Учитель жизни

искусство. Настоящее, высокое искусство. Оно…

Колян толкнул локтем Толяна.

– Как очкастая на Профессора смотрит. Прямо в рот заглядывает.

Волков замолчал, хмуро посмотрел на Коляна.

– Да мы с хорошими намерениями пришли, Профессор. Все  по-культурному,  –  сказал Сергей. – Жорик, давай!

Тот неуклюже поднялся и пробасил:

– Анька, приглашаю тебя на мой день рождения!

Лицо  Ани выразило досаду.

– Спасибо, Жора, но я не приду.

Жорка насупился, нижняя челюсть выдвинулась вперед. Он  угрюмо  уставился на Аню. И вдруг схватил ее за руку.

– Пошли!

– Ой! – вскрикнула Аня. Попыталась выдернуть руку. Вскинула глаза на Сергея.

– Жорик! – Сергей поднял руку. – Так-то зачем? Мы сюда как культурные люди пришли. Ладно, уходим.

Жорка нехотя выпустил руку Ани. Все четверо направились к двери. Юля с недоумением смотрела им вслед. Сергей вдруг остановился.

– Да, кстати. – Он повернулся, посмотрел на Юлю. – Юля, возвращайся!

Она молчала. Надменная улыбка заиграла на ее губах. Сергей нахмурился.

– Я дважды не прошу.

– А руки будешь распускать?

– А это мы на твое поведение посмотрим, – Он криво улыбнулся.

– Нет, так не пойдет. Ты должен обещание дать, что не будешь. Обещаешь?

Он молчал. В нем происходила внутренняя борьба.

– Да, – выдавил он, наконец.

Юля гордо вскинула голову.

– Я не вернусь!

Оксана и Ира засмеялись. Оксана – язвительно, Ира – смехом полубезумным. Глаза Сергея загорелись, сузились. Он стиснул зубы. Даша всем своим существом почувствовала в нем зверя. Опасного, жестокого зверя, похуже, наверное, Жорки.

– Это я запомню, – раздельно произнес Сергей. Он с ревнивой враждебностью  посмотрел на Волкова. – Я вроде начинаю понимать…

Жорка, уловил перемену в его настроении и опять схватил Аню за руку.

– Пошли, говорю!  Ты что, Анька, из себя недотрогу строишь? Была же ты с Серегой? Была!

Аня покраснела. Она с упреком взглянула на Сергея. Тот пожал плечами. Жорка потянул ее за руку. Она упиралась.

– Отпусти ее, – сказал Волков.

Жорка злобно уставился на него. Гаркнул:

– Может, ты сам на нее глаз положил?

Волков поднялся и, глядя почему-то на стол, повторил тихо и  неестественно спокойно:

– Отпусти.

В ответ Жорка разразился матом.

Волков вскинул на него загоревшиеся глаза, сорвался с места и схватил лежавший у печи топор. Аня принесла его в полдень. Колола лучины разжечь печь. И забыла отнести обратно. Сжимая топор, шагнул к Жорке. Лицо Жорки выразило сначала недоумение, потом испуг. Он отпустил Аню и отступил к стене.

Сергей вышел из-за стола, преградил Волкову путь и произнес хладнокровно:

– Брось дурить, Профессор.

Волков остановился в полутора метрах от него. Сказал громко и властно:

– Уходите!

Сергей выругался.

– Дай сюда топор!

– Вон! – закричал Волков и резко взмахнул топором. Сергей отпрянул, запнулся обо что-то и полетел на пол. Ира глупо хихикнула. Сергей тут же вскочил. Удивительно, но он, кажется, покраснел. Волков стоял неподвижно, белый как мел, высоко вздымая топор, сжимая топорище со страшной силой, и горящими глазами глядел в упор на Сергея. Казалось, еще миг, и он бросится на противников и будет рубить направо и налево. Сергей криво улыбнулся.

– Ты, Профессор, сейчас немного нервозный. Мы другой раз поговорим. – Он повернулся и не спеша вышел из избы.

Остальные, боязливо поглядывая на Волкова, попятились к двери и, стараясь не терять его из поля зрения, тоже ретировались.

– Нервозный и стервозный! – раздался со двора голос Коляна.

