Пустоцвет

попытки Буранова встретиться не выносить на обозрение другим. Вот так теперь и существую: только родителям сказала про… диагноз. Батя злится, ненавидит меня за то, что не просто внука убила, а заодно… всех детей будущих своих… пох*рила в один миг, одним жутким, глупым решением… Я и не снимаю с себя ответственность, не снимаю… Хотя, проще же… конечно, винить не себя. Особенно для общества: чтоб не пилили, не упрекали, камнями не бросали… и не плевали в лицо. Но не могу, нельзя – ведь иначе… будет еще хуже. Буранов и так победил. Не хотел – но победил. Не хватало ему еще и… остальное, все свое ценное отдать сполна, всю свою душу. А тебе не сказала – врать не хотела. Да и страшно… очень страшно было признаться… в своем уродстве. В своей никчемности. В позорной, мерзкой дефективности…
- Девочка моя, - вмиг ухватил мое лицо в свои ладони. Очи в очи. Не выдерживаю взгляд, отвожу глаза в сторону, новой волной слез давясь. – Лиз! Зай! – нежно, отчаянно позвал. - Котик мой! Ну, что ты говоришь? Какая дефективность? Очнись! Ну нет – и не надо! Подумаешь? – нервически, тихо, коротко рассмеялся. – Зато по ночам… спокойнее спать будем, не думая: кто, что, где, как.
- Но ты же хочешь… очень хочешь, - горько, болезненно. Поддаюсь. Сцепились наши взгляды в неравной схватке.
Улыбается. Добро так, понимающе, ласково:
- Я тебя хочу. А всё остальное – неважно: поскольку постольку, и будь что будет.
 
 
Глава 26. Поезд дальнего следования
 
***
«В смысле, не придешь?!» - раздался крик Николая в телефоне, когда Пахомов выдал обреченно-невероятное.
Машинально, еще сильнее сжал Костя меня в своих объятиях, будто страшась, что отберут. Пристыжено рассмеялся:
- В прямом… - короткий, украдкой поцелуй мне в висок, - разберись, будь добр, сам там: прессани малеха. Узнай, что к чему, че они туда заперлись, что это вообще было. И ментам отдай.
«Ментам?» - удивленно.
- Да. Юрцу. Он знает, что с такими делать.
 
***
Отбить звонок – и пойти вдоль леса, устремиться по грунтовой дороге в неизвестном мне направлении.
- И далеко мы? – залилась застенчивым смехом я, не выдерживая этой странной, терзающей интриги.
Ухмыльнулся:
- Увидишь, - загадочно.
- КОСТЯ! – вмиг гаркнула я, резко тормозя. Стала как вкопанная. Смело сопротивляюсь его напору, усилию сдвинуть меня с места. Надула (отчасти наигранно) обиженно, возмущенно губы я.
Захохотал:
- Ну, точно малое дитя! Хорошо, - скривился в едкой, но милой ухмылке. – Раз всегда отказывалась ехать ко мне… то к «нам». Идет? Захудалая, неубранная, съемная однокомнатная квартирка «недо-мента», «недо-военного». На первое время, - поспешно добавил, кивнув головой. – Согласна?
Счастливо заулыбалась я, пряча от смущения взор и пунцовея, будто матрешка.
Но миг – и словно прозрела:
- А Анна Федосеевна? – взволнованно выпалила ему в очи.
Скривился сконфужено Костя, закусив губу. Тяжелые размышления - и наконец-то отважился:
- А мы ей потом позвоним… Успокоим и всё объясним. Идет?
- А дела? – ядовито уже издеваюсь, неприкрыто язвя.
Почуял, вкусил… завелся. Коварная улыбка:
- Теперь ты – все мои дела, а остальное – так, глупости.
- А как же… недавняя сорванная операция… и «крысы»?
В момент нахмурился (притворная, хоть и с долей правды, серьезность):
- Я не понял. Ты что, опять отмазываешься?
Усовещено тотчас рассмеялась я, на миг отворачиваясь, увиливая от напора его колкого взгляда:
- Нет.
- Ну вот и всё! – невольно громче обычного; угрюмо. Но затем снова ухмылка: - А то ишь, че завела!..
 
