнее завернулась в одеяло. Мне всегда нравились искренние женщины. Но она была еще и прекрасна в своем гневе.
– Это все ненастоящее!
– Не может быть! – я ободряюще улыбнулся ей в ответ. – Не может быть, чтобы черные ангелы притащили сюда часть Земли?! – и посмотрел на спутный след в небе, которому давно пора было пропасть, но он так и не поменял своих очертаний.
Мы замолчали, вглядываясь в черный еловый лес за лощиной.
– А что скажет наука? – глупо осведомился Лука, оттесняя меня от Люси.
Он явно не верил Лехе и цеплялся за призрачную надежду – вдруг все, кроме него одного, ошибаются. Возможно, у него была своя версия событий, но он нам ее не сообщал. А если бы сообщил, возможно, все пошло не так, как сейчас. Мы вспомнили об астрономе и посмотрели в сторону холма.
– Наука осталась в доме, – напомнил Леха таким тоном, словно все вокруг, кроме него, были виноваты.
На меня он старался не смотреть. Это можно было объяснить калейдоскопичностью событий, но тогда он должен помнить то, очевидцем чего не был, и старался это скрыть. Я не понял, доверять ему отныне или нет.
– Мы предали Мирона! – выпалила Люся, ничего не замечая. – Кто-то должен пойти и сделать это! – Она почему-то посмотрела на меня.
Наверное, потому что я был его другом и еще потому что у меня был револьвер. Я понял ее – выяснение обстановки она отложила на потом – должно быть, в портале мы набрали не тот код, или вообще кода Земли в нем не существовало, или Мирон просчитался. В общем, роковая ошибка. Надо было спасать Мирона – если это называется спасением.
– Черт! – сказал я, понимая нереальность своего предложения. – Тогда мы должны были уничтожить всех куколок! Это было бы честнее!
– Не всех, а только тех, кто нам дороже! – убежденно сказала она.
Это была какая-то странная логика, основанная на животном чувстве. Я покачал головой и почему-то так и не сказал никому, что видел Люду Ляшову. Одно к одному. В отношении нее это был бы акт милосердия, подумал я. По доброй ли воле она стала куколкой? Она любила простую земную жизнь и ни за что не променяла бы ее на любую другую – пусть эта новая жизнь и была связана с черными ангелами.
– Ну что же ты?! – крикнула она. – Иди!
Я посмотрел на нее. Мне нравились женщины такого типа. Но я любил прелюдию, а не бравурный марш. И мне казалось, что она меня понимает, но делает вид, что не понимает.
– Не могу…
– Иди! Он же просил! Ты должен спасти его! Он был твоим другом!
– Ты думаешь? – спросил я.
– Я уверена!
Я вдруг понял ее: не решив эту проблему, мы не могли уйти отсюда. И подумал о диске-юле. Неужели это наша последняя надежда? Нет, не может быть. Это же игрушка.
В револьвере оставался всего один патрон. Я поднялся на холм и вошел в дом. Хлыст с прострелянной грудью все еще пускал пузыри. Второй устремил единственный уцелевший глаз в потолок и оскалился в агонии.
Астроном кулем лежал на матрасах. Одного взгляда была достаточно понять, что он тоже окукливается. Тапочки свалились с ног, и молодые, острые копытца судорожно царапали пол. Я вдруг понял, что он похож на Сергея Маковецкого – старого актера, по-моему, еще времен черно-белого кино. Такой же вздернутый нос и детский взгляд наивных глаз. Неужели и Люся обречена, или из нее сделали только новообращенную?
Мирон не узнал меня. Он вообще ничего не узнавал, потому что стал куколкой. Большие фасетчатые глаза, подернутые голубоватой пленкой, бессмысленно таращились в окно. Это был уже не Мирон. Не мой друг. Не тот Мирон, которого я любил, от которого многому научился и которому невольно подражал. Это было чужеродное существо, которое оккупировало Землю и собиралось оккупировать Марс – мою родину.
– Прости меня… – сказал я и выстрелил ему в голову.
***
В отличие от трех настоящих автоматов, которые мы забрали из дома, елевый лес за сухой лощиной оказался ненастоящим. Мы долго бежали вдоль него, пытаясь отыскать вход. Наконец наткнулись на узкоколейку: одной стороной она огибала лощину и терялась в лесах за нашими спинами, другой прямиком уходила в стену, на которой, собственно, и была нарисованы и гора, и еловый лес – только так искусно, что казались натуральными. Даже кусок неба вдали над деревьями почти
