бледная его копия, сидела столько времени у изголовья кровати, где лежало тело. Вдруг услышал в коридоре чьи-то голоса, из стены выглянула голова Евдокии. Она ехидно улыбалась.
- Тут пришли. Говорят, к тебе!
Через мгновение в палате появилась Юна. Лицо ее горело алым румянцем, словно кровь била в ее жилах, хотя такое было невозможно, и была она очень взволнована.
- К тебе что ли, Муромец?
- Ко мне, - глухо ответил он.
- Ну, дает! – восхитилась Евдокия, - и когда успел? Ну, ты…
- Оставьте нас, пожалуйста, - тихо, но уверенно попросила Юна.
- Конечно! Воркуйте, голубки, - хрипло засмеялась тётка, и ее ехидная физиономия скрылась за стеной.
Они долго молчали. Юна с ужасом смотрела на человека, лежащего на кровати, переводила взгляд на него, и снова на тело. Илья молчал. Наконец она медленно заговорила:
- Это я виновата. Если бы я тебя к себе не пригласила, ничего бы не случилось.
Он промолчал, и снова долгая пауза повисла в палате.
- Пойдем, - нарушила тишину она.
- Снова пойдем?! Куда? – не выдержал он.
- Со мной, - настойчиво произнесла она.
- Иди ты к черту! – вдруг закричал он. - Ты сумасшедшая. Кто ты такая?
- Понимаю, ты сердишься.
- Сердишься? Посмотри, что ты со мной сделала!
- Пойдем, люди не должны быть одни. Это ужасно, если человек в беде остается совсем один. Так быть не должно, это неправильно. Пойдем к нам.
- Люди? Это вы люди?
- Пока нет. Но мы очень хотим ими стать. Ты идешь?
- Нет, - твердо ответил он. – И оставь меня в покое. Видеть тебя не могу.
Она немного помолчала, потом прошептала:
- Прости.
- Мне твое прости, как… У меня сейчас “квартал”, а я тут валяюсь…
- А, что такое квартал? – наивно спросила она.
- Все, иди! И чтобы я больше тебя не видел.
Глава 7
- По нашим показаниям кости черепа целы, оболочка мозга не затронута. Небольшая гематома. Такое бывает. Больной получил значительное сотрясение. Диффузное аксональное повреждение вызвано нарушением функций и возможной потерей аксонов.
- Аксонов? – прошептала Оля.
- Простите, доктор, можно доступнее, - перебил ее Алексей. Они уже долго сидели и слушали сложные выкладки нейрохирурга, которого он разыскал и привез в больницу.
- Доступнее? – не понял врач.
- Ну, проще, - пояснил Алексей. – Проще!
- Проще? Хорошо. Аксоны – это длинные отростки нервных клеток, которые позволяют нервам обмениваться информацией. Во время травмы под влиянием внешней силы аксоны растягиваются и смещаются. Так понятно?
- М-да! – проворчал Алексей, а врач продолжил:
- Травма микроскопическая, на КТ я ничего не вижу, считаю, что ему повезло.
- Но он в коме! – воскликнул Алексей.
- Люди с такой травмой, как правило, находятся без сознания более шести часов...
- Но прошла уже неделя! – не выдержала Оля.
- Вы меня перебиваете, - спокойно заметил врач.
- Простите, - извинилась она.
- В зависимости от степени и места травмы, люди могут оставаться в таком состоянии в течение нескольких дней и… даже недель.
- Недель! – с ужасом произнесла она. А потом?
- Диффузное аксональные повреждения могут быть легкими и обратимыми, а в случае обширных повреждений необратимыми.
- Что это значит?
- Это значит… Мне трудно сейчас дать окончательный прогноз.
- Может быть, нужна операция?
- Операция в данном случае не поможет. Это самая распространенная травма при автокатастрофах, но для нее на сегодняшний день лечения нет.
Он замолчал. Алексей и Ольга смотрели то на врача, то на Илью, который невозмутимо лежал на кровати, прикрытый простыней, и только приборы издавали монотонные, ритмичные звуки.
- Что же делать? – наконец, спросила Оля.
- Ждать. Будем наблюдать, стимулировать препаратами деятельность мозга, снова ждать. Другого рецепта нет.