***
Еще немного – и вышли к железнодорожной станции.
Более того, буквально сразу и прибыл на оную состав, примчал поезд.
Предъявил корочку Пахомов. И, получив  одобрение проводницы, едва ли не приглашение, вмиг забрался на ступени; учтиво протянул руку мне мой галантный кавалер:
- Прошу…
- А на авто, не, немодно? – язвлю, откровенно  давясь шоком, явно не понимая… зачем, к чему такие усердия. Но поддаюсь – цепляюсь, забираюсь внутрь.
Глаза в глаза. Лица на расстоянии вдоха:
- Как ты там говорила? - прищурился коварно, крепче сжав меня в своих объятиях. - Придет миг - и один из них унесет тебя куда-то далеко-далеко... в новый мир. В твой дом…
- А еще в сказку, - шепчу взволнованно, утопая в прозрении. – Но я не хочу сказку… - в испуге дрогнул мой голос. Замотала лихорадочно головой: - Я хочу тебя… настоящего.
Ухмыльнулся самодовольно.
 
***
Власть развращает. Обретая возможности, сложно уже противиться искушению использовать их… в своих частных целях.
А потому блистание удостоверением вначале рандеву для участливости местного контингента, денежная «компенсация» ныне – для успокоения души всех собравшихся: и нам в момент заботливо выделили целое купе для полного, приятного уединения.
Закрыть дверь, провернуть барашек замка.
 
Села у окна.
Костя, на удивление, тоже… напротив. Уперся локтями в стол.
Пристальный, странный, сверлящий, изучающий взгляд обрушил на меня - не выдерживаю, и, давясь улыбкой, заметала я взор по сторонам.
- Что? – сгорая от неловкости. И снова глаза в глаза.
Неожиданно движение - и протянул мне свою ладонь:
- Константин Павлович Пахомов. 1980 года рождения. Сотрудник правоохранительных органов. Майор ФСБ. Хобби нет. Все свое свободное время вкладываю во всю ту же работу. Разведен. Помогаю воспитывать сына: не одной крови, но своего. Из близких еще есть бабушка, Анна Федосеевна Грозовская. Правда, опять-таки… родней приходится не мне, а моему другу – Ваньку, бывшему напарнику. С недавних пор состою в отношениях с гражданкой Цветковой Елизаветой Анатольевной, и у меня серьезные намерения относительно нее… если она не против, - поспешно добавил и ухмыльнулся смущенно.
Рассмеялась я глупо, сконфуженно, окончательно прибитая шоком. Чувствую, как жар подступил к лицу.
Поддаюсь игре.
Пожимаю его руку:
- Елизавета Анатольевна Цветкова, 1986 года рождения. Сотрудник милиции. Пока без звания – и, судя по всему, на том… и закончится, - печально коротко захохотала сама над собой. – До недавних пор работала в школе учителем физкультуры. Замужем не была, хотя… чуть не вляпалась. Детей нет. И нынче – бесплодна, - нервически сглотнула ком горечи, боли. – И, если Вам, Константин Павлович Пахомов, 1980 года рождения, - заливаюсь шаловливой иронией, -  я еще интересна… то тут уж, как говорится, я бессильна: а потому – вся Ваша.
Крепко сжал мою ладонь. Вдруг резво вскочил с места и, обогнув стол, тотчас подался ко мне.
Захохотала я звонко от смущения.
Но давление, игра, попытка дразнить зверя – и уже повалил меня на спальную полку, сверху прибивая собой.
Жаркий, запойный поцелуй в губы…
Руками хоть и блуждал по телу, но на что-то откровенное, как обычно доселе, почему-то так и не решался… Еще миг – и вдруг стремительный напор: стащил с меня курку долой – помогаю. Снял и с себя верхнюю одежину. Хотел, было, на соседние сидение закинуть, да мимо: рухнуло все предательски на пол – не реагируем. Резво схватил мое платье за полы – и потащил его вверх, оголяя, обнажая меня перед собой бесстыдно. Сжалась я от смущения.
- А это обязательно? – тихий, робкий мой смех.
- Очень… очень «обязательно», - задумчиво прошептал, жадно изучая взором всё то, что столько времени манило, соблазняло собой, но так и не было доступным.
И снова уложил меня на спину. Голодно припал к груди: распутное блуждание языком, скользя по коже, играя с моими ощущениями, а затем грубый, знойный поцелуй, вбирая в себя, дразня, истязая завоеванный возбужденный сосок, доводя тем самым меня до протяжных вожделенных стонов. Утопил в ладони, сжал деспотично вторую грудь до сладкой боли. Протиснулся, лег между моими бедрами Пахомов - заставляя обвиться вокруг поясницы. Исполняю… всё исполняю - что бы не пожелал… Пробраться и к его закромам: стащить свитер, футболку; расстегнуть брюки; освободить, устранить последние преграды… - участливо ведется мой Костик. И снова шалость, наслаждение… от обоюдных ласк. Мгновения откровений, напряжения, жажды, накала интриги – и ворвался, вошел в меня, взрывая яркими красками небосвод…
 
