я держал постоянно себя в тонусе: старался лгать интеллигентно и правдиво, использовал всякие хитрости,лишь слегка кривя душой и обязательно шифровал, заносил в дневник и заучивал придуманное вранье, чтобы не быть случайно пойманным. Я наивно считал, что любое мое слово воспринималось родственниками, как выстраданная мною истина последней инстанции. Но почему-то часто мои правдивые откровения воспринималось ими, как предупредительный вой сирены и кроме раздражения ничего больше у них не вызывали.
Из цивилизованного мира лжи я вдруг попал в стаю первобытных людей, где не было места условностям, двояким смыслам, элементарной обходительности.
Теще хватило одного дня, чтобы со снайперской точностью определить мое место в их клане. Она дала мне прозвище "Синоптик", указав на то, что моя изворотливость, а так же пустые обещания и сладкие посулы больше напоминают прогноз погоды в программе "Время".
Слепая бабка назвала меня "Свисток смоленый", но добавила: "Это легко лечится". И с ней согласилась жена. Не понятно только - с чем? С тем, что "легко лечится" или со "Свистком смоленым"?
8.
Тогда мне было предельно ясно, что дед, сидя за спиной, играючи и непринужденно читал все мои мысли. Отбивая тростью на ступеньках крыльца морзянку, он сигналил шаловливой "чертовщине", слетевшейся на зрелищное выступление мазохиста , сильно не галдеть, явно не выражать восторга от воплей, всхлипываний и протяжного воя Петяни, и дать возможность поговорить со мной о чем-то важном. Особенно допекали деда чертята первого года службы. Они проявляли чрезмерную активность: торопливо, с грохотом загребали ведрами чернильное небо и неслись огалтело заливать догорающую полоску закатного горизонта.
Дед достучался довольно скоро. Точно по команде, выпущенной отхаркивающем кашлем хронического курильщика через печную трубу, вдруг все кругом стихло. Звук провалился в глубокий колодец.
Дед послушал тишину и, удовлетворенный, спросил мою спину:
"Признаться не хочешь?"
"И ты туда же, дед? Нет, не хочу!" - с готовностью ответил я и подумал, что самое дорогое у человека - это свобода! А свобода - это умение никого не впускать в свое личное пространство.
Попробуй только раз впустить к себе по неосторожности, пусть бесконечно желанную особь любого пола, и сразу попадешь в добровольное рабство. Потому что где начинается свобода другого ненасытного захватчика, там кончается моя свобода.
"Есть глава в Древнеегипетской Библии, в которой рассказывается, как Исида хитрым обманом выпытала у своего отца, Бога Ра, его тайное имя и обрела полную власть над ним. Отец чах от болезней, дряхлел на глазах изумленных гребцов Лодки миллионов лет, и недоумевал, почему именно с ним такое происходит, потому что забыл, что выдал свое сакральное имя самой любимой дочери. А любимая дочь тем временем использовала Власть на полную катушку в корыстных целях. Так бы и сдох Ра, в полном непонимании - почему сдох приговоренный к вечности, без права на перерождение, если бы не вмешался сокологоловый внучек Хорус...
Кстати, варвары тоже не могли захватить и разрушить неприступный город Рим до той поры, пока не прознали его настоящее, тайное имя.
Вот! А ты дед, требуешь от меня чистосердечных признаний, которые мне сделать вдвойне труднее, потому что прежде, чем признаться, мне надо сочинить, придумать эти признания, да так, чтобы они выглядели правдиво, чтобы стали легендой и передавались из уст в уста из поколения в поколение".
"А ты попробуй хотя бы раз не выдумывать. Глядишь, и погода незаметно в голове установится комфортная. А там и я приду на помощь и подскажу, как тебе дальше вывернуться с малыми потерями. Вижу ведь: маешься, а мысли собрать и разложить по полочкам - по одной на каждую извилину - не хочешь. Одна чернота беспросветная плещется в твоей бедной головушке - ухватиться мне не за что".
