Горация, из Корана, из Гафиза, из «Песни песней» - всё, что хвалят «Достоевский и его прихвостни». «Слова и речи … в самом деле чудесные, но» содержание «просто срамно, постыдно и презренно». И после соответствующих цитат: «слыхали и читали вы что-нибудь глупее и нелепее этого?» А ЗАТЕМ! «Приходило или нет вам в голову, что всё нынешнее торжественное освобождение России от самодержавия, деспотизма вековечного и безобразия постыдного … происходит – по завету никакому иному, как ВАШЕМУ?» «Это именно так, и история однажды запишет это на своих скрижалях какими-то бриллиантовыми буквами. Не вы ли всегда учили, не вы ли всегда указывали на единственную возможность освободиться от всех человеческих бедствий, безумий и несправедливостей, насилий и варварств (военной службы, налогов, тюрем, палачей, каторг, судов и т.д.) – остановкой своей деятельности, своим неучастием во всём подобном, своим отказом? Новая Россия нынче освобождается этим способом, которому никто не хотел было верить, все думали до сих пор, что это всё только фантазия, мечта, бред воображения, идеальности. Но вышло, что вы – ПРОРОК и ПРОВИДЕЦ, наше “освобождение” именно по вашему слову и указанию совершается … И оттого-то русская революция и переворот таковы, каковых до сих пор ещё нигде не видано и не слыхано».
В скором времени (30 декабря) он писал Льву Львовичу Толстому и так же называл его отца «ЛЬВОМ ВЕЛИКИМ». И самому Толстому писал 11 апреля 1906 года, снова: «приехать не могу, хотя бы даже к ЛЬВУ ВЕЛИКОМУ» (всё, что выделено в этих цитатах, выделено Стасовым).
Д.П.Маковицкий (У Толстого. Д.П.Маковицкий. Яснополянские записки. 1904 – 1910. В 4 книгах/ Лит.наследство, т. 90. М.,1974, кн. 2, с 262. Далее ссылки на этот источник обозначаются литерой «М» с указанием номера книги и страницы) так «комментирует 12 ноября 1906 года сообщение о смерти Стасова: «Стасов был, может быть, самый близкий из оставшихся в живых старых друзей Толстого. Подкупал Толстого, но они мало сходились. Он даже мало понимал Толстого». Здесь, как бывает и в других местах, заметно мешает корявый русский язык словака Маковицкого. «Подкупал» надо, видимо, понимать как «подлаживался к мировосприятию Толстого», старался не возражать, может быть – немного и льстил.
На письмо Стасова (1 ноября 1905 года) Толстой ответил не сразу, только 30 ноября (выжидал какого-нибудь прояснения в сложной революционной ситуации? Искал слова, подходящие к такому историческому моменту?) «События совершаются с необыкновенной быстротой и правильностью». Можно ли, говорит он, быть тут чем-либо недовольным: ясно же, что за осенью и зимой последует долгожданная весна. И – ни слова о своей причастности к происходящему, о своей роли «пророка т провидца», фактически действительно, хоть и косвенно, призывавшего к забастовкам и бойкоту. Это – позиция триумфатора, с достоинством принимающего заслуженные почести, относящегося к этим почестям как в чему-то само собой разумеющемуся (или так: Моисею, бестрепетно ведущему народ через пустыню к земле обетованной, пристойно ли обсуждать с кем бы то ни было свою историческую роль в происходящем?) Как жестоко аукнулась ему эта его позиция в сентябре 1906 года! Какими непоправимо запоздалыми сделались за эти десять месяцев его попытки откреститься от происходящего! На этот раз он ответил немедленно – 20 сентября (то, что Стасов прислал своё письмо с оказией, а Толстой ответил по почте, в нашем рассуждении роли не играет). «Не согласен с вами в приписывании мне роли в революции: ни в том, что я виновник её, ни ещё менее в том, что я не признаю её и желал бы задавить её». «То, что происходит в народе, не в пролетариате, очень важно, и, разумеется, хорошо, но не важно и не хорошо то, что делается всеми этими комическими партиями и комитетами». «Настоящий народ», 100 миллионов земледельцев «своим пассивным неучастием» должен «сделать ненужною и безвредною всю эту серьёзную, шумную, раздражённо-самолюбивую ораву», чтобы избежать «великих злодейств и развращения, которые уже начались». «Чтобы заменить отживший порядок другим, надо выставить идеал высший, общий и доступный всему народу. А у интеллигенции и настроенного ею пролетариата нет ничего похожего». «Так вот … я радуюсь на революцию, но огорчаюсь на тех, которые, воображая, что делают её, губят её». Против насилия действенно только неучастие в насилии.
В немногих последующих (после 18-20 сентября 1906 года) письмах (Стасов умер 11 октября 1906 года, то есть через три недели после двух обсуждаемых писем) ни Стасов, ни Толстой этой, болезненной темы больше не касались.