***
Костя расселся у окна: облокотившись на стол, подпер рукой подбородок. Задумчиво всматривался вдаль. Я же лежала рядом, умостившись у него на коленях, как на подушке, и нагло томилась в ласках: нежно гладил меня мой «истязатель» по голове, тем самым хоть как-то усмиряя ноющую, пеленой тумана заслоняющую сознание, боль – эхо былых сражений.
- Ты это… - неожиданно раздался Пахомова голос, - только не злись, - тихим, спокойным тоном, будто убаюкивая (хотя не без затаившейся издевки).
- Что там уже? – гаркнула я, не сдержавшись от злости: тревога полосонула меня изнутри. И без того не по себе: до сих пор не верится, что счастье и покой для нас ныне – все же позволительная роскошь. Резво выстрелила взором ему в глаза.
- Мы не в ту сторону едем, - несмело прошептал, заливаясь виноватой улыбкой.
- В смысле? - подскочила я тотчас и забралась ему на колени, а там и вовсе едва не прилипла к стеклу: то лесополоса (золотом усеянная тиара уставших, ко сну приготовившихся, деревьев), то голые поля. Лишь вдали... иногда мелькнет столб, или чей-то автомобиль, али дом островком цивилизации. - С чего взял? - робко.
Тихо рассмеялся:
- По названиям станций понял.
- И чего раньше не сказал? - искренне удивляюсь, устремив взор на своего «негодяя».
- А только сейчас и понял. Я же тебе не навигатор, - ухмыльнулся.
Скривилась виновато, состроив нелепую гримасу:
- И что будем делать?
Явно потешаясь, уступил смеху:
- До города доберемся. А там: такси, маршрутка, автобус - что найдем, то и будет. – И вдруг печаль исказила его уста: - Прости... что затянул нас в дебри.
Враз округлила очи я. Еще миг – и сконфуженно захохотала. Движение – жадно прилипла к своему Костику, уткнувшись носом в шею – крепко сжал в ответ в своих объятиях.
Томно прикрыть веки – вдох; жадно вобрать в себя блаженный аромат, сводящий с ума запах; упиться теплом, трепетной близостью со своим мальчиком:
- Да мне… - помедлила от волнения, - мне, по сути, всё равно… даже если... и не вернемся мы больше никогда домой.
Вмиг грубая попытка Пахомова отстранить меня от себя, заглянуть в глаза - но не поддаюсь. Еще сильнее, усерднее  прижимаюсь в ответ.
Вынужденно смиряется. На ухо шепот:
- Ты серьезно?
- Ну да… - короткая пауза. - Я же не зря тебе тогда... уехать за границу предлагала... Лишь бы с тобою рядом. А в остальном – неважно: что, когда и куда. Хоть на край света.
- А родители? - все еще никак не может обуздать свой шок.
- Письмо напишу, - шутливо-искреннее.
Хмыкнул вдруг, но добро так, весело:
- А по телефону... нет?
- Не эпистолярно как-то, - глупо ржу.
- Че-го? - рассмеялся громко, язвительно.
Оторвалась я от Кости. Сползла на сидушку, тут же отвернулась, пряча покрасневшее от смущения лицо. Разлеглась. Голову, как и прежде, своему Пахомову на колени умостила, вот только взглядом уткнулась в живот, принявшись пальцем ковырять пуговицу рубашки.
Решаюсь ответить. Тихо себе под нос:
- И когда в тебе успел умереть романтик?
Жгучая, колкая тишина. И наконец-то:
- Когда ты ушла.
Обмерла я, прибитая правдой. Виновато, еще рачительней спрятала взор, а то и вовсе зажмурилась; закусила губу.
Но еще один шумный, сгорая в стыде, вздох - и нахожу силы и смелость отстоять, не ронять прежнее