Пустоцвет

обиды, заливаясь, захлебываясь уже слезами. – Ни его… ни других. И никогда уже больше не будет.
- Мы что-нибудь придумаем…
- Что?! – горько, отчаянно, невольно дернувшись в его хватке, но не поддался, не уступил.
Все так же сдержанно, нежно, успокаивающе:
- Что-нибудь, - приговором. – Люди в космос летают… А то… с таким мы не справимся.
- Космос? – отчаянно, озлобленно гаркаю. - Ты серьезно?!
- Сколько детей… без родителей растут. Без семьи, без дома... Кому-то да надо их брать, любовью одаривать… И заодно – судьбу спасать.
Обмерла я в рассуждениях.  Болезненные за и против. Решаюсь:
- А тебе не обидно? – жгуче, себя режа заживо.
- Насчет чего?
- Тебе же... любая…  может родить. Любая! Твоего… по крови родного. А тут – от всего отказаться. И ради чего?
- Ни чего, а кого, - невольно грубо вышло, озлобленно гаркнул. Но тотчас осекся, сменив тон на прежний: - Ради себя… и тебя. Не нужен мне никто иной. Только ты… И если не дано… иметь общего ребенка – то я это принимаю. И ничего здесь сверх... колоссального, сверхъестественного нет. Это - мое решение, - твердо, уверенно отчеканил слова. – И мне с ним жить. И пока у меня есть ты, и я счастлив рядом с тобой – пока всего этого мне будет хватать с головой. Я с радостью с тобой усыновлю ребенка. Да и за наших с тобой… поборюсь. Гляди, медицина не стоит на месте. «ЭКО-шмеко»… Че у них там есть? Всё можно перепробовать…
Отчаянно, скорбно рассмеялась я, зажмурившись от боли:
- И все-таки… надеешься. Ждешь.
- А ты? – резво спохватился, расселся в постели. Уставился на меня, да так, что буквально чувствую тактильно его взгляд. Поддаюсь – отрываю веки. Очи в очи. Продолжил: - Или все: сказали – и ты сдалась. Быстро руки опустила. Да?
Виновато, пристыжено прячу взгляд.
Долгие, шумных, тревожных вздохов, мгновения – и сдается:
- Ничего, - будто гром, звук его. Невольно вздрогнула я от испуга. Резво уставилась ему в глаза. Поддается, отвечает тем же: - Решим проблему нашу – и вернемся к этому разговору… И ты у меня уже не отвертишься, - игриво, коварно вдруг заухмылялся мой диктатор. – Будут у нас еще дети, - приказным тоном. - Сами родим или нет – неважно. А БУДУТ.
 
***
Часа четыре утра было, когда его вызвали на работу.
- А кушать? – взволнованно дернулась я в постели; пытка продрать глаза; увидеть, разглядеть нормально своего мальчика. – Давай хоть завтрак приготовлю? – живо кидаюсь на край дивана - голова невольно пошла кругом.
Но и без того - тотчас пресекает мне путь Пахомов: присев рядом, ловит в сильные, жадные объятия. Прижал к груди, короткий поцелуй в губы. Шепотом на ухо:
- Не надо, зай. Некогда. Там где-то заскочу, перекушу. Ты, главное, сама поешь. В холодильнике что-нибудь да найдешь… - резво отстранился, сорвался на ноги. Шаги по комнате. - А вечером уже привезу что-то более толковое, идет? Как и одежду - скинешь мне потом смс с размерами.
- Костя… - коротко, серьезно обронила я.
- Да? – невольно вздрогнул от удивления, учуяв неладное; резко уставился на меня.
Жгучие, резиновые мгновения – и отваживаюсь. Искренне и всецело осознавая:
- Я люблю тебя.
Вздернул невольно бровями. Округлились очи. Шальные секунды, дабы побороть шок, - и решается, заливаясь смущенной улыбкой:
- А я тебя, Лиз… Очень люблю.
 
