ко мне.
Я кивнул.
- Инструктором? Как интересно!
Но женские заботы взяли верх над любопытством. Она собрала Витю в дорогу.
- Сюда не привози – через день-два мы переедем жить в Челябинск. Твой телефон у Ляльки есть – жди, позвоним.
За ее улыбкой что-то крылось. Что точно я не мог понять – но что-то сложное, запутанное. Поцеловала внука, и мы с Витей отправились в машину.
Пал Иваныч задержался. К этому моменту он уже процедил все слова и впечатления от моих родственников сквозь фильтр собственного жизненного опыта и готов был к разговору, ради которого сюда ехал, тратя свое личное время на устройство судьбы незадачливого сотрудника. Пусть Ляльки нет, но Кожевников не из тех, кто покидает поля боя, настроившись на битву – с кем-нибудь все равно сразится. Когда мы с Витей закрывали дверь, он сидел с таким видом, словно готовился в атаку.
Дожидаясь Пал Иваныча, мы наболтались досыта.
Витя откинулся ко мне на грудь и закрыл глаза. Но вскоре головка его свесилась набок, и он пристроил щечку на мою ладонь. Обнял мою руку, как плюшевого мишку, без которого не ложился спать. Я прикрыл глаза и задремал вместе с ним.
Проснулся, когда Пал Иваныч открыл дверцу машины. Витя спал.
Пока мы проезжали Розу, шеф не проронил ни слова. Мне было до того не по себе, что я не сразу уловил его настроение. Наконец до меня дошло, что, возможно, он тоже чувствует себя неловко. Странная, однако, была мысль. Ведь когда мы ехали сюда, в нем было столько уверенности в себе, столько самонадеянности….
- Тебе не повезло, - сказал вдруг Пал Иваныч, а я вздрогнул. – Прекрасные люди твои родственники, но ты не вписываешься в их круг.
Самообладание ко мне вернулось, ведя за руку обиду.
- Умом?
- Нет, старик – воспитанием.
Я не сразу нашелся, что сказать. Хотелось возразить.
- Из Вити они воспитывают внука, а он мой сын и тянется ко мне.
- Это потому, что он тебя любит, - мягко заметил Пал Иваныч.
На душе стало теплее – она смягчилась, и я погладил наследника по кудрявым волосам.
- И что ты посоветуешь мне делать? – поинтересовался осторожно.
- Жену отпустить, забыть и не томиться, сына любить. – Помолчав немного, густым баском хохотнув, сказал. – А бабу мы тебе найдем – без числа «пи», но работящую.
Я не ответил. Настроение сникло.
- Что-нибудь не так пошло? – спросил, имея в виду разговор с родственниками.
- Все так – мы поняли друг друга. Говорят – с тобою напряжно. Я обещал отговорить тебя преследовать их дочь.
- Я преследую? Вот это да! Пал Иваныч, обещаю – слова первым не скажу, не позвоню ни разу… Ей.
До ворот родительского дома доехали молча. Витя спал. Взял его на руки, вылез из машины. Остановился, чувствуя себя неловко.
- Спасибо, шеф, за все.
Кожевников в упор на меня смотрел. Я стоял с сыном на руках и не знал, что делать дальше. Мне не хотелось приглашать его в гости, где он наверняка продолжит тему моей семейной жизни в присутствии родителей, но было как-то неудобно отпускать его вот так – не угостив с дороги.
- Завтра на работе, чтоб был в порядке, - сказал он.
- Хорошо, - выдавил из себя.
Ну и что мы выездили? Чувство одиночества, выжигавшее пустоты в душе, словно русла пересохших рек в пустыне – такие сухие, что берега запеклись коркой и растрескались? Немало женщин было у меня после Ляльки, но они не сумели (не смогли?) заполнить те пустоты. Хотелось бы встретить кого-то, в ком можно обрести родственную душу. Такую, как маркиза из Ангарска – к черту Ляльку! Я ее преследую? – это ж надо!
Всякий раз, когда мне казалось, что я могу спокойно думать о смерти нашего с Лялькой брака, выходило, что это не так. Но надо привыкать. Ведь уже знал, что за этим не любовь, а уважение и долг. И никакой романтики. Даже попытался взгрустнуть по поводу.
