справишься!-
На миг закрыла глаза и открыла их снова, нагнулась, подняла разбросанные бумаги. Прижала письмо к своим губам, пытаясь вспомнить его поцелуй. И не глядя все бумаги назад в отсек планшета, закрыв его, как будто пряча его смерть в то место, откуда она так нечаянно появилась в ее жизни. Сумка, это его сумка, это все что осталось от него, все, что вернули ей. Что вернули ей с этой войны вместо Игоря. Она еще раз провела по ее поверхности пальцами.
-Не смей! Не плач! Не смей! У тебя будет ребенок, ты не смеешь!-
Прижав сумку к груди обеими руками, она вышла на кухню и, подойдя к окну, замерла у него, застыла в молчании. Замерла так как будто бы совсем умерла, не чувствуя больше себя, своего дыхания, не ощущая биения сердца, ног, рук - ничего не чувствуя. Но и в этой пустоте не было, никакого покоя. Тишина вокруг нее зазвучала переживаниями.
Во дворе под окнами горел одинокий фонарь. Отражая его свет, сверкали покрытые инеем ветви деревьев. Вырвавшаяся из плена черных облаков на небо пролилась желтая луна. Большим невидящим глазом она светила на мир внизу. Искрила снежная дорожка, от общежития уходящая вдаль, пропадая в темноту.
Она вспомнила тот день, то ранее декабрьсок утро, когда ее Игорь уходил из дома в последний раз. А ведь он так не любил это слово последний, всего педантично поправлял ее: «крайний», так все суеверно говорили в его части. Они долго целовались тогда на пороге перед расставанием, не смея расстаться. Она хватала его за руки, не отпуская, а он целовал ее. Целовал ей губы, шею, лицо, ласково касался теплыми губами ее закрытых глаз – так как любила она. А она все пила и пила как сладкое вино эти бесконечные поцелуи, подставляя себя под них как под дождь, не могла ими никак напиться. Пьянея от них, в жажде, стараясь запомнить, вобрать каждый из них так глубоко в себя как могла, навсегда. И шептала ему, в полузабытье: «еще целуй, ну же, еще, еще!» Голова ее кружилась от невыразимой беспредельной нежности к нему, от которой казалось, можно было задохнуться. И она задыхалась, теряла рассудок, любовь к нему переполняла ее. И он целовал и смеялся: «все, хватит» убирая лицо и губы. А она капризно требовала «мне так тебя всегда мало, я хочу еще, мне нельзя, никак нельзя отказывать!», он отвечал покорно: «конечно» и пальцы их переплетались, и игра начиналась снова. И она устав, напившись им, отпустила его, обвившие его шею руки, разжались, безжизненно спустились с его плеч. «Иди» приказала ему: «ну же иди». И кивнула ему, махнула рукой. Они встретились взглядами. Игорь побежал по коридору, торопясь, уже опаздывая.
А потом он выбежал на улицу, и быстро шел по искрящей в свете фонаря снежной дорожке. Снег хрустел под его шагами. А Игорь то и дело, через каждые несколько шагов, поворачиваясь к ней с улыбкой, останавливался, смешно пятился спиной вперед. И он, махая ей рукой, выдыхал белый пар ртом в морозных воздух. Елена, тогда стояла на этом же самом месте, где и теперь, у кухонного окна, приподявшийсь на носочках, и провожала его долгим взглядом, еще чувствуя на своем лице, шее, губах его поцелуи. Она рисовала в воздухе ему сердца и шептала беззвучно так, что бы он понимал по ее губам: «я люблю тебя», и он кивал, что все понимает, и в ответ слал ей воздушные поцелуи. Пока не пропал, не растворился в темноте. Так и ушел Игорь навсегда в зиму, и уже к ней не вернется.