***
Жуткий, пустой день… И пусть интерес брал свое – и изучать доселе закрытую от меня жизнь Пахомова было очень увлекательно, голова все же в основном туманилась другими мыслями: сердце откровенно изнемогало по своему мальчику. Едва обрела – всецело, безоговорочно – и надо отпускать. Волноваться… что, где, как. Лишь бы ничего плохого не произошло.
Честно, даже не представляю… как Ирина всё это выдерживала. Верю. Честно, верю… что она его любила. Какой-то странной, сдержанной, может быть, скрытой… нелепой любовью… Но любила. Ведь иначе просто не может быть – нет. Как можно Костю не любить? Когда он такой искренний, добрый, нежный, заботливый... верный, отважный, веселый… Не смотря на все «но», он хороший. Очень хороший…
Закачать в негодовании головой и шумно вздохнуть.
Скривиться.
И тем не менее, так плюнуть в душу, так предать…
Хотя… и я не лучше: по отношению к Буранову – тоже демон. Тоже – черти что…
Обмерла невольно у серванта, в мыслях своих потопая. А потому не сразу заметила, осознала, что взором наткнулась на что-то... до боли знакомое. В самом углу, в закромах блестела та самая заколка. Живо открыть стеклянную дверцу – и забраться внутрь, схватить цацку. Нет, не показалось (невольно смеюсь сама себе под нос): кручу в руках вещицу. Надо же… сохранил. Та самая… моя злосчастная заколка, что я моему Костику, моему "Захватчику", в «плату» за доброту, веселье и «лекарство» оставила, небрежно (тайно) обронив в машине.
Та самая, что для меня в те, кажется уже, далекие… времена немало мне нервов стоила.  Буранов…. Чертов Буранов. Давно мы с тобой познакомились, очень давно – мне тогда только семнадцать стукнуло. Закрутилось, завертелось. Страсть, яркие впечатления, чувства… первая любовь. Ты стал для меня целым миром, я же для тебя – лишь попыткой… обрести что-то стоящее. Всё сомневался, всё что-то искал на стороне, куда-то душа твоя тянулась. А я терпела, ждала-выжидала… Надеялась, искренне надеялась, что наступит день – и я стану для тебя не просто девушкой, не просто даже… женой, а любовью – настоящей, единственной и неповторимой. Но единственное, что ты упорно дарил, изо дня в день, – так это вранье. Чистое, красивое, блестящее – как эта мерзкая заколка. Покрытая лишь позолотой – так и наши отношения, твое ко мне отношение – было лишь позолотой. Вместо бриллиантов – фианиты: вместо чувств – надежда; потом - игра, а затем... и вовсе пустая, вредная привычка.
Долг. Даже наша свадьба, в итоге,  стала… лишь – долгом, и то... перед ребенком, а не – мной… Тебя же я бесила, твоя душа требовала свободы – я тянула тебя на дно: тихий, закрытый омут, где предложить могла лишь – заботу и тепло. Но это пока не явил ты мне свое истинное обличье – закрутилось, завертелось, забурлило подводное течение, рождая холод, злость, презрение в ответ – и топя уже нас вместе заодно.
Погубили… вместе погубили наше дитя: ты - своей жаждой чего-то иного, нежели есть у тебя уже, а я – своей глупостью. Вместе – трусостью.
Подарив заколку, думал, что я тебя прощу, что я пойду за тобой вновь… и в огонь, и в воду; стану женой, рабом. Жертвой паду на алтарь нужды и долга – а в итоге… ничего. Ни желания… ни нужды.
Ненавижу тебя. Ненавижу… Как и эту заколку… до сегодняшнего дня.
Дивная, жуткая вещица. Неоднозначная барышня. Вовсе неоднозначная.
Еще недавно – оплот, символ горя и слез, разочарования моего, Буранова.
А уже сегодня, сейчас – чувств, отношения… Кости ко мне. Ведь сохранил…
Действительно… с первой встречи я зацепила Его (и снова смеюсь сама себе под нос). Вопреки всему… и собственной холодности, принципам (ведь еще женат был), безучастию… а сохранил, сберег на память… обо мне – глупой, сбежавшей Невесте.
Чудеса… чудеса, ей Богу… и нет ничего в этой жизни однозначного. То, что сегодня является для тебя горем и тащит на дно, завтра может оказаться ступенью, поворотом, дорогой… к чему-то иному, более настоящему, к чему-то большому и действительно стоящему…
 
***
Явился Мой Герой домой даже не под вечер… а аж под самое утро.
Ночь без сна. Вся на иголках. И слезы наворачиваются на глаза – вот только… без зла, без обиды, без гнева. Если Буранов гулял, развлекался – то тут я знаю, верю… Костя не поступит так со мной (по крайней мере, пока)…
А потому, едва раздался шорох, застучал ключ и щелкнул замок, вторя оборотам, я тотчас, счастливая, сорвалась с места и помчала встречать своего суженого…
 
