-Это Чеснок, - Игорь подбросил пару поленьев в костер. Стоял конец августа, солнце давно зашло, в чем было совершенно неоригинально. Сгустились сумерки, наступала ночь.
Я люблю наш остров. Под сенью его древ мы, то есть, я, моя жена и мои друзья, проводим большую часть наших летних отпусков и выходных. Расположен он вниз по течению от Самары, минут сорок на катере и я уверен, он просто идеален, чтоб отдохнуть и дух перевести.(1)
Хочу сразу оговориться, чтобы в дальнейшем не возникло недоразумений - меня хлебом не корми, дай только вставить в разговор строчки из чьих-нибудь стишков, прозы или еще какие афоризмы. Я это делаю в основном, когда своего словарного запаса не хватает. Иногда меня так и тянет изъясняться одними афоризмами, чтобы не перенапрягать свой мозг - зачем стараться, если все самое основное и умное сказано до меня и не мной?
В темноте со стороны Волги отчетливо доносился шум хорошего мотора. Компания была в сборе и все с нетерпением ожидали только явления Чеснока - Вольдемара. Почему явления, а не, предположим, приезда, приплытия, прибытия, наконец? Просто Чеснок никогда не приходил и не приезжал как все обычные люди. Даже если он прозаически приходил, то обязательно с целым набором разных происшествий, которые случались с ним за время движения.
Вот и сейчас все с нетерпением ожидали появления клоуна, который несся по Волге на всех парах в полной темноте, ориентируясь на свет костра. В условиях, когда уже в нескольких метрах от лодки не было видно ни зги, причалить к нашему лагерю можно было только при полной отключке инстинкта самосохранения. Берег представлял из себя отвесный обрывчик в 1,5 метра высотой и узкий пляж в полметра. Даже при обычных обстоятельствах подплыть к берегу было проблематично и под силу лишь трезвому индивидууму. А Чеснок, как известно просто так, трезвым "за Волгу" не отправлялся. Но мы были спокойны за него.
Способность Вольдемара водить свой катер "White Sally" на автопилоте феноменальна. Как-то раз мы плыли от нашего острова к городу в сгущающейся темноте раннего ноября. И только через час движения я заметил, что Вовочка, сидя за рулем, спит как убитый, причем, от самого острова, как он нам сам потом признался. И заметьте, за все время не отклонился от курса ни на градус. Если бы Вольдемара в свое время назначили капитаном "Титаника", то нам наверняка не посчастливилось бы лицезреть Леонардо ди Каприо (2), уходящим в ледяную глубину.
Шум мотора приближался со скоростью тайфуна "Иван". Костер, который для Вовочки должен был стать путеводным маяком, осветил пространство перед берегом и нас, сгрудившихся на краю обрывчика. Сами собой мы, наверное, представляли кадр из "Близких контактов третьего уровня" (3), перед приземлением космической тарелки. Но приземлился Вовочка. Секунда другая ожидания и из кромешной темноты вылетел серый катер и, сияя отблесками огня на лобовом стекле, на полном ходу вписался в берег.
В этот момент обязательно должна была наступить мертвая тишина, нарушаемая потрескиванием головней в костре. Картина была фантастической, как раз не хватало только гробовой тишины. Но она не наступила - Вовочка как всегда не выключил мотор перед приземлением. Он и не мог. Лежа на двух сидениях и трогательно подложив ладони лодочкой под щеку, он мирно почивал. Честно говоря, меня это потрясло. Если бы я вот так же въехал в обрыв, то, по меньшей мере, свалился бы от удара с сидений, а то и протаранил бы головой лобовое стекло. Но Вовочка даже не шелохнулся. По всей лодке, тут и там были разбросаны его шмотки и, в общем, все это выглядело, как если бы он на своем катере вырвался из какого-нибудь Бермудского треугольника. И спасся из этого самого треугольника только в стельку пьяный шкипер.
Игорь тяжело вздохнул и полез к лодке с видом человека, который выполняет одну и ту же обязанность на протяжении не менее ста лет. Он, наконец, выключил мотор и на нас обрушилась упомянутая мной благословенная тишина с потрескиванием костра, которая всегда наступает после отключения громко работающего мотора и "Русского радио".
Игорь влез в лодку и начал трясти Вольдемара, пытаясь разбудить и одновременно усадить его. Ему удалось и то и другое. Вовочка проснулся, увидел нас и, просияв младенческой улыбкой, протянул - "Ребяяята!" В его мутном взоре отразился костер, а неподдельная радость была, как у человека, который основательно пошарахавшись по свету, неожиданно перед собой увидел в дебрях путь прямой.(4)
Сам Вовочка перемещаться не мог и нам всем пришлось поднимать его непослушное пьяное тело на сушу. Тут он, к вящей досаде всех участвующих в подъеме, неожиданно обрел способность передвигаться самостоятельно. Каковую способность он сразу же употребил, на то, чтобы отправиться спать. Если бы мы хорошо не знали Вольдемара, то сразу же бы в это поверили, но, собравшись вокруг костра, стали ждать. Этого времени должно хватить на знакомство с самым шебутным персонажем данного правдивого повествования, хотя в дальнейшем он и сойдет со сцены.
В обычной жизни с Вовочки можно хоть картину писать в стиле соц.реализма, настолько он воплощает в себе рассудительность, спокойствие и, самое главное, трезвость. Даже внешне он производит вполне благоприятное впечатление и сильно смахивает на Брайана Дикона (5), который, как некоторым известно, играл Иисуса в одноименном фильме. Иногда, когда мы все плещемся в воде, вся эта картина напоминает принятие крещения у bona fide Помазанника Божия. Но если внешне Вовочка как-то напоминает Бога христианского, то своим поведением смахивает больше на какого-нибудь разнузданного бога греческого. Ведь стоит только Вольдемару влезть в свой катер и отплыть от стоянки, как он сбрасывает с себя образ пай-мальчика (если так можно назвать тридцатилетнего мужика) и превращается в неуправляемый цеппелин.
