Радости зэков тоже не было предела - появилась возможность использовать весь этот военный контингент в своих корыстных целях.
Что нужно зэку? Чай, сигареты, конфеты, пряники, водка, анаша, и другие прочие мелочи. Вот за выполнение малейших просьб, командиры военного производства, облагались данью.
Правда, анашу и водку они поставлять категорически отказались, мотивируя этот отказ боязнью схлопотать срок, и занять достойное место рядом с представителями местного спецконтингента.
Все остальное они тащили в зону в невероятных количествах. Ибо производство упиралось в одно неодолимое обстоятельство: токарь, или фрезеровщик, тот же кузнец и особенно ремонтировщик, глядя чистыми глазами в лицо представителя военного ведомства, внимательно слушал того и согласно кивал. Все это время рабочий не отводил взгляда с рук военного представителя. И если в этих руках находился кулек с чаем и сигаретами, работа начинала кипеть, если нет, то тут же находился миллион причин отложить работу на более поздний срок.
А, вот чай, или конфеты, или и то и другое вместе, максимально ускоряли весь трудовой процесс.
Необходимо срочно сдать продукцию? – тащите конфеты и пряники, таков был принципиальный лозунг в четвертом цехе.
За каждую провинность в ШИЗО специалиста не посадишь – себе дороже, вот и несли представители заводов продукты для специалистов и для неспециалистов, кто их разберет - все в одинаковой одежде и все, как один, жадные до конфет и колбасы.
В ОГМе завода жизнь текла своим чередом - работающие в нем осужденные, более чем кто-либо, были обеспечены продуктами и сигаретами заносимые в зону военным людом.
Занятые в четвертом цехе производственники выполняли поточную работу – у каждого из них была одна операция, неважно станочник он, или сборщик.
Иное дело ремонтировщики – все нестандартное оборудование требовало постоянного контроля с их стороны.
Этой зависимостью и пользовались наши герои – Висеров и Ильяс, беззастенчиво облагая данью пришлых вольных специалистов.
Штат в ОГМе стал распухать не по дням, а по часам. И кто только не приходил туда устраиваться: и щипачи, ничего не умеющие делать, как только воровать кошельки, ширмачи и грабители, убийцы и насильники. Отказывать им в приеме на работу было не совсем этично, а самое главное, совсем небезопасно. Поэтому Висеров придумал хитроумную комбинацию.
Чтобы, как можно мягче, избавиться от не угодного кандидата, мечтающего перекантоваться среди толковых работяг, он, как только на горизонте появлялась некая бестолочь, вел с ним догую доверительную беседу.
Затем вручив кандидату в работяги толстенную, никем не прочитанную с длиннющими формулами и графиками, книгу, типа – руководство по управлению зубонарезным автоматом, провожал его до двери кабинета главного механика, и ласково напутствовал того словами:
- Почитай, братишка, хорошенько изучи, затем приходи – сдашь экзамен главному механику, и за станок, работы много, только учи на совесть, не то механик не любит тупорылых разгильдяев.
Сам Висеров эту книгу не читал. Однажды, он, от нечего делать, лениво просмотрел несколько страниц этого технического фолианта, и ничего там не поняв, закинул его на полку книжного шкафа, где тот благополучно годами пылился. Так вот, через неделю, другую, кандидат в рабочие, с тяжеленной книгой в руках опять заходил в кабинет. Отдышавшись, он бросал ее на стол и скорбно вещал:
- Ну что ты мне, пахан, дал. Там какие-то тангенсы, кутангенсы, ничего не понятно. Работать у вас не буду. С этими словами он исчезал из ОГМа навсегда.
* * *
- Что это ты Борис, все коммунисты и коммунисты, - гундосил незнакомец, недавно пришедший этапом в зону и, познакомившись с Борисом – токарем ОГМа, мечтал устроиться туда, - среди них тоже есть порядочные люди, честных, правда, мало, а порядочных хоть отбавляй.
Вот возьмем, к примеру, мою племянницу - ей десять лет, и у нее врачи какие-то неполадки в легких нашли.
Тогда детский врач-женщина отправила ее в бесплатный санаторий, на целых три месяца. И уж, наверняка, эта женщина - коммунистка, без этого нельзя – все врачи и железнодорожные работники должны быть коммунистами, не обязательно членами партии, а коммунистами, точно должны быть.
Так вот, съездила сеструха моя в тот самый санаторий, племяшку проведать. Так ты не поверишь, она мне просле поездки этой рассказывала: кормят там пять раз в день, каждый раз сметана, мясные беляши, пловы, компоты, фрукты, хоть зажрись, а о какавах или, чего еще вкуснее, я уже и не говорю. Ребенок поправился на три килограмма, и вышла девка наша из санатория совсем здоровая.
- Да, - соглашался с ним Борис, - советская власть, многим простым людям дала хорошую жизнь.
А то, что воруют, так не только коммунисты воруют, но и простые люди, без всякого образования, того и гляди норовят чего-нибудь стащить.
Да, хотя бы взять у нас в отряде, коммунистами вроде бы и не пахнет, если не считать, конечно, ментов. Особенно этот замполит, вот уж ловко умеет людям мозги морочить. То про светлое будущее пропоет, то про трудовую дисциплину. Короче говоря в отряде коммунистов нет.
А кто намедни у Юнусаки, когда он ночью пошел проведать своих земляков во второй отряд, семь пачек «Примы» свистнул? Тот там чаи распивает, а у него сигареты из тумбочки воруют. А вот поймать крысу никто не может. Так вот я тебя и спрашиваю:
- Что, это коммунисты с воли, усыпив охрану, проникли в седьмой отряд, и в темноте отыскав тумбочку кайфующего зэка, обчистили ее, оставили бедолагу без отоварки и кровняшки? Как это все понимать?