А ведь совсем еще недавно они оба даже не могли поверить в какую-то там смерть, и жизнь им казалась как древним богам бесконечной. Это было не про них, это было где-то далеко, не с ними, и поэтому не реально. Вообще не правда, как будто смерть кто-то придумал как глупость, как нелепую выдумку. И сейчас смерть ей казалась невероятной, но она уже ощутила ее странный вкус, ее холодной присутствие.
Но Лена не верила в нее до конца, ей казалось, что все еще можно исправить, просто надо что-то предложить богу, попросить его, помолится ему, искренне, от сердца. А взамен отдать ему, пообещать что-то такое важное, ценное, что бы бог Игоря обязательно вернул ей. И тогда они все поймут, что ошибались, он жив и только двое, она и бог будут знать эту тайну. А бог может сделать все, абсолютно все. Но что она могла ему предложить? Что? Что бы такого? Она могла предложить ему свою жизнь, но только после того как родит малыша, лишь бы еще увидеть Игоря, лишь бы бог вернул его! И сама испугалась все этих мыслей.
Игоря у нее отняла война, отняла навсегда, злой когтистой рукой смерти вырвала его как кровавую жертву своему вечно голодному хищному богу, который спал и которого эти люди опять разбудили. И Игорь уже не вернется, больше не пройдет по этой дорожке со службы домой, не помашет ей рукой, видя ее в окне. Почему же он, именно он? Смерть слепа и приносит свои письма без адреса. Это как лотерея, только и здесь выигрыши уже распределены между своих?
Но она сильная, она должна жить, назло смерти, вопреки всему, наперекор судьбе, но жить. Так как бесстрашно стоит капитан в бурю на мостике корабля. И она не смеет, не смеет себя убивать бесплодным горем!
За этой хрупкой молодой женщиной, такой еще юной, но сильной дерзким духом была своя жизнь. И жизнь любого человека всегда вызов для смерти, начиная с самого рождения – так говорила ей мать. И ее жизнь наполненная светом и теплом материнской любви началась в Средней Азии в пригороде Ташкента, а детство прошло среди зеленных садов, солнечных улиц, простых и добрых работящих людей, живших дружной многонациональной семьей. Узбеки, русские, немцы, корейцы, татары, евреи – все они и тех, кого приютил хлебный Ташкент в годы войны и те, кто приехал сюда потом, в том числе восстанавливать его после ужасного землетрясения из разных уголков Союза, спокойно существовали вместе. Они с матерью жили в частном небольшом доме с яблоневым садом и тенистой беседкой. Летом спелые крупные яблоки тяжким грузом клонили ветви деревьев вниз, падали на землю, на крышу беседки и они даже не успевали собирать их. Рядом с домом был пруд, куда они с подружками летом бегала купаться. И тогда казалось, что так будет всегда.
Мама работала на каком-то обрабатывающем комбинате, приходила с работы поздно, сильно усталая. Маленькая Лена с раннего детства росла самостоятельной девочкой, не по годам забавно серьезной и рассудительной. Она занималась домашним хозяйством помогая, матери, а по вечерам сделав уроки, сидела на кухне у окна, открывавшегося в тихий переулок, ведущий к дому. И ждала мать с уже подогретым ужином и горячим чаем. Родных у них не было, родственников им заменяли добрые, всегда готовые придти им на помощь соседи, она особенно любила семью узбеков дядю Тахира и его жену тетю Сухроб. У них была большая белая собака Джульбарс, очень умная и красивая, они любили готовить плов и по выходным приглашать на него всех соседей. Свои дома живущие в их переулке, да и на их улице люди не закрывали, чужих людей, как и воровства среди них не было. И гостям были рады всегда.
Тот, кто был ее отцом жил неподалеку. Он ушел от них, когда Лена была еще очень маленькая, и она не помнила его совсем. Не осталось ничего, никаких даже смутных воспоминаний. Мама о нем не говорила совсем, а она не спрашивала. Про него рассказала ей одна из подслушавших разговор родителей маленьких соседок-подружек, и она тогда в семейном альбоме, даже нашла его фотографии, убранные рукой матери в большой бумажный конверт. С них на нее смотрел высокий красивый молодой мужчина, рядом с мамой, державший ее еще грудную на своих руках, и улыбался. Мама была юная и счастливая. Они были красивой парой. Что разбило их семью, она не знала. Говорили, он изменил маме с другой женщиной, и она не простила, выгнала его, хотя очень сильно любила.