Он твердо уверен, что калории на природе можно добывать только из спиртного. И из-за этого у него всегда возникают проблемы с женщинами. И не удивительно. Когда он с кем-нибудь знакомится, а это, как правило, бывает осенью, он, что ни наесть сам доктор Генри Джеккил, но весной, в начале мая он все чаще и чаще превращается в малопривлекательного для слабого пола мистера Хайда. Поэтому начала лета как раз хватает на то, чтобы Вовочка в плане женщин оставался на мели. К осени он начинает поиски спутницы жизни заново. За всеми этими маневрами мы, его многочисленные друзья наблюдаем с огромным интересом, разве только ставки не делаем.
Стоп, на этом мне придется прерваться, так как на сцене вновь ожидается появление Вовочки. Полог у палатки зашевелился и появилась совершенно ничего не понимающая физиономия, затем все остальное. Вовочка встал во весь свой рост (метр восемьдесят примерно) и шагнул вперед.
В этой палатке обычно останавливаются наши друзья. Установлена она на помосте в двух метрах над землей и если бы я знал, сколько над уровнем моря, то обязательно сообщил. Под помостом располагается наша столовая, а в дождливую погоду мы под ним прячемся. В палатку наверху мы отправляем, как правило, совершенно невменяемых наших пациентов, для которых утренний выход в люди с неожиданным для них падением в бездну является лекарством от похмелья. Не понятно, почему Вовочка выбрал эту палатку для своих ежевечерних екзерсизов, но с каким-то маниакальным упорством он каждый день выдает один и тот же коронный номер, прозванный в народе "И этот выпал из гнезда".
Вольдемар может бисировать до посинения. Иногда за вечер он поднимался в палатку и выпадал из нее по пять раз, пока я не вспоминал какой-нибудь афоризм и не награждал его нечеловеческие попытки развеселить нас очередной человеческой мудростью или глупостью. И на этот раз сценарий не отличался новизной. Как всегда Вовочка, выйдя на свежий воздух, глубоко и с наслаждением вздохнул, широко улыбнулся (это было заметно даже в темноте) и шагнул вперед. Его падение с двухметровой высоты было как всегда удачным - на месте приземления нами заботливо была устроена удобная посадочная площадка из песка, которую мы периодически вспахивали для придания ей мягкости. Шлепнувшись вниз со звуком мокрой тряпки об пол, Вовочка приподнял на нас помятое все в песке лицо. Никто из сидящих у костра даже не обернулся в его сторону. Кроме меня. Повернувшись к распластанному придурку я изрек заготовленную фразу: "Проснулся Вовочка? Что замутило волшебное зеркало сна?" (6) Пьяни и рвани понравилось сказанное мной. Выплюнув горсть песка, он задал дежурный вопрос - "А ты кто такой" - после чего, с трудом поднявшись, отправился в свою наземную обитель. При этом он, как ночной покрывший дол, скорее полз, чем шел.(7)
Все с облегчением вздохнули - Вовочкины ежедневные прыжки без парашюта всем уже порядком надоели. Беда заключалась в том, что утренний Вовочка совершенно не помнил о выкрутасах Вовочки вечернего. Утром, восстав ото сна он не задается вопросом: "А был ли мальчик?", а просто начинает жизнь с чистого листа, то есть отправляется в закрома, где держит горючее и как клещ присасывается к бутылке. При всем при этом здоровье у него остается просто железным. Удивительно, потрясающе, но факт. Кстати, пока не забыл, если у кого возник вопрос, чего ради я описываю пьяные похождения своего друга детства, и уж не собрался ли я написать новую серию "С легким паром", то спешу ответить: без этого в моем рассказе будет не хватать очень важного звена. Поэтому, если вы уже тратите свое время впустую, читая эту историю, то тратьте его на полную катушку, не пропуская ничего.
Наступившее после исчезновения возмутителя спокойствия умиротворение погрузило нас в необременительные для мозговых извилин раздумья. Огонь костра, весело поглощавший тяжелым трудом собранные за день дрова, вновь осветил наши лица, но в несколько ином ракурсе. Праздный прохожий (если такового можно представить на лежащем посреди реки острове) наверняка увидел бы в нас тусовку индейских вождей, собравшихся для того, чтобы откопать топор войны и теперь мучительно вспоминающих, куда они собственно этот топор зарыли. Что ж, пока эта виртуальная картина маячит перед вами, я продолжу дальнейшее знакомство с остальными персонажами.
По правую руку, прислонившись ко мне горячим плечом, сидит моя Ленка, но рассказ о ней я оставлю на десерт. Слева же расположилась довольная жизнью фигура моего друга детства Майкла (ему нравится, чтобы мы его так называли, а по-русски его величают просто Мишка). Следом идет Слава, затем Игорь, Андрюша Дюшест и снова моя Алена. Такой вот расклад на ту памятную ночь.
От основной популяции россиян мужского пола Майкл отличается разве только своим идиотическим, как некоторые считают, смехом. Мы все рано или поздно смеемся. Так уж мы устроены, что никак не можем обойтись без гомерического, сардонического или еще какого сотрясения воздуха. Мы все смеемся, но уж точно не таким смехом, как у Тима Тайлера в "Проданном смехе" (8) и которым пользуется мой друг Майкл. Если вам приходилось