Нет, это свои, собственные падлы, недостойные ни уважения, ни жизни соделали такое. И куда только смотрят авторитеты?
Почему крысы обнаглели до беспредела, и как теперь мужику перекантовываться, как дождаться следующей отоварки? А мы все – коммунисты, да, коммунисты. Они-то, наверняка, не стали бы, тырить у мужика последний харч и сигареты?
Во время этого разговора, Митрич, бригадир монтажной бригады ОГМа, спокойно спал. Он и еще двое пацанов из его бригады, свернувшись клубочком на лавке, раположенной раздевалке ОГМа, отдавая дань Морфею, негромко храпели.
Основную работу – выкопать котлован под фундамент двухсот пятидесяти тонного пресса, они вроде бы выполнили.
Но глубина котлована все еще не соответствовала проектной, и необходимо было еще не один час махать киркой и лопатой.
Вместо того, чтобы завершить порученную им работу и достичь необходимой глубины котлована, ребята спокойно спали, резонно посчитав, что оставшаяся работа – это уже, так сказать, мелочи жизни.
Но эти мелочи могли дорого обойтись бригадиру монтажников – Митричу, и стоить ему лишения двух дополнительных рублей к отоварке, или даже заключения в ШИЗО. Он – бригадир, ему и отвечать.
Неожиданно, до конца незаснувший мозг бригадира дал команду на пробудку.
- Надо идти и докапывать котлован, приказывал он телу бригадира.
- Успеется, - ответил Митрич своему мозгу. Он, неоткрывая глаз, прислушился к разговору токаря с неизвестным человеком. Так ничего не разобрав, он заствил себя подняться. Приглядываясь сквозь щелки глаз к незнакомому профилю, Митрич, снова стал слушать беседу двух философов, живописно описывающих последние события зоны, и дающих смелые выводы действия, или их отсутствию местных авторитетам и всему советскому правительству.
На фоне тускло освещенного окна вырисовывался невероятных размеров нос незнакомца, не с горбинкой, а совсем, наоборот, с какой-то седлообразной выемкой. Нос заканчивался где-то в тени, и поэтому об истинных его размерах Митричу приходилось только догадываться. Из-под носа, где по идее должен был располагаться рот незнакомца, вылетали резкие рваные слова, слегка приглушаемые гайморитом.
Зачем только он затолкал в нос шарики от подшипника? - туго соображал до конца непроснувшийся бригадир.
Он напряг, чуткий на звук металла, слух, и решил для себя, что если это подшипник то двухсотый.
Приподнявшись на лавке, бригадир остановил взгляд на мирно почивавших разгильдяях и, вспомнив об угозе ШИЗО, грубо растолкал их.
- Хватит клопа давить, - крикнул Митрич, - ишь, тюлени, им бы только спать, разлеглись тут, как на пляже. Хотите Витьку соседями заделаться?
Кича по вам сильно плачет. Дуйте сейчас же во второй, и чтобы к съему яма была готова. Пацаны, не успев протереть глаза, пулей вылетели из раздевалки. Базланить с только, что проснувшимся Митричем, себе дороже, посчитали они.
Будучи еще молодым человеком, Митрич, в первый раз спустился в шахту, в которой затем проработал двадцать семь лет. Оказавшись под землей, он был подавлен той мрачной обстановкой в которой работали шахтеры. Черные от пота, и угольной пыли люди, сновали вокруг него, перетаскивая бревна и разные железки. Они, громко кашляя, грубо толкали, стоящего с выпученными от удивления глазами, будущего коллегу.
Первым желанием Митрича было убежать отсюда туда, где светло и чисто. Но это желание невозможно было осуществить, в силу того, что так называемая клеть, опустившая его и начальника участка – пожилого, дородного мужчину, давнего знакомого его отца, которого мать Митрича уговорила пристроить мальца на работу, ушла наверх. И, во-вторых, как-то неудобно получалось - уговаривали, уговаривали и тут на тебе – хочу наверх.
Самолюбие и внутренняя порядочность, а скорее всего острая потребность в деньгах, заставили Митрича остаться в шахте и выслушивать инструкции начальника, который скороговоркой старался быстрей ввести в курс дела вновь испеченного проходчика.
Потом пошли трудовые будни, а с ними успехи и провалы в работе. Жизнь текла, особо не отличаясь от жизни, таких же, как и он миллионов шахтеров.
Уже через два года после первого спуска в шахту, Митрич обзавелся квартирой, кое-какой мебелью.
Отец его к тому времени скончался, и он остался жить с матерью. Анатолий – так назвала своего последыша мать Митрича, когда он родился в большой казацкой семье на Кубани.
В голодные тридцатые годы от чахотки умерла старшая сестра Анатолия – Ксения.
В это же время началась кампания по сплошной коллективизации на основе раскулачивания зажиточных казаков. Хотя отец Анатолия - Дмитрий Павлович и не считался кулаком, а числился в списках местной администрации крепким середняком, он все же посчитал за лучшее - не испытывать судьбу и, распродав нехитрое имущество - лошадь и корову, выручив небольшие деньги подался на Урал.
Скоро началась Великая Отечественная война. Проводив на фронт двух старших сыновей, Дмитрий Павлович с женой и малым Анатолием переехал в Среднюю азию, в небольшой шахтерский городок.
В самом конце войны, когда Красная армия добивала фашисткого врага, семья получила похоронки, вначале на среднего, а затем и на старшего сына. После этого отец Анатолия страшно запил, перестал работать, и все заботы, по добыванию денег на пропитание, легли на материнские плечи. Вскоре отец
|