Волков уронил топор, сел на скамью, обхватил голову руками. Девушки смотрели на него с изумлением и со смятением. И с восхищением.

– Еще мгновение, и я потерял бы контроль над собой, –  сказал он после долгого молчания. Снова помолчал и добавил: – И они это поняли…

Волков ушел к себе.

– Анька, неужто правда в Усадьбу к Сергею ходила? – хмыкнула вдруг Оксана.

– Никогда! Дома у него…

– А потом что? Надоела ты ему?

Аня помолчала в смущении.

– Да просто отстал… А то прохода мне не давал… Не любила я его никогда…

– И когда это у вас с ним было?  – с наигранной веселостью спросила Юля.

– Как он тебя выгнал.

–  Не выгнал, а я сама ушла! Точно тогда?

– Клянусь!

Волков вышел к ужину. Заговорил невесело:

– Есть правда идеальная. По этой правде ни при каких обстоятельствах нельзя убивать людей. Но, как это не печально, идеальная правда не всегда применима. Есть правда реальная. По этой правде  убивать можно и даже нужно, защищая себя, своих близких, свою страну.  – Он словно оправдывался перед ними.

Юля за ужином была молчаливой и задумчивой. Время от времени бросала на Аню пытливые и враждебные взгляды.

Говорил, в основном, Волков.

–  У многих интеллигентов чем сильнее развивается интеллект, тем слабее становится воля. Из-за таких простой народ и не уважает интеллигенцию. Настоящий интеллигент должен быть готов постоять за себя, защитить свою честь. Даже умереть, защищая свою честь. Даже убить, защищая свою честь…
 
В эту ночь Даша никак не могла заснуть. Слышала, как вышел из избы Волков. Долго не возвращался. Она тоже вышла. Он сидел у костра, подперев голову руками, и, не отрываясь, печально глядел в огонь. Она почувствовала к нему жалость. Девушка тихо  подошла, села рядом. Волков встрепенулся, с трудом оторвал взгляд от огня.

– Как я понимаю зороастрийцев-огнепоклонников! Могу смотреть на пламя бесконечно. – Он помолчал, вздохнул и заговорил снова. Новые, доверительные, нотки уловила Даша в его голосе. – Хотел я сбежать от общества, от людской суеты. И вот что получилось. Да моя прежняя жизнь, в Красноярске, несравненно спокойнее была…  Я ведь собирался жить здесь в совершенном одиночестве, ни с кем не общаться, писать без помех свой труд.
Мне эту избу посоветовали. Ее еще до войны один климовец полубезумный построил. И полгода не прожил – пропал неизвестно куда. Потом она служила  перевалочной базой для охотников, грибников, собирательниц черники. Как только я ее увидел – решил, что лучше места мне не найти. Климовке деньги за нее заплатил, небольшие. Вначале я наслаждался одиночеством и покоем. Как-то пошел в Климовку за продуктами. В магазине услышал разговор. Старушки жаловались друг другу на свои недуги. Я дал несколько советов. Медицинского образования у меня нет, просто я всю жизнь интересовался лекарственными растениями, читал много об этом. А я решил так: буду жить отшельником, но уж если придется общаться, то от меня должно исходить только добро. Установку себе такую дал: по возможности делать людям добро. Это тоже было доброе дело. С этого все и началось. Стали сюда приходить. Сначала спрашивали лишь, как вылечиться. Затем – и как жить вообще. И такие советы стал давать. Тоже считал это добрым делом. Продукты стали приносить. Я отказывался. Они обижались. Пришлось брать. Постепенно, к своему удивлению, приобрел репутацию мудреца. И знаешь, Даша, мне это стало нравиться! Это приятно, когда люди воспринимают твои слова как непреложную истину. И какая заманчивая цель  – указать человечеству  правильный путь! Да, цель высокая – выше и быть не может, –  однако все же несколько отвлеченная. Климовка  давала возможность цель конкретизировать – спасти климовцев, погибающих от пьянства и беспутства… Приходили многие. Я решил эти визиты упорядочить, часы установил. – Волков усмехнулся. – Боюсь, что я в самом деле стал себя ощущать неким пророком…    Смешно сказать, но я даже тренировался перед зеркалом. Хотел выглядеть подобающим образом. Придумывал афоризмы, потом изрекал их к месту и не к месту…. Затем и оставаться  здесь стали. Это уж никак в мои планы не входило. Но что было делать? Жить им негде было. Установку свою выполнял…  Я бы все бросил и перебрался в Сосновск сейчас же. Но как я всех вас оставлю? Ира, например,  одна несомненно пропадет.

