Дети ночи (Глава 1)

– твое лицо. Лицо, которое ты носишь, но оно не твое. Это лицо принадлежит кому-то другому, и ты даже не знаешь кому. Мне снилось сегодня, что я – птица без крыл. Обезумев от синевы, я бросился с обрыва в небо, как мне казалось, а это была пропасть. Я думал, что я лечу, а на самом деле я просто долго падал. Я упал на дно пропасти, ломая кости. Лежал, истекая кровью, и смотрел в небо. Я умирал, жизнь по капле вытекала из меня, и ее впитывали холодные камни, а я смотрел в небо, и мне казалось, что в мире больше ничего нет, кроме меня и этого неба. Ведь я его видел, и я в нем летел, хоть мой полет и был паденьем на самом деле. Что это? Безумие?
Лех кивнул.
- И тебя на самом деле нет…
- И меня нет. Я – плод твоего воспаленного рассудка.
Адам слабо улыбнулся, снова пряча бескровное лицо на груди Леха, чье бьющееся глухим набатом сердце заглушало от него звучание жизни. Реальность была похожа на хоровод теней и вытянутых силуэтов. Тени беспрерывно плясали, кружась в каком-то нескончаемом водовороте из дней и ночей. Адам давно перестал отличать сон от реальности. Впрочем, он и не знал, по каким критериям следовало бы их сравнивать. Реальность была сном, таяла вместе с первыми лучами рассвета и внезапно кричала о себе в самый неподходящий момент. Сон был безумной реальностью, говорящей, что истинно только то, что ты видишь. Адам видел незнакомых людей, и их знакомые тени. Видел чужие тени и видел Леха. Никто не говорил Адаму, что Леха на самом деле нет, так же как нет теней, и багровых небес, и бескрылых умирающих птиц, и каменных ангелов. Но ведь никто и не говорил ему, что он есть…

5

Ночь лежала на крышах спящего города, недовольная его негаснущими фонарями. Ночи не было дела до неспящих бродяг. Лех быстро шел по узкому переулку, зажатому глухими стенами тесно стоящих домов. Здесь не было фонарей, чей противный желтый свет раздражает не меньше, чем их тошнотворное скрипение, здесь были тени. Густой непроглядный мрак. Столь густой, что его можно было потрогать и, погрузившись в него с разбегу, ощутить всей поверхностью кожи.
Лех побежал, врезаясь, врываясь в густоту мрака и исчезая в ней…
… На высокой горе темнели дрова погребального костра, на самой вершине которого лежало завернутое в ритуальное покрывало тело. У пирамиды из бревен стояли три фигуры с факелами, и к ним стремительно приближалась четвертая. Лех взял у Яна свой факел и опустил голову в знак скорби.
- Один из нас сегодня покидает землю Атцлана и уходит к предкам в чертоги вечности. – во мраке раздался голос тяжелый и древний. К костру подошел старик в широкой как мельничный жернов соломенной шляпе и длинном пончо. - Первая смерть придет за тобой, когда ты спишь. – старик бросил на сложенные дрова одну стрелу. - Вторая смерть на рассвете украдет твое дыхание. – полетела вторая стрела. - Третья смерть иссушит тебя в полдень. – бросил еще одну. - Четвертая смерть тяжко упадет на вечерней заре. – кинул последнюю. – Закон нашей земли требует, чтоб ты был отомщен, Станислав, и ты будешь отомщен. Но что делать, если даже я – Хозяин Четыре Смерти – не знаю, кому мы должны мстить! – старик бережно положил на дрова перо коршуна, и четверо подожгли костер.
- Есть пятая смерть. Она для всех. – желтыми глазами Лех внимательно посмотрел на полускрытое соломенной шляпой лицо старика.
- Есть… - тяжело, как нечеловечески уставший кузнечный мех, вздохнул старик. – Была. Коатликуэ. В давние времена из-за моря пришел белый бог Тлалок и отнял у нее власть над миром. Я – Хозяин Четыре Смерти с тех пор завершал круги человеческих жизней. О чем ты хочешь рассказать, пятая стрела? О том, что она есть? Коатликуэ? Но где же тогда Тлалок? Куда он ушел, когда его вновь позвало море? – старик исчез в густом мраке, бережно пряча пятую стрелу в сумку на поясе.
- Кто будет следующим? – неизвестно у кого, преимущественно у пылающего костра, спросил Вацлав.
- Любой из нас. – ответил Кристиан.
- Я видел тень. – рыжее пламя отражалось в желтых глазах Леха. – Когда погиб Станислав, тень была там. Она тоже видела, и будь я проклят, если она не испугалась!!
- Тень, которая из века в век преследует род твоего полусумасшедшего принца и методично истребляет. Если она то, о чем я думаю, она в принципе не может бояться. – Ян покачивался с носка на пятку. – Я не пойму только, зачем ей это нужно? О том, кто они, знают только они сами, да еще, пожалуй, их герб с ар-хангелом. Так что предположение, что кто-то ей заплатил, здесь не уместно. Тогда что? Личная месть? Разве подобные твари способны что-то делать во имя мес-ти, а не своего сомнительного призвания?
- Ты как всегда наворотил! – фыркнул Вацек. – Если! Да кабы! Ведьмаки просто убивают и баста! А эта обязательно одного оставляет на развод. Чтоб было кого пострелять. Это – охотник, понимаешь! Охотник на благородную дичь!
- А серебряные стрелы? Зачем ей тогда решить их серебряными стрелами? – присоединился к спору Кристиан.
- А я почем знаю? – взвился Вацлав. – Может, это ритуал какой-то, которого мы не знаем! А че мы до сих пор у старика не спросили?
- Я спрашивал. – отозвался Лех. – Он не ответил прямо. Сказал, что у вампира, который приставлен их охранять, пули тоже серебряные.
- Это означает, что ни тень, ни Орден до сих пор не знают, с кем имеют дело. – Ян усмехнулся, довольный столь сложной загадкой. – Кстати, в кого сейчас переродился наш вампир?
- Тадеуш Кнесинский. Двоюродный брат Адама по линии матери. – ответил Лех. – Хороша родня, нечего сказать.
- Да ты знаешь, ему, похоже, все до фени! Он же тронутый! Адам твой!! – Вацек нехорошо ухмыльнулся. – Старик говорил, что тебя как прокляли, или заколдовали, что ты так печешься о нем. По моим наблюдениям, у него и просветлений то не бывает! Он же бредит постоянно! Ты хоть понимаешь, что рождает его больной мозг? Я в его словах вообще не ощущаю никакой причинно-следственной связи. Никакой логики! Че ты с ним носишься?
- Просто у него никого больше нет, кроме меня.
Вацек всплеснул руками.
- Я растроган до глубины моей неизмеримой души!! Но! У каждого придурка – свои радости! Если тебе это доставляет удовольствие, нянчись с ним сколько влезет! Только сам не сдвинься умом на почве своей глубокой привязанности!! Для тебя нянек не найдется!!
- Укуси себя за язык! Может, отравишься, наконец!! – Лех сверкнул пронзительно-желтыми глазами и скрылся в густом мраке.  
Три пары желтых глаз проводили его в туман.
- Ты так говоришь, Вацек, потому что ты не понимаешь. - Ян слабо улыбнулся. – Ты ведь не любил никогда, вот и вся проблема.
Вацлав что-то ответил и махнул рукой, скрываясь в сизом дыме ночного неба. Исчезали звезды…

