профессионально, как буси, демонстрируя презрение к смерти. Нибелунши у него, конечно, отобрали и бросили в траву рядом с “гирвасом”.
– Сынок, – укорил комиссар, обращаясь ко мне, – зачем ты от меня бегаешь? Ё-моё.
– Уже не бегаю, – успокоил я его, дергая левую руку, к которой был пристегнут Сорок пятый.
Оказывается, вот еще почему на моей руке был характерный след от наручника. Значит, я один раз уже был в их руках. Осталось узнать, зачем меня кололи.
Сорок пятый по-приятельски улыбнулся. Улыбка у него была открытой и дружеской, как у полного идиота.
– Э-э-э… – укоризненно произнес я.
В ответ юмон неожиданно покраснел. Ей богу! Рожки, просвечивающие сквозь редкие, белесые волосы, порозовели, а на щеках появился румянец, заметный даже в отблесках пожаров. Неужели у Сорок пятого есть совесть? Быть того не может! Иначе бы он не был юмоном, потому что полицейским юмонам совесть не полагалась по уставу. А в другом качестве юмонов и не использовали. Недаром официально его звали Дураконом сорок пять.
– Вот что… – вздохнул я, глядя комиссару Ё-моё в лицо, – я забуду это… – я потряс наручниками, – я забуду это, – я показал на плечо, в котором была дырка от укола, – я забуду ваш дурацкий нейтрализатор, если вы нас сейчас же отпустите!
Комиссар Ё-моё насмешливо посмотрел на меня и сказал по слогам:
– Ума не приложу, как это сделать! Не-а! Сейчас мы отправимся туда, где еще не были. Ё-моё.
– Знаю я ваши дурные наклонности, – заметил я, пытаясь выиграть время.
Глядя на меня сверху вниз, комиссар загадочно произнес:
– Не-а… на этот раз это будет не Земля…
Казалось, он размышляет, осуществлять ему задуманное или нет. Но возможно также, что я наделял его большим умом, чем было на самом деле.
– А что?.. – вырвалось у меня, – есть варианты?..
– Всему свое время. Потерпи. Ё-моё.
– Никуда я с вами не поеду!
Мне было наплевать, что он задумал. Нашел Клондайк – беззастенчиво набивал свой карман, используя мою способность перемещаться во времени.
– Нехорошо, нехорошо… – многозначительно произнес комиссар Ё-моё. – Я тебе в отцы гожусь. Долг платежом красен.
– Какой долг?! – удивился я.
– Ты еще спрашиваешь! – неподдельно возмутился комиссар Ё-моё, снова останавливаясь прямо надо мной.
– Спрашиваю, потому что чего-то не понимаю.
– Мне тебя продали на ходку в бабон! – радостно сообщил комиссар Ё-моё.
Видать, это ему дорого вышло, потому что он сильно важничал.
– Продали?! – удивился я, выказывая презрение ко всему комиссаровскому роду. – Кто?
– Твои дружки!
– Свисти, папаша, дальше, – я отвернулся.
Я не обязан был ему верить. На Леху, конечно, нельзя было полагаться на все сто, но такого свинства я от него не ожидал.
– Не веришь? – ехидно спросил комиссар Ё-моё и посмотрел на своего раба, словно призывая в свидетели.
Формально, конечно, юмоны имели такой же статус, как и все марсиане, но это, что называется, декларировалось лишь на бумаге, потому что с моралью у юмонов как раз было не все в порядке.
– Не верю, – подтвердил я и тоже посмотрел на Сорок пятого.
Сорок пятый приосанился, сделал идиотское лицо и попытался развести руками в знак того, что так оно и есть и по-другому не будет. Он дергал мою левую руку, в которой был пристегнут, улыбался, как провинившийся Леха Круглов, и пускал слюни.
– Хозяин… – произнес он фальцетом, по-собачьи глядя на комиссара Ё-моё.
– Все равно! – уперся я.
– А придется поверить! – заявил комиссар Ё-моё.
– С какой стати? – возмутился я.
– А с той, что куда сегодня Леха бегал? А? – он ехидно улыбнулся.
– Известно куда… – растерялся я, – в редакцию…
– Это он тебе сказал, что в редакцию, а сам на Гороховой в банк завернул. Ё-моё!
