Учитель жизни

попросила зарядить телефон. Еле дождались, когда он зарядится, и поспешили уйти. По дороге им навстречу энергичными короткими шажками шла старушка с добрыми выцветшими глазами. Даша узнала бабу Маню.

– Колян типа ваш внук? – обратилась к ней Оксана.

– Колька-то? Внутчатый племянник, да.

– Уймите вы его! Он и его кореша реально всех достали.

– Ты думаешь, я не говорила, – вздохнула старушка. – Без толку! – Она засеменила дальше.

На обратном пути тоже молчали.
 
Перед обедом Даша пошла погулять. Дошла до реки, села на берегу, долго смотрела то на небо, то на воду. Она все никак не могла решиться объясниться Волкову в любви. «Вечером обязательно скажу!» – решила Даша.

В три часа Волков, сумрачный и печальный, вышел из кабинета и объявил, что лекция отменяется.

– А я типа баню решила организовать, – сказала Оксана после ужина. – Ирка который день не умывается. И ты, Даша, помойся.– Непривычные заботливые нотки зазвучали в ее голосе.

– В сарае?

– Там гнус реально заест. Здесь! Да ты не бойся, Учитель не выйдет, пока мы не разрешим.

Согрели воду. Даша покосилась на дверь Волкова, плотно прикрытую. Разделись. Она  намылила голову. Вдруг раздались быстрые шаги, затем  скрип двери. Потом в комнатке Волкова послышался приглушенный голос Оксаны. После короткой паузы  оттуда же донесся голос Волкова:

– Аскетизм – это выдумка больных умов. Кстати, аскеты редко бывают добрыми людьми. Как всегда и везде единственный выход – разумный компромисс. Усмирять надо только те желания, которые…

Даша торопливо смыла пену, открыла глаза. Ее одежды не было. Дверь в комнату Волкова была широко распахнута. Он стоял у стола. Ей бросилось в глаза трагическое выражение его лица. Рядом стояла Оксана в нижнем белье. В руке у нее был телефон Даши. На столе лежали Дашин блокнот, журналистское удостоверение, паспорт. На полу валялась ее одежда с вывернутыми карманами. Оксана выключила диктофон.

– Вот видите, Учитель, она вас на телефон записывала. Шпионила за вами. Я ее, короче, сразу заподозрила.

Волков, стараясь не глядеть на Дашу, мрачно изрек:

– Ложь унижает. И того, кому лгут, и того, кто лжет.

Даша хотела сказать: «Я ничего плохого не замышляла! Я к вам очень хорошо отношусь! Я вас люблю!» Но она не могла произнести ни слова. Язык ей не подчинялся.

Внезапно входная дверь распахнулась, и в избу влетела Маша. Она проговорила прерывисто:

– Аньку вашу хулиганы, с дядей Сергеем во главе, в Усадьбу затащили… Велят ей водку пить… Плачет очень. Просит отпустить…

Волков стремительно зашагал к входной двери. Ира взвизгнула.

– Да сдалась вам эта Анька! Не ходите, Учитель! – крикнула ему вслед Оксана. Волков не ответил. Выскочил из избы, даже не прикрыв за собой дверь.

Даша опустилась на скамью. По щекам потекли слезы. Ира тоже села на скамью  с недоуменным видом, прикрываясь полотенцем.

Оксана затворила дверь, повернулась к Маше, сказала недовольно:

– Не наша она уже!..  А ты что вместе с Учителем не пошла?

– Не хочу, чтобы нас вместе видели: догадаются, что я сказала.

– Машка, а ты конкретно откуда знаешь? Ходишь типа туда?

Маша кивнула.

– Зачем?

– Иначе отлупят.

Оксана выругалась матом.

– Ее родным сказала?

– Пьяные они. На ногах не стоят. Дядя Степа как из города вернулся – в запой ушел.

– А твоя мать что?

– Тоже напилась. С горя. Завтра нас в интернат забирают.

Оксана сунула палец в ведро.

– Остывает. Домываемся!

Они начали мыться. Маша ушла. Даша все делала машинально. Когда они вымылись и оделись, Оксана  стала перед Дашей. Красилась она не зря. Ее очень светлые брови и ресницы были почти незаметны.

– Я так понимаю: тебе здесь делать больше нечего. Типа вали отсюда. – Оксана подошла к Дашиному рюкзаку, потянула за лямку.

– Не трогай! – вскричала Даша. Как она сейчас ненавидела Оксану.

– Ну-ну, – хмыкнула Оксана и отошла. – Тебе же самой по любому лучше уйти. Типа стыдно будет, если тебя Учитель выгонит.

Оксана и Ира стали пить чай. Даша безучастно сидела в углу. Она чувствовала себя здесь чужой.

Время шло. Волков не возвращался. Наступила ночь. Мучительная тревога охватила ее. Оксана, кажется, тоже беспокоилась. Лишь Ира безмятежно сопела. Даша  так и не смогла заснуть.