"Ого! Задача, дед, не простая. Ни одну вонючую кучку придется собирать, месить и раскладывать".
Я выдавил из мягкой пачки "Явы" сигарету, размял ее, почему-то вспомнив, что по тех. условиям на фабрике должны были в сырье внести вкусовые и вкусные добавки; представил, как заливают табак дорогим коньяком и мелко нарезают туда же колбасу "Салями"...
Первое погружение.
1.
Мне рассказывал об этом один странный попутчик с веселым именем ЭЛЕВСЕСТР. Что в переводе с русского на русский язык значило Электрификация Всейй Страны - Элевсестр.
- Родители начудили! - нашел он отговорку и виноватых, едва успел протянуть мне руку и представиться: - Верные ленинцы они у меня, левого необольшевистского толка.
- Странно, разве есть такой толк? - неосмотрительно задал я вопрос попутчику.
А он оказался из категории говорливых как ручеек. Только этого и ждал. Его словно прорвало, и не то, чтобы заткнуть, вставить слово было невозможно.
За каких-то полчаса я узнал от Элевсестра, что на просторах нашей необъятной страны каких только бестолковых толков и толковой бестолковщины не прижилось. Впервые услышал о том, что биомасса бестолковщины на земном шаре превысила критический предел еще в 1962 году, а утка щиплет себе гузку, чтобы уверенно держаться на воде; что в сигаретах "Кэмел" финского производства обязательно содержится в больших дозах марихуана, а обем и вес мясного фарша увеличивается в два раза за счет соли и воды; что Манфред МЭнн на самом деле не англичанин, а югослав, и фамилия у него другая, но группа "Yes" возбуждает его больше; что у первых собак побывавших в космосе, были клички Мушка и Пчелка, а первый искусственный спутник упал возле города Сарапула...
Залежи мусора гнили у Элевсестра в голове, и он щедро ими делился со мною.
Из Волгограда поезд отправлялся ранним утром. Ночью мне так и не удалось поспать. От всех житейских неприятностей, а еще от никотина, залитого до краев в легкие, меня подташнивало и заваливало на бок.
Элевсестр болтал без умолку, сидя напротив, долго вглядывался, вдруг обнаружил, что вся моя поклажа - это холщовая сумка, и тут же спросил:
- Женат?
- Нет. До пятницы я абсолютно свободен.
- А-а, прогнали! - догадался он: - Примак?
- Да.
- Едешь в Сибирь на бой кедровых шишек?
- Почему ты так решил?
- Потому что все волкоградские примаки, кого выгнали из дома, сразу едут на бой и шелушение кедровых орехов куда-нибудь в Средний Васюган. Денег-то хоть дали на дорогу? - не унимался Элевсестр.
- 30 рублей.
- Не густо. Знать, сильно тестя с тещей разозлил.
- Тестя никогда не видел. Он умер за пять лет до моего явления в качестве зятя.
- И кем он работал при жизни? Может, я знал его?
- Конечно, знал. Тесть долженствовал директором тракторо-заводского рынка.
- Ни *** себе! - присвистнул Элевсестр: - Знатное местечко. Директор рынка, он и посмертно - директор, все равно, что второй джокер в колоде директоров Советского Союза. При правильном социально-экономическом подходе и использовании старых связей, жить можно припеваючи. Что, умения не хватило загрести под себя наследство или обрыдла жена "красавица"? Кстати, твоя жена - старшая или младшая дочь Толика? Я ведь Толика, тестя твоего, хорошо знал. Он имел пять постоянных любовниц и одного ребенка мужского пола на стороне, которого исправно прикармливал.
- Младшая, - отвечал я вымученно, пытаясь разглядеть в трясущемся тумане лицо попутчика.