– А почему именно в Сосновск? Не для вас, Вадим Кириллович, такая глушь. Вам надо жить в большом городе. В таком, как Красноярск, допустим.

– В Сосновск меня зовут.

Снова Дашу кольнула ревность. Он встал, затушил костер. Они пошли в избу.

12
                                                                           
Даша проснулась в состоянии счастливом и мучительном. Даша знала это свое состояние: она полюбила!

Только они позавтракали, как услышали шум мотоцикла. Участковый привез Волкову повестку в сосновское РОВД.

– Уже людей у вас здесь стали убивать, значит, – покачал он головой. – Дрянь дело. ЧП за ЧП.

Держался участковый  официально. Его толстое лицо было очень серьезным. Он тут же уехал.

Вскоре пришла та самая полная женщина, которая ругалась с матерью Ани. В руках у нее была сумка.

– Валерку вечером отколошматили, – сразу заговорила она. – Единственного у нас порядочного парня. Сергей с дружками. Ни за что. Просто так. Анфиску избили. Говорят, вчера Юлька здесь ему от ворот поворот дала. Вот он и озверел. Людку побил. Но это все так, к слову. Профессор, говорят, ты от запоя исцеляешь? 

– Любисток помогает, – рассеянно произнес Волков. Подошел к стене, протянул женщине растение и стал объяснять, как применять.

– Тетя Вера, – волнуясь, заговорила Аня. – А дядя Дима уехал?

Лицо тети Веры, и так не слишком доброе, мгновенно стало очень злым.

– Спасибо, Профессор! – Женщина осторожно поставила на стол сумку с яйцами. Вопрос она как будто не слышала. – Мой вроде сильно не запивал никогда, а теперь не просыхает. – И вдруг резко повернулась к Ане.
– А-а, ну вот ты себя и выдала! Твое-то какое собачье дело? Шалава! 

– Не  надо  оскорблять!  –  сказал  Волков.  –  Упреки,  обвинения  –  это  одно,  а
оскорбления – это совсем другое, принципиально другое. Почему мы, русские, этого принципиального различия не сознаем? Я простой народ имею в виду.

– Так она же к моему шастать стала, проститутка! Я еще и потому  пришла – с ней разобраться!

– Я по делу заходила! Клянусь!

– По какому такому делу? Ты думаешь, если я вчера пьяная лежала, так я ничего не слыхала?  «Больше не пей, пожалуйста!» – это не твои слова? «Завтра, Дима, поезжай и купи!» – не твои слова? Это с каких пор он тебе, соплячке,  Димой стал? И что он тебе должен купить? – Она неуклюже повернулась к Волкову. – Так он вечером и не пил. Сегодня в город собрался. Дело, мол, есть. Все, как эта сказала. Принарядился, ушел. Вдруг вижу: назад бежит. Прямиком к соседу. К отчиму ее. «Ты, Степка, – орет, – бабки у меня украл! Ты за мной следил!»

Аня ахнула.

– Сцепились. Мы с Сонькой еле их растащили. Завела домой. «Что за бабки?» – спрашиваю. «Сбережения, – говорит. – Тебе подарок хотел купить». Брешет! По глазам видать.  Сейчас опять назюзюкался.

Неожиданно Аня вскочила и выбежала из избы.

– Это же она к моему понеслась, стерва! – всполошилась тетя Вера. Она поспешно ушла.

Все долго молчали.

Волков поехал в Сосновск, по повестке.

Вернулся хмурый.

– Отпечатки пальцев сняли. Допрашивали. Откровенно не грубили, но разговаривали бесцеремонно. Начали с примитивного шантажа. Заявили: они знают, что убил я, отпираться бесполезно. Когда в правоохранительных органах поймут, что так вести следствия – это элементарная непорядочность. Когда поймут, что любые методы психологического воздействия на