Крепче прижал к себе спящего ребенка – он часть меня, я не смогу без него жить.
Понимает ли это счастливый муж, отец и начальник мой – Кожевников П. И.?
По сей день мне становится не по себе, когда думаю, как же наивен был в той ситуации, по-детски уверенным в законах добра и справедливости. Но тогда я понятия не имел, как будут дальше развиваться события, куда заведет меня судьба.
Ладно. Главное – я привез домой сына, родителям – внука. Остальное все – мелочи.
Однако непредвиденные события развивались с непредсказуемой быстротой.
Назавтра Любовь Ивановна (Люкшина, инструктор нашего отдела) предложила познакомить наших детей – сверстников. И тогда я пришел на работу с сыном. Витя полчаса развлекал себя, рисуя за моим столом сцены осады Пергама римлянами. А потом пришла мама Любовь Ивановны с внучкой Наташей. Мой сын был критически осмотрен, одобрен и забран в гости. Наташа взяла его за руку, и они вышли из кабинета раньше бабушки.
В обед позвонил в квартиру Люкшиным, попросил к телефону сына:
- Ты как?
Тот с восторгом:
- У Наташи есть спортивный уголок. Мы лазили по канату и шведской стенке. Играли в школу. Анна Тимофеевна была учительницей.
Она и вправду педагог на пенсии.
- Ты сыт?
- Мы поели, а сейчас будет сончас.
- Приятных сновидений.
Любовь Ивановна внимательно смотрела на меня во время разговора.
- Что там?
- В восторге парень.
- Замечательно! Пусть к нам приходит каждый день – им веселей с Наташей.
- Пусть будет, раз ты хочешь.
Так и получилось.
Через неделю позвонила Лялька, и я отвез нашего сына по указанному ей в Челябинске адресу. Это была одна из четырнадцатиэтажек на проспекте Ленина.
Я загрустил, родители тоже – так всегда бывало после отъезда последнего из Агарковых. Какой-то особенный привкус любви и нежности вносил он в нашу жизнь.
На следующий день после отъезда Вити в райком, точнее в наш отдел, пришла Анна Тимофеевна поговорить со мной о сыне.
- Мальчик хороший – добрый и умный. Он за неделю освоил то, что мы с Наташей проходили год. С ним заниматься надо.
Я не без сарказма:
- Занимаются. Бабушка учит светским манерам, дед – мужеству и благородству. Ну а тетя, наверное, письму и счету.
- Чему же учит отец?
- Сочинять и выдумывать.
- В смысле?
- Мы сочиняем с ним нескончаемые истории приключений четырех друзей.
- Наверное, их он рассказывал Наташе.
Любовь Ивановна встрепенулась:
- А что Наташа?
Анна Тимофеевна вздохнула:
- Плакать перестала. Грустит.
- Ты посмотри-ка, - величаво качнула головой Люкшина. – Еще дети, а какие страсти!
Я посмотрел на нее, но ничего не нашел сказать.
Да, с сыном надо заниматься. На эту тему мысль заработала. Наши сочинительства, конечно, развивают ум – абстрактное мышление и разговорную речь – но, права Анна Тимофеевна: нужна система. Наверное, я бы смог преподавать ему историю, географию, литературу, физику и астрономию. Уж математику точно. Но где взять систему – он появляется в Увелке по престольным праздникам (утрирую, почти).
Перед моим мысленным взором возникла картинка – я в роли педагога, сын – ученика. Может это безнадежно, но постараюсь.
Думал – как воплотить идею в жизнь – и грустил; грустил и думал. Потом грусть ушла – время лечит. А думы подсказали мысль – я напишу трактат о воспитании детей. Может, даже диссертацию защищу – горшки не боги обжигают.
На первом этаже райкома была библиотека партийной литературы – одного из выдающихся достижений человеческой мысли. Вернее, ее квинт эссенция: всей остальной литературы суть – ее основа. И вот я сел искать в трудах Маркса, Энгельса и Ленина, в постановлениях партийных пленумов и съездов азы воспитания детей.
Однако идея оказалась слишком фантастичной и потому нежизнеспособной. В библиотеке политического просвещения не нашел я знаний, как из ребенка воспитать умного мужчину. Затея рухнула, но интерес к политпросвету остался.