И она стала узнавать его, этого чужого незнакомого мужчину вечно куда-то спешащего и не замечавшего ее в упор. Когда он проходил мимо нее, взволнованное сердце билось все сильнее, и она замедляла шаг. А он по-прежнему не видел ее. Однажды этот человек даже случайно толкнул ее и растерявшись, как будто проснувшись от сна, даже посмотрел на нее. Это были такие же, как у нее большие голубые глаза, но равнодушные и ничего не видящие. И ей казалось, что он просто не может не узнать ее. Она не понимала, как можно вообще ее не узнать. Он холодно бросил ей:
-Осторожнее девочка!-
И тут же забыл о ней, и развернулся и пошел мимо безразлично дальше. А она маленькая забавная с косичками и огромными голубыми бантами стояла, молча провожая его взглядом, крича одними только глазами полными непонятных смешанных чувств ему вслед, что бы он немедленно вернулся и узнал ее, наконец. Узнал в этой маленькой одиноко стоящей посреди улицы девочке свою дочь и обнял ее. Как хотела она тогда этих объятий, с замиранием сердца желала почувствовать мужские сильные руки отца и ощутить его странно знакомый запах родного человека. Но он ушел одетый с иголочки, ухоженный, ничего не замечающий вокруг себя, живущий где-то в своем ему известном мире, где ее не было, и быть было не должно.
И, так же как и ее он не видел осеннего низкого неба, упавших желтых листьев под ногами это было все ему не нужно. Он просто прошел мимо нее точно так же как проходят мимо сотни людей, смотря, сквозь друг друга пустыми невидящими взглядами.
И тогда придя домой она, заплакала, от жалости к матери и к себе. Она стала любить маму еще больше, мама стала ей еще ближе и родней. Но уже тогда она смогла взять себя в руки проявляя волю и твердо приказала себя, его забыть. Фотографии из конверта сожгла, уже без всяких слез с сердцем полным холодного покоя. И она его забыла.
Начался конец восьмидесятых и Союза рухнул, погребая под своими обломками сотни тысяч людей, ломая человеческие судьбы. В их районе никакого национализма не было, все по-прежнему жили дружно, из города доходили слухи, что-то кого-то избили или ограбили из-за того что он не узбек, а русский, татарин или кто-то другой не имеющий отношение к титульной нации, но верить в это не хотелось.
В школе же все началось, учителя на уроках узбекского начинали с политинформации. К ним в класс заходила молодая учительница, узбечка языка говорила заведомо непонятных не узбекам фраз и все дети представители этой титульной нации начинали во весь голос громко смеяться. А когда ей надоедало это развлеченье, то она начинала, приняв обиженную позу рассказывать как тупые глупые русские, бездари и лентяи, а русскими называли всех выходцев из России, не хотят учить узбекский язык. Не желают, хотя при этом, они по узбекской земле ходят, и узбекский хлеб едят. И вообще узбеки их приютили во время войны и спасли, так почему они такие не благодарные не хотят учить язык той страны, в которой живут, мол, они узбеки же знаю русский. Как можно жить во Франции и не знать французский, а в Германии немецкий? Не хотят его учить – так пусть убираются к себе в Россию и там живут! Раз не они способны уважать язык страны, ставшей для них родным домом.
А дальше пошло поехало в школе появились группы узбекской молодежи, открыто оскорбляющие всех русских - убирайтесь в свою России! Дядя Тахир был очень возмущен этим: «да как же они так могут подонки, они позорят наш народ, не бойся дочка, если что сразу говори мне,
