Страшно заскрипев, баржа встала. Кран не перевернулся, но стоял ненормально - наклонясь к усыпанному яркими звёздами, горизонту.
- Любаша, спускайся, - предложил Василий.
- Ничего, - донеслось до нас из кабины, отвёрнутой в темноту. - Вроде бы остановилось.
И тут на палубу высыпали полураздетые моряки. Очевидно, подумали, что им капут. Они что-то галдели, но Василий громко сказал:
- Свяжитесь с берегом! Срочно буксир!
Кто-то из моряков, наиболее сообразительный, бросился в рубку управления.
Подошёл старпом, я угадал его по нашивкам на рукавах. Посмотрел на кран, на баржу, и на Василия:
- Удержит?
- Должна.
- Любаша, что ли? - удивился старпом.
Василий кивнул головой.
- Ну и смелая девчонка, - восхитился он и пошел между расступающимися моряками к рубке, сверкая голыми ногами под кителем.
Минут через двадцать подлетел большой буксир (может быть тот самый), и уперевшись носом в баржу, зарычал, подталкивая её к коробу крана. Стрела стала выпрямляться. И интеллигенты забегали внизу по палубе своей коробки, хватая швартовы. Это их вина. Они должны были привязать баржу так, чтобы она не оторвалась. Ну ладно: кино кончилось.
Мореманы включили гидравлику и стали открывать тяжеленные крышки трюмных люков.
В трюмах работали парами. Я с Василием. Он брал всегда второй или третий трюм, они самые большие. Первый маленький, но неудобный: клиновидный. И грузить в него прямоугольные пакеты нужно было мастеру. Четвёртый тоже небольшой, но более прямой, чем первый. Поэтому в первый Василий ставил или Виктора, или Григория с их напарниками.
Мы с Василием раньше тоже грузили первые и четвёртые, наиболее сложные. И когда он увидел, что у меня получается укладка пакетов, перешёл со мной во второй, или в третий. Во втором и в третьем был нужен темп. Нужно было не отстать от маленьких трюмов.
Григорий медлительный, основательный. Любил сложности. Делал всё вдумчиво, капитально. Первый как раз для него. Витька - дёрганый. Орал из трюма на всех, своим дурным голосом, потому что трюмовой на погрузке главный. От него зависит темп погрузки. Но в первом он почему-то всегда халтурил и портачил. Рвачь, что тут скажешь.
Трюма сносно освещались бронированными фонарями. Они были глубокие, метров пятнадцать от палубы до дна, потому что корабль ещё метров на 6-7 сидел в воде, даже пустой. На дне нашего второго, у борта, лежала кипа стропов. Я сразу заметил, что они голландские. Это было отлично. И в других трюмах тоже были голландские стропа. Корабль оснащался одинаковым реквизитом.
Наши советские стропа никуда не годились. Они были тяжеленные, при той же длине в 5 метров. Они были крестовой свивки, то есть - жёские. Они были толстые, в большой палец. Они часто рвались - металл в стропах плохой. Стропа - это троса с петлями на конце. Наши имели плетёные петли, которые делали такелажники.
А у голландских или японских стропов, толщиной в мизинец, крепость была необычайная. Лёгкие, петли зажаты толстенькой алюминиевой закаткой, что утяжеляло конец, и было удобно и нам и стропалям. Они не ржавели, как наши. Из них не торчали острые проволочки разорванных нитей, которые протыкали и рвали кожу на ладонях, даже через рукавицы.
- Ноль пойдёшь устилать ты, - сказал мне Василий и повернулся к Любаше, которая маячила позади нас в кабине крана.
- Любашь, сначала большие, шестиметровки, забьём их под комингс, а потом всё остальное.
- Как всегда, - кивнула головой Любаша и развернулась краном от нас, к барже, на которой, по высоко нагруженным пакетам, бегал Анвар. Лучший стропаль цеха погрузки работал в нашем звене. Ему помогал Сашка-столб.
Анвар помахал Любаше рукой, показывая куда нужно светить прожекторами крана. Любаша подвернула башню и опустила пониже стрелу, на которой было ещё три прожектора. Анвар кивнул её головой и втиснулся между пакетов. Сашка-столб постоял над Анваром, и пошёл по пакетам, разыскивая между ними хорошие зазоры. Ведь пакет нужно было подорвать краном, не повредив, а затем, как арканом, закинуть вокруг него строп, и протащить под ним.
А пакеты были хрупкие. Кран мог дёрнуть с усилием в пятнадцать тонн, хотя его грузоподъёмность всего пять. Стропа рвались как нитки. Как паутина, с гитарным звоном, лопались стальные ленты, которыми были стянуты доски или толстые плахи пакетов, рассыпаясь во все стороны. Вот тогда кошмар... Трое или четверо бросали погрузку и начинали набивать пакет. И длилось это 40-50 минут. И без никакой доплаты. Это если в темпе. А с ленцой - больше часа. Всё за свой счёт. Потеря времени.
Нужно было быть мастером, чтобы оторвать плотно пригнанные, где-то в Лесосибирске, пакеты, застропить их, не повредив, и подать нам в трюм.