Вот почему.
Пожаловался я как-то Пал Иванычу, что в редакции мне зарубили второе высшее образование. Шеф улыбнулся:
- Университет марксизма-ленинизма Дома политпросвещения при обкоме партии? Да не вопрос, старик – уладим все.
Поехал он в Челябинск и привез документ о моем восстановлении.
Прочитал и:
- Пал Иваныч, это что? Я учился на факультете выходного дня журналистике, а здесь написано: общеполитический заочный факультет.
- Ну и что! Будешь пропагандистом с высшим образованием. Ты где работаешь? Про журналистику забудь. Тебе еще предстоит написать и сдать курсовой за пропущенный год, а в мае уже госэкзамены.
Пришлось смириться.
А Кожевников не отстает:
- Вот список тем для курсового и литература.
Моя природа терпелива – взялся я за курсовой. И тему выбрал подходящую: «Марксизм-ленинизм о происхождении религии». Снова все свободное время торчу в райкомовской библиотеке. Курсовой получался неплохой. Мысль выводил революционную – пусть Бога нет, но есть религия, и нехрен с ней бороться. Нужно поставить веру народа в Высшую Силу на службу партии. Тут как раз Пасха – то да се. Я слоган придумал на досуге: «Христос воскрес – слава КПСС!» и вставил его в курсовую. С тем и собрался на защиту.
Прочитал мою работу лектор университета и руку пожал:
- Ну, блин, вы даете!
В зачетку «отл» поставил и пожелал успеха на госэкзаменах.
Готовили первомайскую демонстрацию. Я работал над «кричалками». Ну, знаете – «… на площадь выходит колонна работников Челябинского рудоуправления. Горняки за четыре месяца текущего года выполнили полугодовой план по отгрузке огнеупорных глин. Да здравствует советский труженик – строитель коммунизма! Слава КПСС! Ура!»
Работы много – засиделся.
Заходит Пал Иваныч:
- Хорошо, что ты здесь! Старик, сгоняй за спиртным – у меня гости.
Он написал записку и подал деньги:
- Возьмешь два пузыря и четыре пива. Записку покажи, но в руки не давай. Будет артачиться, нахмурься и скажи: «Я из райкома».
Инструкции понятны – после семи спиртное уже не дают.
Но я поступил иначе – сунул служебное удостоверение под нос продавцу и сказал:
- Мне нужны две бутылки водки и четыре пива. Пашков послал – у него гости.
Я, конечно, опускал имидж первого секретаря, зато наверняка – попробуй, откажи.
В гостях у Пал Иваныча были два мента – наш Чепурной и майор из Свердловска, его однокашник по ВПШ. Все уже «нагреты», и мне без церемоний:
- Тащи стакан и стул.
Влился я в веселую компанию и разговор.
- А ты знаешь, Пал Иваныч, - ораторствовал Чепурной, - мой друг – величайший сыщик из всех живущих ныне: у него стопроцентная раскрываемость.
- Языком чесать, не мешки таскать.
- Могу доказать на простейшем примере, - улыбнулся майор.
Он взял тарелочку из-под горшка с геранью, тщательно вытер шторой и водрузил в центр стола кверху дном. Потом положил на тарелочку рубль монетой и предложил:
- Сейчас я выйду в коридор, а кто-нибудь из вас стырит деньгу. Потом увидите, что будет.
Он вышел. Чепурной спрятал монету в своем кармане.
- Все! – орем хором. – Заходи!
Гость из Свердловска вошел, посмотрел всем в глаза, покачал головой:
- Шары-то залили.
Потом тщательно вытер тарелочку шторой и потребовал наши отпечатки. Мы ткнули указательными пальцами в блюдце. Майор полюбовался на них и улыбнулся улыбкой шерлокхолмса:
- Алексеич, ай-я-яй!
Мы, конечно, в недоумении.
- Давай еще раз.
Попытался сфокусировать взгляд, стряхнув хмельное наваждение – что-то тут не так. Но оказалось, голова моя полна ватой. Потому и отпустил свои мысли в беспечное плавание. Как хорошо ни о чем не думать!
Пал Иваныч
