Дети выжженной пустыни бездуховности

зрительное ощущение страшной близости, как, с пронзительным, взвизгивающим лаем, огромный серый автомобиль мелькнул в свете угла и скрылся в замирающем шипении шин. Его фонари были потушены, он был пуст Шофера я не успел рассмотреть. Я не успел также заметить его номер».

Можно подумать, что оскорбленная добродетель, мстя за свои поруганные кем-то чувства, имеет на это полнейшее и естественное право!
Вот как об этом высказался Чехов в своей повести «Скучная история».
«И это не оттого, что женщина добродетельнее и чище мужчины: ведь добродетель и чистота мало отличаются от порока, если они не свободны от злого чувства».

Причем у Александра Грина есть вот до чего только прекрасное описание лютой мести в его повести «Алые паруса».
И ведь этот моряк никого не убивал, а только не оказал помощь.
Причем автор в том уверен, что если бы кабатчик просто отказал его жене и не просил бы взамен за помощь любви, то моряк бы до чего только здорово его помучив все-таки в конце концов протянул бы ему веревку.
И ведь никакой радости от удовлетворенной мести моряк не испытывал, а наоборот у него были угрызения совести, но он просто человек примитивный нецивилизованный, не было у него целой кучи красивых и нежно любимых им идеалов. 

И о да может кто-то и впрямь походил на Шарикова, но операции делают не только на голове, но и в других местах тела, так что при всей схожести ситуации прямого тождества тут быть никак вот не может.
Советская хирургия могла пришить пятку к заднице, а затем сказать, что так оно еще изначально и было.
Любые патологии, с чем бы они ни были связаны, оставляют после себя тяжелый психологический след, и без вмешательства хорошего специалиста могут создать в человеке устойчивое противоречие и внутренние неудобства, с чем-либо более чем конкретно неразрывно так связанные.
Если же говорить обо всем этом в самом конкретном ключе, то речь все-таки скорее идет о «Каштанке», которой кидают кусочек мяса на веревочке, чтоб затем тащить его обратно из ее желудка.
Помнится, Ханс Христиан Андерсен сравнивал себя с тонущей собакой, в которую мальчишки из жалости кидают камни.
Что же касается такого типа как Шариков, то - это типичнейший, примитивный злодей.
Ужас 20 века как раз-таки в том и состоит, что появилось множество людей в белых перчатках, желающих ликвидировать причину всякого совершенно так ненавистного им общественного зла.
И сами-то они не более чем лишь настойчиво призывали к такому действию, а грязную работу за них выполняли другие «дворники с огнестрельными метлами» для вычищения клоаки оставшейся им от всех тех прежних времен.
Что у тех, что у других была, как минимум, наполовину во всем чистая совесть!
Одни только и всего-то что, ворочая глазищами властно отдавали приказы, а другие воодушевившись этими рыкающими криками, их ретиво, расторопно и безропотно выполняли.
Это и позволило более глубокое падение в пучину зла, чем – это было когда-либо возможно в предыдущих столетиях.
Вот и Израиль в случае его поражения в войне 1967 года, а особенно в 1973 должен был превратиться в огневое стрельбище!
Поскольку оказался бы в состоянии поверженного идеологического противника, причем такого, который повернулся спиной, а точнее сказать задницей к социализму, а, значит, и враг вдвойне.
Не будь активной поддержки со стороны США, война могла бы закончиться совсем иначе и вовсе не из-за большей боеспособности арабского войска, а из-за, куда только более конкретного вмешательства со стороны СССР.
Он бы предельно просто задавил Израиль численно вот и все!
А вот затем под его нажимом арабские союзники ровный счет к 10 миллионам и подвели бы.
Галич об этом правильно когда-то написал в его песне «Реквием по неубитым"
«Всего лишь четыре миллиона. Осталось до ровного счета! Это не так уж много - Сущие пустяки!...»