- Маленькая росточком, с большими титьками и попой средней тяжести. Она ведь в мед. институте преподает? Отец ее больше всех любил. Не повезло тебе. Он не простит. С того света продаст за ведро картошки. Уж я-то Толика помню, уж я-то Толика знаю, - лепетал Элевсестр, уплывая в другое измерение, вслед за голосом, превратившимся вдруг в гвалт вороробьев, купавшихся в луже: "Жив еще! Жив, жив!" - кричали они, выхватывали из рук гвозди и летели на Голгофу, где их поджидал Лонгин и еще один парень, до конца не обслуженный римскими центурионами.
Затравленный последними событиями мозг, выдавал мне в цветной проекции такие же утомительные картинки сна.
Я болтался где-то между сном и беседой с Элевсестром, точно в шеоле или в активной точке бифуркации, еще достаточно осознанно реагируя на внешний раздражитель.
- Ты спишь? - спрашивал Элевсестр.
- Нет. Не сплю.
- А ты спи и не слушай всякую околесицу, что я несу, - и тут же интересовался: - Ты спишь, что ли?
- Я сплю, - подчинялся я его требованию.
- А ты не спи! Лучше, выйдем в тамбур покурить. Может, там я скажу тебе что-то очень важное. Вертится на языке, а вспомнить пока не могу. Ты спишь?
- А как надо?
- Да я и сам не знаю, как надо. Чего пристал? Спи, давай!
- Ради бога, заткни пасть, Элевсестр! Дай немного поспать! - казалось, что предпринимал решительную попытку избавиться от основного внешнего раздражителя. Пробиваясь с боем, рвал я в клочья девственную плеву сна и наматывал на себя липкие ошметки.
- Потенциально верующий? - хитро подбирался Элевсестр: - Конечно, верующий, раз бога всуе упоминаешь, - отвечал он себе: - Так недолго и в православие впасть.
- Да, на потенцию не жалуюсь. Я уверовал, что с такой потенцией сделаю еще несколько маленьких православных христиан, - шевелил я едва заметно губами.
- Не говори глупостей. Православие с христианством не имеют ничего общего. Скорее, Израиль повинится перед Измаилом, чем Феодосий Печерский признает, что евреи обхитрили целый мир, подкинув человечеству насквозь фальшивый символ веры. Сами-то иудеи до сих пор считают Иисуса, сына Иосифова, пьяницей, обжорой, бабником и лгуном. А нам, хроническим язычникам, все равно в кого верить. Лишь бы он мучеником был, лишь бы сочувствие вызывал. Нам бы пострадать за кого-нибудь в отместку за то, что за нас этот кто-нибудь уже пострадал. Хоть Осирис, Лапшо Педунь, Иван-дурак или лошадиный зуб. Все равно намолим так, что засверкает божественным светом и станет Миссией, то есть Христом. Такая, брат, дикость, язычество в извращенной форме, которое из нас ничем не выжечь.
На возгласы Элевсестра прибежала проводница вагона и сказала, что чай будет разносить лишь после того, как подметет ковровые дорожки, а, если сильно приспичило, то она за дополнительную плату откроет двери в био-туалете.
- Жив, жив, еще жив, - снова бесновались воробьи.
За грязными шторками окно обложила легко читаемая, скудная степь. Столбы линии электропередачи хлестали тенями по стеклу. Набирая свет, дрожал под зеркалом солнечный зайчик.
Я так был измотан, что даже во сне хотел спать. В утихавшую речь Элевсестра, напоминавшую сложный рисунок игры барабанщика группы Манфред Мэнн в песне "Время" из альбома "Соловьи-бомбардировщики", я уже не пытался вникать.
Вдруг жаркий, трясущийся воздух в купе надломился и заполнился плотью горбатого старичка. Он оттолкнул Элевсестра и зло меня предупредил:
- Не верь ему!
- Почему? - одновременно с Элевсестром спросил я.
- Потому что, слава Богу, Бог есть!
- Может быть, но во мне Он - меньше скрупулы.
- Но больше грана. Сам виноват! Взращивать Его надо умеючи. Любить, молиться, верить и жить по законам,