6

Лех с разбегу подскочил, кувыркаясь через перила, легко запрыгнул на балкон. Вошел в комнату. Адам спал, спрятав лицо в изгибе рук. Кострицкий сел на пол у кровати, пристально всматриваясь в черты своего странного друга.
Адам внезапно вздрогнул, поднял голову, открывая глаза.
- Не смотри на меня так внимательно… я боюсь тебя, когда ты так смотришь… ты как будто не принадлежишь этому миру, привычному миру… такой чужой и близкий одновременно… туман в углах комнаты… силуэты пляшут на окне… ты видел, как на окнах пляшут силуэты? Они часто пляшут. И сегодня тоже…
Лех наклонился к самому лицу Адама, горячими губами прижимаясь к его губам. В холодном апрельском небе исчезали звезды…
За окном стояла тень, держа на плече арбалет и нервно играясь серебряным болтом. Адам улыбался, наверное, тому, что видел во сне, хочется верить – горячим рукам Леха, согревающим его ладони.
Вместе с новым днем пришел дождь. Внезапно. Не спросясь. Затянул тучами небо и заполонил городок разноцветными шляпами зонтов. Ворвался в сонный мирок маленькой улицы и робко зеленеющего сада. Принес с собой хмурую полумглу и шорох капель, и мокрые разводы на стеклах.
Новый день не хотел входить в угловую комнату на втором этаже ни через окно, выходящее на кривую улочку, ни через другое, смотрящее в сад. Адам открыл глаза в полумраке дождливого утра и улыбнулся уголком губ, чувствуя горячее дыхание Леха, касающееся виска, видя его лицо, в полумгле хмурого утра похожее на лицо древнего божества. Снова улыбнулся, легко касаясь его губ кончиками пальцев. Как это чудесно, что идет дождь! Голову наполнили мысли и образы, в которых на сей раз не было каменных ангелов с пустыми глазами, только серое небо и дождь. Капризный в своем непостоянстве весенний дождь.  
… Как сладостны эти минуты, продлившие весенний дождь. Когда хмурые капли рассвета пристают к твоим ресницам, ты улыбаешься во сне. Мне не хочется тебя будить, но сквозь тяжелую пелену низко нависшего неба проскальзывает новый день и упрямо напоминает о себе. Часы на стене темнеют в сумерках и неторопливо ведут беседу с призраками снов. Дождь барабанит по крышам, срывается с карнизов и веток, разбивается о мокрые зонты спешащих по своим вечным делам людей и стучит, стучит в наше окно.
Как опьяняет действительность этого утра, этот дождь, слезами падающий с карнизов и веток, эти лоскуты рассвета, лежащие на нашем окне, пристающие к твоим ресницам… ты улыбаешься во сне… Это все так реально: мурлыканье кошки, тиканье часов и твое дыхание, касающееся моего лица.
Как хочется мне верить в эти минуты, задержавшие новый день, продлившие весенний дождь. Так чудесно поверить в реальность твоего дыхания, в то, что ты говорил во сне, в капли рассвета, пристающие к твоим ресницам, в твою улыбку…
…ты улыбаешься во сне…
Как сладостны эти минуты…
Как хочу я, чтоб это было правдой, чтоб ты был правдой…
Адам в одном неистовом порыве прижался губами к губам Леха, как измученный пустыней припадает к воде и жадно пьет. Кострицкий внезапно открыл желтые глаза, и Адам испуганно отпрянул от него.
- Я же не принцесса, чтоб просыпаться от поцелуя! – прищурившись, улыбнулся Лех. - Но это так мило…
- Ты все-таки настоящий… - Адам спрятал лицо на груди Кострицкого, и ему было все равно, что из кружащейся тающей пустоты на него снова пялились пустые глаза каменных ангелов, и силуэты выходили из углов комнаты, исчезая на середине. Ему было все равно, что они снова пришли в его мир, ведь рядом был Лех, а с ним совсем не страшно.