Обвинения, подобные тем, которые предъявлял Толстому Стасов в сентябре 1906 года, Толстой мог прочитать также в некоторых газетах и в письмах, которые присылали ему в Ясную Поляну незнакомые люди или анонимы. Так «Московские ведомости» 4 ноября 1905 года объявили Толстого виновником всего зла, происходящего в России. Сестра Толстого Мария Николаевна, вслед за «Московскими новостями» тоже считала его виновным, молилась за него (М 1, 451, 452). В 1908 году по случаю своего юбилея Толстой ежедневно получал ругательные письма от черносотенцев, утверждавших, что он «продался жидам, получил от них куш» (М 3, 51). Некий Иванов из Сухуми упрекал Толстого в том, что дети Иванова идут за Толстым, что Толстой причина развала России «на радость немцам и жидам» (М 3, 57). Бешеный антисемитизм – основа черносотенного мировосприятия, но в той или иной мере он наблюдался и значительно шире, далеко за пределами собственно черносотенства. А вот упоминание Ивановым (неважно, черносотенец он или нет) немцев в таком контексте требует самого пристального внимания и серьёзного комментария. Правящие круги Германии радовались победе Японии может быть больше, чем сами японцы (например, - книга советника германского правительства Р.Мартина «Будущность России», пер. с нем., М, 1906). Японский флот готовила к войне Британия, а сухопутную армию Японии – Германия. Несомненно, радовались они и революционному кризису в России. Совсем не случайно Парвус и Мархлевский издали «На дне» именно в Мюнхене в специально для этого организованном издательстве. А в 1907 – 1913 годах сам Горький (а с ним – и М.Ф.Андреева) также совсем не случайно имел возможность практически бесплатно гостить в особняке германских Круппов на Капри (Д.Быков «Капричио»), принимать там Ленина, Богданова и т.д. Письмо Иванова показывает, что в России многие отчётливо ощущали эту, далеко не сочувственную заинтересованность Германии в российских делах. Задолго до 1914 года.
Руководитель одной из упомянутых Толстым «комических» партий Ульянов-Ленин через несколько лет в своих статьях «Лев Толстой как зеркало русской революции» (1908) и «Л.Н.Толстой и его эпоха» (1911), в статьях разнузданно-бойких, отвёл Толстому значительно более скромную роль, чем та, которую Толстой реально играл в революционных событиях, - всего лишь «зеркала русской революции», отражающего мировоззрение отсталой крестьянской массы.
Таким образом, четыре достаточно авторитетных автора (Стасов, Бердяев, С.Булгаков, - а фактически получается, - что и сам Толстой) в значительной степени независимо считают эту роль чрезвычайно большой. Далее мы познакомимся с другими похожими оценками, включая суждение Чехова.
«ОСУЖДАЛ ДРУГИХ, СЧИТАЛ ИХ ГЛУПЦАМИ» (Л.Л.Толстой – «Лев II»)
Всякий раз, как ему указывали его неправоту, он выходил из себя и тогда, чтобы оставаться правым перед самим собой, он начинал осуждать других и считать их глупцами … Этот его приём, сделавшийся с молодости привычкой, помогал ему всю жизнь говорить только своё, не считаться с мнением других. Это было его силой, но в то же время той слабостью, которая похоронила половину его доктрины. Л.Л.Толстой «Опыт моей жизни».
Если концепция верна лишь наполовину, то выводы ею обосновываемые сомнительны целиком, не так ли?
Особенно Толстой возненавидел «антимакассары» (макассарное масло – популярное средство для роста волос), которыми Дора, шведская жена Льва II (урождённая Вестерлунд) «покрывала спинки кресел, чтобы спасти их от жирных затылков. Бедные антимакассары были для отца символом безумной и вредной европейской культуры. В этом он не совсем ошибся» (Л.Л.Толстой. Опыт моей жизни. Публ. В.Абросимовой/ Наше наследие, 1991, № 5). «Болел я больше всего из-за» отца «из-за его бесчеловечного учения, якобы дававшего людям счастье». А вылечил Льва II доктор Вестерлунд, отец Доры. Он же посоветовал 70 – летнему «Льву I» не слишком увлекаться вегетарианством, съедать в день хотя бы два яйца, иначе будут проблемы. Толстой про себя окрестил доктора «немецким мужиком, отставшим от медицины лет на тридцать». Что называется, встретились, поговорили …
«Лев Ii» считает основными первые религиозно-философские сочинения отца «Исповедь» (1879 – 1882), «Что же нам делать?» (1885) и «В чём моя вера?» (1883). Но интересующая нас прикладная сторона его учения достаточно полно и цельно сформулирована в значительно более поздней статье «Конец века» (1905).
«Он создавал новую мировую религию, которая должна спасти человечество, и которая строилась им из раз навсегда принятых за истину принципов, вроде непротивления злу насилием, безбрачия, пацифизма, ручного труда и т.п.», но сам «не мог разобраться в бесчисленных противоречиях и нелепостях, вытекавших из его религии». «Он ошибался, говоря о важнейших вопросах жизни, о власти и собственности, о браке и семейном устройстве русского народа, о культуре, науке и искусстве … об исключительности ручного труда и в некоторых других вопросах». «Он был прав восставая против устарелой православной церкви, которую давно надо было реформировать. Прав, проповедуя трезвость, воздержанность в пище, питье и браке». Но «он был не прав кругом в полном отрицании брака, и его повесть» («Крейцерова соната») «конечно должна была принести людям больше зла, чем пользы». В этом, как и в отношении к искусству позиция Льва II была близка к позиции матери. В 1889 – 1892 годах, в свои 20 -23 года Лев II был пламенным толстовцем и тогда восторгался «Крейцеровой сонатой», но в 1898 году, в значительной мере освободившись от влияния отца, резко осудил эту повесть в газете «Новое время». Герой его рассказа говорит: «К сожалению, люди не умеют самостоятельно мыслить и действовать и в большинстве случаев ищут поддержки в чужой мысли и советах … И вот гибнут эти слабые, простодушные люди, увлекаясь высокими учениями» И это – об «учении» отца! Публикация привела к очередной схватке с отцом, отец назвал его рассказ «глупым и бездарным».
«Его смерть показалась не мне одному, а миллионам громадной духовной потерей потому, что именно духовное горение отца в продолжение всей его жизни, его нежная и чуткая душа, искавшая общения с душой всего мира, несмотря на слабость
чтобы читатель не увяз, вообще было бы прекрасно.
"Комическая" партия 74 года рулила.