…и наверняка Александр Галич имел вполне достоверные источники информации, а не одни только некие темные предчувствия.
Если бы полмиллиона или даже полтора с четвертью антисемиты так бы и не досчитались, они бы и тем уж утешились… подождем, мол, до следующего раза…
Причем трудность от моральных тягот при подобных делах как всегда в новейшие времена насквозь фальшивой гуманности светлых идеалов нейтрализовалось бы, тем самым разделением функций.
Одни ведь всего-то что отдают четкий и безоговорочный приказ, а другие его только лишь, как оно и положено здраво выполняют.
Можно, конечно, заявить о некоторой разнице между злыми жестокими и «добрыми» намерениями, как и некими изначально поставленными перед кем-то задачами, но это все так эфемерно и большого значения вовсе не имеет!
Главное тут в том, что всякая месть должна носить вполне личностный характер, а как только она выходит за его рамки, она тут же становится в той или иной степени дикой подлостью.
И самыми благородными намерениями всегда уж было принято прикрывать всякую безмерную эгоистическую гнусь, и в жизни нет как в книгах положительных и отрицательных героев.
Потому что в действительности все перемешено и зависит от великого множества причин как личного, да так и общественного характера.
Но самое страшное изобретение современной культуры - это желание всенепременной чистоплотности в любых перипетиях жизненных обстоятельств.
От этого положение вещей нисколько не стало лучше в смысле большего наличия нравственности и элементарной совести!
Но зато – как уж это тащит за уши искоренять зло, кровопусканиями, истребляя всяческих подлых негодяев.
А подлое недобро от всего этого еще и укрепило все свои позиции, потому что для того чтобы его реально извести перчатки необходимо было снять, а уничтожать одну подлую грязь, ну, а людей ей переполненных только лишь в том случае самой крайней на то необходимости.
При этом надо бы заметить, что любое грязное существо такой же человек, как и высокий духом и завсегда чистый помыслами своими интеллигент, по крайней мере, пока не убил или не изнасиловал, да даже и не совершил развратные действия, а особенно по отношению к малолетней.
Все моральные аспекты надо обсуждать и принимать соответствующие решения в процессе, каких-либо событий, а вовсе так не после их полного завершения без всякой возможности их продолжения когда-либо впредь.
А то вся та безгрешная мягкотелость в начале имеет свой жуткий и бесчеловечный конец, полностью при этом оторванный от всякого здравого смысла.
Великое человеколюбие вообще имеет свойство оборачиваться своей полнейшей изнанкой, потому что противоречит всему тому, что вообще есть в людской психологии.
Вот сначала отказываются казнить негодяев, а потом негодяи (и только лишь еще не разработав свое собственное судопроизводство) казнят без суда и следствия сотни тысяч людей, а миллионы гонят в Сибирь на голодную смерть.
Причем все это объективно говоря, может, где угодно и когда угодно снова повториться.
И поскольку по одной единственной капле вполне возможно судить о химическом составе целого океана, вот так и по взаимоотношениям одного человека и того общества, в котором он живет вполне можно легко вообразить, чтобы бы с ним сталось, сменись у него его сегодняшние «мудрые» хозяева.
Всегда уж запросто можно сыграть на общественных настроениях любого общества, ту самую мелодию, которая отправит людей на смертный бой с некой злой силой.
Вот только месть, если она не кровная и не скорая на расправу вовсе не исходит от сердца полного любви к людям, в том самом случае, когда кого-то подталкивают мстить за то, что не имело к нему лично ровно никакого серьезного касательства.
А ведь человек может просто-напросто хорошо осознавать всю свою непригодность к подобному роду внезапных отношений, уж коли в нем глубоко засел застарелый дух противоречия между восприятием духовного и телесного начал.
И кстати способность высказываться отрицательным образом, совершенно не обязательно должна лишь ограничиваться тем, что когда-либо было произнесено вслух, даже если оно кого-то очень даже сильно ранило, за самое, что ни на есть живое.
То, что так и не было выражено наружно, могло бы запросто привести в состояние истинного аффекта и полнейшей потери буквально всякой адекватности.
При этом человеку, на которого давят тяжелым прессом хорошего к нему отношения с явной жестокой укоризной за его неполноценность, без всякого осознания, кто он такой и что с ним когда-либо вообще было, может же ему зачастую очень даже нестерпимо желаться, так вот громко воскликнуть.
- «А что же вы вообще от меня хотите после того, что со мной было».
А сказав А трудно затем не сказать Б.
И это ведь иногда может привести к крайне тяжелым неприятностям.
А раскрепощенность в сексуальном смысле, когда она, конечно, не следствие половой распущенности, может быть привита одним только хорошим и вполне продуманным воспитанием, говоря о достойных и интеллигентных людях.

Отказ от любви не есть отречение от самого великого из данных человеку благ, что может исходить от одного только черствого и злого сердца, гораздо чаще это отказ души приблизить к себе кого-то еще, когда там и так уже и одному-то ужасно тесно.
А любые душевные страдания (грубо говоря) бывают в двух явно проявленных ипостасях, когда страждущий имеет возможность выбора, как и маневрирования или же когда у него его вовсе нет.
То есть, в одном случае он (или она) лишен всякой возможности избавиться от всех своих страданий, а соответственно разум тут помочь никому и почти никак ведь не сможет.
В таком случае если чего и делать, так это только отвечать ударом на удар.
Да даже и на удар по барабанным перепонкам каким-нибудь грязным ругательством!
В мире нет такой, пусть даже и самой заброшенной деревни, где было бы принято безнаказанно оскорблять друг друга, а вот другие вещи бывают и это тоже надо хоть как-то понимать и нисходить до чужого уровня культуры.
Автор имеет в виду не душой, а одними только мыслями, а это совсем не одно и то же.
Если это не нравится, а человек вовсе не желает корректировать свое поведение, то можно раз и навсегда завязать с ним общением и все.
Да, кстати при резком выпаде, когда человек говорит с мукой:
- Ты даже сам не знаешь, как же ты меня достаешь!
Мерзкий тип вполне ведь может состроить припохабнейшую улыбочку и сказать
- А мне только того и надо!
И тогда чего там огород городить?
Автор думает, что истинная культура в умении прощать человеку его естественные недостатки, а также она должна подразумевать способность поставить его на место, не прибегая к излишней грубой силе.
А, между тем, терзания выбора: выбросить ли человека из сердца или же дать ему еще один шанс, до боли красноречивы в своем критическом различии между совершенно различными видами взаимоотношений в прошлом.
Они могут быть наиболее (и в справедливом на то смысле) мучительными лишь при наличии ярких и светлых дней в чьих-то непростых человеческих или уж тем более любовных взаимоотношениях.
Это действительно может привести к дикой боли в глубине сердца.
Вот только общество в подобном случае на подмогу не позовешь.
У всех ведь свои личные проблемы и каждый должен их решать самостоятельно и по своему собственному