Анвар переговаривался с крановщицей жестами, потому что был от неё в 20-25 метрах внизу, не как мы, почти рядом, метрах в 8-10.
Посмотрев на нас, Анвар махнул рукой: давай стропа. Наверно нашёл хорошее место, где можно было подорвать пакет. Любаша повернулась к нам, и я полез в трюм, по железной скобяной лестнице. Василий остался наверху «ухманить».
«Ухманить» - это руководить при помощи жестов движением крана. Жесты были необычны и ими можно скомандовать, сделать страшный многотонный рывок. Это Любаша исполняла виртуозно. Или показать жестом, как подвинуть пятитонный пакет на 10 сантиметров в сторону, что по понятиям дилетантов такой штукой, как громадный кран, совершить невозможно.
Но Любаша могла подвинуть пятитонный пакет по команде «ухмана» и на один сантиметр, что было совсем уж невероятно. Однако это правда. И всё это делалось вслепую, потому что она не видела ни трюмового, ни пакета из-за борта корабля, а действовала только по команде «ухмана». Представляете, каким глазомером, чувством движения громадной тяжести, имеющей всё проламывающую инерцию, должен был обладать «ухман»!
Я спустился в трюм. Присмотрелся. На днище была нарисована разметка жёлтой краской. Сверху, из-за бледного освещения, её почти не видно. Я посоображал и неожиданно понял: баскетбольная площадка. «Мореманы», когда идут порожняком, открывают люки и играют в трюме в баскет. Хитрые бестии. Поднял глаза, и замер.
На окрашенной красным суриком переборке, что отделяет один трюм от другого, через которую слышны из соседнего трюма жуткие железные скрежетания, это когда тяжёлые шестёрки вбивают под комингс, на переборке я увидел рисунок сделанный мелом, два на два метра. Рисунок удивительный, не советский, сразу видно. Громадная ладонь, вертикально вверх, все пальцы сжаты в кулак, кроме среднего, указующего в потолок: неприличный жест. И ещё, кусочек рукава рубашки, с запонкой. Немного аляповато, но всё понятно.
- Мужики! - крикнул я: - Картинка!
Сверху, из-за края трюмного люка высунулось несколько голов.
- Плохо видно...
- Давай спустимся...
Ко мне в трюм сползли Витька, Григорий и Фёдор, который был старшим в третьем трюме. Кроме того, что он был крановщик, он был неплохим трюмовым.
- Мазня! - презрительно бросил Виктор.
- Не скажи, - возразил Фёдор. - Красиво.
- Василий! - хрипло позвал Григорий.
Василий свесил голову сверху.
- Брось пару диленн или багетт.
Это всё английские названия пакетов. Довольно красиво звучащие. Диленна - это пакет длиной в 2,7 метра, багетта - в 3,0. Все пакеты имели такие названия, но я их не мог запомнить. И они различались длиной друг от друга на фут, на 30 сантиметров, по английской системе мер: 1,8 метра, 2,1 метра, 2,4; 2,7; 3,0; 3,3 и так далее, вплоть до 6,6 метра. Все эти пакеты стропаль, крановщик или трюмовой должны различать издалека, на лету, даже за несколько десятков метров. Без глазомера никуда.
- Зачем? - кратко спросил Василий.
- Ответ сделаем супостатам.
- Есть необходимость?
- Есть! Есть! - как всегда диким голосом заорал Витька.
- Оставите их в центре, - распорядился Василий сверху и отвернулся к Любаше и Анвару на барже.
В центре потому, что первыми в трюма с комингсами подают длинные пакеты, чтобы вбить их под переборки и под борта, под комингсы, а уж потом, в центр ставят мелочь.
Через пять минут сверху, почти бесшумно, спланировало сразу две багетты, что запрещалось. Подавать краном можно было только по одному пакету. Но мы (как всегда) игнорировали правила, то есть, имели виртуальную интимную связь с автором этих инструкций, а так же с его матерью, и со всем начальством, в извращённой форме. В общем: в лоб, в гроб, и в чердачные перекрытия...
Мы моментально отцепили пакеты и при помощи Василия, как «ухмана», приподняли один из них краном, подвели к краю люка, к другой переборке, противостоящей.
Дружно, втроём, раскачав пакет, мы вбили его по самое «не балуйся». Почти до самой переборки.
Такое с тяжёлыми пакетами не получается. Их затаскивают под комингс жестоким, варварским способом. Василий отреагировал как надо, сбросив пакет на дно. А затем и второй пакет, раскачав, чуть повыше, мы забросили на первый, потому что рисунок был сделан на высоте в пять метров (с двух пакетов, плюс рост художника). И мы не хотели, чтобы наше произведение было ниже супостатовского.
[justify] На пакеты полез Григорий. Я всё гадал, что же он намалюет. И был поражён. В течение тридцати секунд, смелыми штрихами мелом, он оказывается всегда носил его в кармане, Григорий изобразил руку, высовывающуюся из рукава рубашки с фигурной запонкой, и ещё