– Зачем? – глупо осведомился я.
Хотя зачем еще ходят в банк? Викентий, не будь наивным! Друзья и жены тоже предают. Самыми надежными оказываются только собаки.
– …Чтобы положить на свой счет кругленькую сумму... Ё-моё…
Он торжествовал. Плавился от удовольствия – кто-то оказался подлее его самого.
– Иди, папаша, – сказал я ему, – по ночам я не подаю.
– А зря! – в сердцах воскликнул комиссар Ё-моё. – Потому что теперь ты мой еще на сутки, ё-моё.
– Стоп-стоп! – поднял я правую руку, на которой не было наручника. – Кажется, один раз я с тобой куда-то уже перемещался?!
– Ну перемещался, ну и что?! – раздул ноздри комиссар Ё-моё. – Мне это стоило лишней седины! Ё-моё! – Он наклонил голову, которая посеребрилась от времени.
Но почему-то это не убеждало. Я пожал плечами. Казалось, он меня в чем-то укорял. Даже легкомысленный юмон, которому надоел наш разговор, проснулся и с неподдельным возмущением посмотрел на меня.
– Второй раз не перемещусь! – заверил я.
– Обсуждение этого вопроса является предательством! – заявил комиссар Ё-моё.
– Предательством?! – удивился я.
– Почти, – уточнил он.
– Ну… и как мы тогда должны разговаривать? С помощью жестов?
– Не усложняй себе жизнь, сынок, – предупредил комиссар. – Ведь ты даже не знаешь, во что вляпался.
– Во что же?
– В дерьмо – по самые уши!
– Что-то не заметил, – отозвался я.
– Уж поверь моей осведомленности, – заверил он.
– Это почему? – спросил я.
– Потому что ты стрелял в федералов.
– Я?! Я даже не видел их!
– А я?! – возмутился он.
– Вы федерал?
Тогда он сунул мне под нос документ, из которого явствовало, что комиссар Ё-моё является супер-пуперагентом метаполиции и наделен полномочиями ВПР – внесудебного принятия решений. Это уже было серьезно. Одно дело – начальник полиции в заштатном северном городке, а другое – столичный тайный сыск.
– Понял? Ты целился в нас?
Сорок пятый даже приосанился. Видать, он гордился своим хозяином и тем, как он ловко завернул разговор.
– Да… – склонился я под тяжестью обвинения. – Не скрываю, но ведь не выстрелил!
– Время сейчас военное. Кто будет разбираться, – сухо заметил комиссар Ё-моё.
Мне друг показалось, что разговор попахивал хорошо режиссированной сценой, что вдруг комиссар Ё-моё засмеется, засмеется и Ханыков, пристегнутый к березе, засмеется и юмон – раб комиссара Ё-моё. Все окажется шуткой. Мы обнимемся и выпьем водки, которая наверняка есть у комиссара Ё-моё в заначке, и ко всеобщему удовольствию разъедемся по домам.
– Целился, – признался я, – но не выстрелил. Я же не знал, кто вы.
– Я тебе кричал?
– Ну в общем да, что-то такое…
– Вот видишь. Даже свидетели есть.
– Кто? – удивился я.
– Неважно… – ответил комиссар Ё-моё.
Но по тому, как невольно дернулся Сорок пятый, я понял, что свидетелем является именно он.
– Да вот хотя бы Ханыков… – словно впервые заметив пожарника, кивнул комиссар Ё-моё.
– Никакой я не свидетель, – подал голос Виктор Ханыков.
– Ну неважно, – тут же согласился комиссар Ё-моё, – хотя по роду службы ты обязан.
– Обязан? – спросил я.
– Обязан… – скорчился под березой Виктор Ханыков.
– Не буди во мне зверя – поехали! А?!
– Но почему?! – все еще упорствовал я.
Знаете, что заявил он мне в сердцах:
– Ты моя страховка! Ё-моё!
– Страховка?! – возмутился я.
– Страховка, – подтвердил он, глядя на меня сверху вниз.
Мне вдруг стало все равно: всю жизнь меня предавали – разве можно так жить! Черная полоса невезения. Даже любимая девушка – и та заперлась в подвале!
– Ну и что?! – крикнул я в отчаянии.