15

Утром она надела рюкзак и ушла. Надо было найти Волкова.  Она хотела ему объяснить, как все получилось. Если бы он ее простил, она бы вернулась, если нет – поехала бы в Красноярск. Возле Усадьбы стоял полицейский уазик. Возле машины толпились люди. Даша стала поодаль, так, чтобы ее не заметили. Увидела Аню. Она сидела на земле и бессмысленными глазами оглядывала присутствующих. Аня куталась в рваный куцый мужской пиджак. Больше на ней, кажется, ничего не было. Перед ней расхаживал участковый и приговаривал:

– Вот народ!.. Как всегда: никто ничего не видел, никто ничего не слышал… Твой же дом рядом, Гаврилыч. Ты-то что не вышел?

– Он мне что, родственник?.. Что не вышел! Вышел бы – и мне бы под горячую руку досталось. И меня бы прибили.

– Еще одно тело было бы, – вмешался, ухмыляясь, красноносый.  – Оно тебе надо?

У Даши сжалось сердце. Участковый только заскрипел зубами.

– Не любили его в Климовке, – объяснил он оперативникам. –  Как знахаря, может, ценили, но не любили. – Он повернулся к Ане. –  А ты, красавица, арестована. Смекаешь, что я говорю?

– За что? – удивился кто-то.

– По подозрению в соучастии в убийстве. Семеныча того самого, – по-свойски объяснил участковый. – И по подозрению в краже.

Полицейские помогли ей залезть в уазик. Даша увидела в глубине машины неподвижное тело человека, накрытое простыней.

– Деньги украсть и то толково не могут, – проворчал участковый, залезая в уазик. – Вот народ!

Машина уехала.

Люди сразу зашумели, заговорили.

– Напоили Аньку в Усадьбе до бесчувствия. Шпана наша. С Сережкой во главе.

– И нагишом оставили.

– Сережка озверел в последние дни.

– Киря, участковый-то что-нибудь рассказал? Он же племяш тебе.

– Сказал, что у Димки с Анькой сговор был. Профессор баксы в стеклянной банке хранил. Анька случайно заметила. Они так задумали. Она бабки  Димке передает. Он в Красноярске дом покупает. И они туда переезжают, новую семью заводят. Оба всегда хотели в городе жить. Выкопала баксы, пошла к речке. Там ее Димка ждал. А Семеныч  заподозрил, за ней побежал. Догнал, стал бабки отбирать. Тут его Димка и пришил. Камнем по башке тюкнул. Менты потом этот камень нашли. А на нем – его отпечатки. Даже стереть не додумался, недоумок!.. Сразу в Красноярск не поехал: загудел, совесть, видать,  замучила… Наконец, собрался – а бабок нет! Он их под обрывом прятал, от Верки подальше…

– Точно, значит, Степка взял. Потом в городе кутнул…

– Ну и вот, когда Димке тот булыжник предъявили, он тут же раскололся. Но твердил, что убивать не планировал. Так оно, мол, вышло. Про Аньку сначала молчал, потом и ее сдал. Сказал, что она его подговорила.

– Менты свою работу знают.

Стали говорить тише.

– Профессор вечером явился. Сразу в Усадьбу помчался.

– Это они его…  Несколько часов били… Все вскрикивал…

– Да…  И не узнать.

– До смерти забили…

Даша повернулась и пошла по дороге. Она плакала. Шла она в Желтый Яр торопливыми шагами, словно пыталась быстротой движений притупить душевную боль. Впервые в жизни она испытывала настоящее горе.

Уже подходя к Желтому Яру, вспомнила про Иру. «Оксана ее, конечно, в психушку определит».

«Что станет с философским трудом Волкова? – уже на остановке подумала Даша. –  Он же пропадет. Может быть, это новое слово в философии. Вернуться, забрать рукопись? Попытаться издать». Но она тут же отбросила эту мысль. Она не могла возвращаться, это было выше ее сил.

16                                                                     

Когда Даша все рассказала, главный редактор заходил по кабинету, потирая руки.

– Замечательная статья получится! Настоящий детектив. И ведь это сюжет из Нового Завета! Человек приходит говорить истину, делать добро, а его убивают,– оживленно говорил он. Вдруг  заметил ее несчастное лицо и остановился. – Представляю, что тебе пришлось пережить. Но я не виноват. Ты сама вызвалась…  Даю, Дашенька, тебе два дня.

Через два дня Даша повезла статью в редакцию. Автобус проезжал мимо пятачка, где собирались проститутки. Полицейские, бранясь, торопя, подталкивая, сажали в уазик несколько ярко накрашенных девушек. У одной все лицо  было в синяках. Но, несмотря на синяки, несмотря на толчки в спину, голову она держала высоко. Даша узнала Юлю.

Редактор углубился в чтение. Время от времени он одобрительно кивал головой.

– Блеск! – воскликнул он, прочитав,  и  как-то  по-новому  посмотрел  на  девушку.

– Даша, да ты самая талантливая журналистка среди нас! А я, каюсь, думал: самая бездарная. Спал твой талант, значит, спал. Замечательно написано. Живо, глубоко. Сколько чувств, сколько мыслей!

Девушка молча достала из папки лист и протянула ему. Он стал читать. Недоумение, сожаление, обиду выразило последовательно его лицо.

– Заявление об увольнении? По собственному желанию? – Редактор  помолчал. – Ну что ж. Уговаривать не буду. Журналистика – это призвание души. Если этого нет, тогда в самом деле лучше уйти. – Он вздохнул и размашисто расписался.