Он неделю просидел в палате. Целую неделю он не отходил от беспомощного тела, которое уже ненавидел. Ждал в надежде, что оно пошевелится, откроет глаза, проявит хоть какие-то признаки жизни, но все было тщетно. Из палаты не выходил, охраняя. Не спал. Он не умел этого делать. Поэтому ожидание было мучительным. А каждое утро вздрагивал от зычного восклицания, доносившегося из коридора: - Сдать судна! Завтрак! Процедуры! Это напоминало военные команды, словно он находился в казарме. Потом к нему начинали заходить врачи, медсестры, они проверяли приборы, смотрели диаграммы, ставили капельницы, и так до самого вечера. В течение всего дня из коридора доносились топот и гвалт, а ночью, когда солнце склонялось за горизонтом, и больница погружалась во мрак, наступала зловещая тишина. Иногда ему казалось, что слышит за стеной какой-то шорох, непонятные звуки, причитания, но не отходил из палаты ни на шаг. Эти ночи были бесконечно длинными, невыносимыми. И были они невероятно темными. Столько темноты, в которую он смотрел усталым взором, пожалуй, в его жизни еще не было никогда. Беспросветная, безнадежная тьма! Ждать! – пульсировало в его мозгах. Хотя, где сейчас были эти мозги, он не понимал. А утром все с начала - Сдать судна!... Врачи говорили Оле, которая появлялась почти каждый день, что травмы хорошо заживают, остается только выйти из комы. Но как это сделать?... Несколько дней, может быть, недель, - сказал нейрохирург, - обратима, необратима… А если – необратима? Его безвольный полутруп не в силах справиться с болезнью. Но он является его частью, он мыслит, чувствует, существует. Может быть, он может чем-нибудь ему помочь? Кома – что это? Нужна информация! И однажды поздним вечером, когда к нему перестали заходить врачи, он решился из палаты выйти.
Легко перешагнул сквозь стену и оказался в коридоре. Здесь стоял полумрак и тишина. Но, присмотревшись, заметил какие-то тени. Больные в холлах, где, по-видимому, в прежние времена стояли кресла и телевизоры, лежали на кроватях, но повсюду сновали люди, которых он отчетливо мог разглядеть. Некоторые, как сомнамбулы, проходили мимо, кто-то сидел, покачиваясь на кроватях, кто-то стоял, вот мимо пробежал низкорослый мужичок. Он размахивал руками, словно рубил дрова, и мчался дальше. Какая-то бабушка в белой спальной сорочке подошла к нему и галантно предложила: - Потанцуем, милый? В этом одеянии, в свете полной луны она смотрелась, как невеста. Лет ей было за восемьдесят. Он в ужасе отшатнулся и пошел по коридору дальше. Сзади в спину получил удар и замер. Обернувшись, увидел того дровосека, который успел добежать до конца коридора и вернуться назад.
- Не мешай, - оттолкнул его тот. Илья непроизвольно пнул его тоже, мужик взвизгнул и заорал:
- Идиот, из-за тебя я ее потерял!
- Кого? – изумился Илья.
- Слепой, что ли? Бабочку! – он сорвался с места и помчался, размахивая воображаемым сачком, дальше. Илья хотел было двинуться с места, но уже шумная толпа окружила его со всех сторон.
- Чего пришел? Это женская половина! – услышал он.
- Бюджетник?
- Новенький?
- Нет, коммерческий.
- Лежит в люксе.
- Дайте-ка на него посмотреть!
- В одноместном?
- Да!
Шум становился громче, хор голосов мощнее, люди подходили ближе. К нему тянули руки, ощупывали, хватали за шею, за плечи. Один попросил мороженое, ему, видите ли, было жарко, другой денег на операцию, третий морфийку, (этому было больно) какая-то старушка заплакала, умоляя ее удочерить. Вдруг он услышал зычный голос:
- А ну-ка утихли, лунатики! Быстро по нарам!
Голос шел из угла просторного холла, заставленного кроватями, где он увидел женщину, лежащую у окна. К ней были подключены провода и маленькие приборчики светились зелеными синусоидами. Женщина была без движения. Рядом с ней на кровати сидела точно такая же женщина. Он ее сразу узнал. Это была Евдокия. Люди в ночных сорочках, услышав ее возглас, замолчали и разбежались по кроватям. По-видимому, ее здесь уважали. Через мгновение коридор был пуст.
- Муромец, ты что ли? – воскликнула она.
- Ну, я, - ответил Илья.