– Ладно. – Мне показалось, что комиссар Ё-моё меня понял. – В первый раз не вышло… – нехотя признался комиссар Ё-моё и посмотрел куда-то за реку, где на темном фоне города иногда вспыхивали рубиновые вспышки взрывов и через секунду доносился звук.
– Чего не вышло? – спросил я наивно.
– Какая тебе разница… Не вышло, и все! Не отработал ты деньги! Не отработал! Так что останавливаться мне не резон. Понял?
Я что-то начал припоминать. Кажется, это было банальное ограбление банка, но с оригинальной концовкой. Даже кого-то убили. Черт! Теперь я замешан в преступлении. Этого только не хватало! Вот почему меня разыскивала группа “кальпа” и наверняка – метаполиция всего мира!
– Ну положим, у вас что-то получится, а след?! След!!! Как от него избавиться?!
– Это не твоя забота!
– Ограбить банк – это не тряхнуть дорожный автомат! – горячо возразил я.
– Не банк… – с тихой грустью усмехнулся комиссар Ё-моё и замолчал.
Похоже, он не хотел мне рассказывать больше того, что я помнил и понимал. И вообще, все его тайные метаполицейские делишки, в которых никто, ничего не должен разбираться.
– Инкассаторскую машину… – я так подскочил, что дремлющий юмон испугался. – Еще хуже!
– Это почему?! – удивился комиссар Ё-моё.
– Потому что убитых много!
– Ты и это помнишь?! – с досадой удивился он. – Ё-моё!
И я понял, что свалял дурака. Надо было, конечно, держать язык за зубами. А теперь я не только участник, но и свидетель преступления, и надобность во мне рано или поздно отпадет – как только мы вернемся на Марс после очередного грабежа. Неизвестно, что задумал комиссар Ё-моё. Может, он посадит меня в клетку и будет кормить собачьими консервами, а потом вздумает ограбить банк на Европе – спутнике Юпитера, где во льду строились принципиально новые города. Остается только подождать, когда в них свершатся новые преступления века.
Теперь я вспомнил кусок побольше.
Еще в Кагалме комиссар Ё-моё заявил, что банки грабят одни дураки – хлопотно: стены, охрана, сигнализация. Опять же полиция на хвосте. А ограбить инкассаторскую машину пара пустяков – денежки сами вынесут и даже положат в машину. Главное, появиться в нужном месте, в нужное время. И повод удачный – бабон – петля времени – как раз соответствует периоду ограбления века. Иными словами, дорожка в прошлое была протоптана. Но не только комиссаром Ё-моё! Можно было подумать, что он один такой умный. Помню, как он по-детски радовался:
– Четверть миллиарда рублей! С такими деньгами даже в аду не пропадешь! Ё-моё!
Как известно, самый черный юмор – английский, хотя земной Англии уже не существовало, а на Марсе о ней забыли. Так вот, по-моему, у комиссара Ё-моё было плохо даже с английским юмором, потому что, несмотря на то, что о виртуальном преступлении никто ничего не мог вспомнить, кроме официальной версии, – в скалярном поле частиц, независимо – в прошлом, в настоящем или в будущем – всегда оставался след. Дело было только за малым – все решали настойчивость и профессионализм метаполиции и их детекторы. Не спасали даже пресловутые три процента, которые назывались “висяком” или “глухарем”. Еще никому не удавалось целенаправленно попасть в “висяк”. “Висяк” носил случайный характер. Его природу никто не знал.
После того, как Сорок пятый ранил меня в ногу, комиссар Ё-моё взялся делать перевязку. Убивать меня, конечно, никто не собирался. Просто огромный черный пистолет с вычурной скобой спутал все карты – даже Леха напился, чтобы ему было не так стыдно.
Вначале меня потащили к выходу из подземелья. Где в этот момент были Леха Круглов и Рем Понтегера, я не имел ни малейшего понятия. Но уже до того, как мне задрали штанину, рана на ноге благополучно закрылась: мы увидели, что кожа на глазах затянулась, а последняя дробинка вывалилась на пол. У комиссара Ё-моё глаза стали квадратными, а юмон ничего не понял. Честно говоря, я и сам был удивлен не меньше комиссара. Никогда не предполагал, что мое тело обладает такими свойствами.
– Ну и чудненько! –