- Мой руки – и кушать! - радостно скомандовала, заливаясь смущенным смехом. - Я, конечно, тот еще повар… да и запасы у тебя не ахти...  - затарахтела, словно старая лебедка.
- А просто пельмени? – заливаясь блаженной улыбкой, покорился моим наставлениям: в ванную, да за мыло жидкое…
- Опять сухомятку? – оторопела я, скривившись в негодовании.
- А мы чайком разбавим, - хитро прищурился.
Смыть пену долой и живо вытереть руки полотенцем. Резвый шаг вперед, хватая меня в свои объятия. Короткий поцелуй в губы.
Взгляд обрушивает в глаза:
- Я соскучился…
- Кушать сначала, - грозно рычу, хотя не без притворства.
- Вот и я о чем же, - коварно захохотал и силой, нагло потащил в комнату…
 

 
Глава 28. Сладкая обыденность
 
***
Разбудил нас телефонный звонок.
На ощупь опробовал всю тумбу, пока не отыскал вредный аппарат:
- Слушаю. А! О! Привет, Игореш, - живо спохватился, расселся в постели Костя. Протер глаза кончиками пальцев. - Нет, не сплю… Как дела?
Ленивые движения - встал с дивана, прошелся по комнате. Вопросы-ответы… маловажный разговор.
Неспешные шаги на вход из комнаты…
Шорох в коридоре. И опять реплики… Стук дверцы холодильника – тихий смех…
 
Слезы, непрошеные, мерзкие, стыдливые, проступили на мои глаза. В момент отвернулась я, уткнулась в подушку.
И знаю, что неправа. Что неправильно всё это… и всё же… не могу сдержаться.
Частный разговор. Не для моих ушей… и никогда я не буду иного достойна, верно?
…всегда будет скрываться, прятаться от меня? Где мое место? И кто я ему? Если... семья в другом месте? Какая бы не была... но семья. Не то, что у меня... со мной... у нас. Вечно на задворках. Да, понимаю, сын - на первом месте. Однако… при этом мне необходимо теряться, затесываться где-то там, позади, за спинами… и не греть уши "чужими" разговорами, делами? Неужто наше общество... никогда не будет одним на всех? Я же с радостью приму Игоря. С радостью! И пусть не мамой, но хотя бы близким другом… Очень хочу стать! И радостные моменты, как и горечь (если, не дай Бог, приключится) делить сообща… Я хочу быть семьей… Его, Кости семьей – а значит и всех приму, кто бы ни был ему дорог. Даже Ирину… в какой-то мере, если общение с ней, как с матерью Игоря, ему будет нужно.
Скрип пола, рыкнула дверь. Слышу – зашел, присел рядом на кровать.
Молчит.
Ну да… договорил – вернулся.
Всё логично.
- Нет, - внезапно раздался его голос, будто гром, молнией прошибая всё мое тело враз - предательски вздрогнула. – Опять в работе… - грохочет прозрение. И не хочет стихать: - Зато к бабушке ездил на днях, проведал – привет тебе передавала, крепко обнимала и целовала… Варенье еще хотела передать – да дела меня позвали, не удалось забрать. Но, как-нибудь, обещаю, реабилитируюсь и заскочу к ней за твоими подарками.
Обмерла я, словно вор. Все еще не могу поверить собственным ушам, разуму.
И более того - стыдно сознаться, какие только что мысли разрывали мне сознание, душу...
- Лиз, - внезапно тихо позвал меня.
Вздрогнула, будто иглой ужалил. Тотчас обернулась я, ошарашенная. Удивленный взор ему в лицо: все еще удерживает телефон, прижав к уху плечом. Тычет мне стакан с соком и бутербродом.
Еще мгновение ступора – и наконец-то оживаю, поддаюсь. Поспешно забираю трофеи.
- Ешь, - шепчет мне вновь. – Нет-нет, я слушаю, - вмиг громко выдал и радостно заулыбался. Присел на край дивана. Пытливый взор на меня через плечо. Кивнул мне в немом вопросе: догадалась. Живо вытираю остатки слез со своих щек и с позором отворачиваюсь. Скривилась от стыда я в кислой, виноватой улыбке. Закачала отрицательно