- Иди сюда. Не обращай на них внимания - расшалились. Магнитные бури, что ли? У меня с ними строго. Иди, посиди со мной.
Илья подошел, сев на кровати напротив, где ворочалась какая-то женщина, не в силах уснуть. Она стонала, причитала, стирая рукой пот со лба:
- Ох, пролежни замучили, ох помереть бы скорей…
Женщина его не слышала и не замечала, да и он ей не мешал.
- Ну, как дела? Как здоровьице? – весело спросила Евдокия. - К тебе тут консиллумы водят. Не появлялся ты. Думала, уже разбудили.
- Нет, не разбудили, - проворчал он.
- Чего так? Проломили-таки черепушку?
- Нет, голова цела.
- Ну и просыпайся.
- Как?
- Наподдай своему, пусть не лодырничает, пусть идет и живет.
- Что я могу?
- Подумай. На что тебе мозги?
- Я не знаю… Ты знаешь, как это сделать? Ты видела, как это происходит?
- Каждый день вижу. Это ты там, как барин в своих хоромах разлегся, а люди тут живут, за жисть борются.
- Расскажи.
- Чего рассказывать? Вот, смотри.
Она огляделась, нашла глазами в противоположном углу холла старушку, которая сидела на кровати рядом со своим спящим телом и крикнула:
- Эй, Катерина?
- Что, Евдокиюшка? – отозвалась та.
- Иди-ка сюда. – Катерина покорно подошла. - Ты на ужин в столовой что ела?
- Макарошки ела.
- Макарошки, говоришь? – задумалась Евдокия, - а еще что ела?
- Все. Так больше ничего и не давали.
- Понятно. А на обед что ела?
- Бульончик. Хлебушек.
- И все?
- Еще лапшичку ела. С подливкой. А та мяском пахла. Вкусно! – закатила глаза Катерина.
- С подливкой? Мяском, говоришь? – весело заорала Евдокия, - ну и дура!
- Почему? – робко спросила Катерина.
- Потому что помрешь, - уже хохотала Евдокия. - Нельзя было эту подливку есть! Протухла давно. Уже месяц, как повар мяско с этой подливки домой упер. Сейчас же и помрешь! Прям во сне!
Старушонка нелепо дернулась, словно судорога свела ее тщедушное тело, подлетела к потолку и белым привидением устремилась к своей кровати. Мгновение, и она исчезла. А Катерина, которая спала тихим сном, застонала, подняла голову, присела, перекрестилась, потом встала и, что-то бормоча, медленно побрела по коридору.
- В туалет пошкандыбала, старая, - сказала Евдокия. – Ну как, Муромец. Наглядно? Все просто. И так каждый день – просыпаются, засыпают. А ты лежишь в своих хоромах, жизни не знаешь. С народом нужно быть, с людьми!
- Это всего лишь сон, - пробормотал он.
Вдруг в конце коридора послышались тяжелые шаги. Он замер, а Евдокия прошептала:
- Идет, карга старая.
А шаги все ближе. Они дотопали до угла холла, замерли и мертвая тишина.
- Не за мной ли, дорогая? – вдруг весело крикнула Евдокия.
- Спи, Евдокия, угомонись, - послышался утробный голос, - не сейчас, успеешь ишшо, спи… Чего расшумелись-то? А ну-ка, цыц. Чисто у вас. Сегодня убираться не буду.
И снова эти тяжелые шаги. Они удалялись, пока не затихли совсем.
- Кто это? – задал дурацкий вопрос Илья. Евдокия посмотрела на его бледное лицо.
- Так, уборщица. Техничка. Ходит тут, подметается, - отмахнулась она и задумалась.
- Ну, я пойду.
- Иди, Муромец, ступай, заходи еще. А своего буди. Нечего там на полатях лежать. Пинками его, чтобы знал… Чего сидишь? – вдруг захохотала Евдокия. - Боишьси? Да ушла она, значит, сегодня не придет… Ну, пойдем, провожу.
- Не нужно, - глухо сказал он и встал, - а ее низкий смех еще долго оглашал просторный холл, заставленный кроватями. И эти глаза людей-нелюдей, сидящих рядом, отражались желтым блеском в свете полной Луны. И тишина. Кромешная тишина…
Глава 8
Снова Ольга и Алексей сидели в его палате, слушая нейрохирурга. Как и в прошлый
