крыши.
Наши отношения с соседями были своеобразными. Ребята были моими друзьями. Их мама, ну, да бог с ней! А вот папаша был откровенной сволочью. Теперь, с моим сегодняшним жизненным опытом, я, может, и смогла бы объяснить его поведение. Но не хочется! Он бил смертным боем всю свою семью: свою мать (!), жену и ребятишек. Я была свидетелем этого всю мою жизнь. Когда мне было пять лет, мама принесла мне котеночка. Я случайно выпустила его в коридор. Сосед поймал его и выбросил в кухонное окно. А мама потом долго врала мне, что, если она не нашла котенка во дворе, то он сам убежал или кто-то его приютил. Несколько раз мой папа, потеряв терпение, приходил на помощь старенькой бабе Яне. Сосед успокаивался, но его хватало ненадолго. Несколько раз сосед пытался ударить мою маму. У него ничего не получилось. Помню по рассказам бабушки, что однажды в ответ мама замахнулась на него тем, что было в руках. А в руках у нее оказался утюг. Сосед моментально понял, что он неправ.
Кстати об утюге. Как просто сейчас гладить, воткни вилку от утюга в розетку, и все! А мы долгое время нагревали чугунный утюг на плите, брали ручку специальной прихваткой, несли в комнату и там гладили белье. Против электрических утюгов моя мама долго протестовала… Наверно, ей был дорог тот, чугунный, как воспоминание.
Мне было уже лет, наверно, семь или восемь, когда сосед снова попытался поднять руку на мою маму. Мама закричала, прибежал папа, надавал соседу по… физиономии. Любящие мать и жена оттащили пострадавшего на свою территорию. Маленькая пикантная подробность: папа и сосед работали на одном заводе. Когда наутро после битвы сосед пришел на работу с разбитым носом, ехидные мужики спросили, что это с ним. А он ответил, что доставал с верхней полки что-то тяжелое, и это тяжелое на него упало. В ответ на это мужики сказали: «Хороший кулак с полки упал!» Все про всех всё знали…
Мой папа был замечательным человеком. При тех малых возможностях, которые нам предоставляла наша тогдашняя жизнь, папе удалось все-таки очень многое в меня вложить. О наших прогулках я уже упоминала. Папа приучил меня читать. А охотничьи рассказы, а просто истории! Мой папа хотел мальчика, а родилась я, пардон за цитату. То, что я читала Остапа Вишню, это дело простое. А вот тем, что я лет в пять-шесть могла собрать и разобрать двустволку, не каждый мальчик может похвастаться.
Иногда моя любовь к оружию приводила к неожиданным последствиям. Моя двоюродная сестра была на пятнадцать лет старше меня. Однажды она пришла к нам в гости не одна, а с кавалером. Это был бравый военно-морской курсант по имени, если не ошибаюсь, Миша. Взрослые сидели за столом, угощались, а мне нечем было заняться. Я долго маялась без дела, пока мне на глаза не попалось ружье, стоящее в чехле где-то у окна. Военно-морской Миша сидел ко мне спиной и не видел моих приготовлений, а папы и мамы ребенок с ружьем было нормальным явлением. Папа взглянул на меня, но не нашел нужным вмешаться. Я быстренько вынула из чехла ствол и приклад и сложила их. Когда Миша услышал за спиной характерный щелчок, он, человек военный, обернулся. До сих пор помню его изумленные глаза: перед ним стоит пятилетний ребенок с двустволкой в руках.
Не знаю, как там дальше развивались его отношения с моей кузиной, но я военно-морского Мишу больше не видела.
Я уже рассказывала о том, что моего папу и его братьев и сестру после смерти бабушки разобрали родственники. Так их и вырастили, по-разному. Мой папа достался родственникам небогатым, а самого маленького дядю Васю взяли в семью люди состоятельные. Мой милый дядя Вася был выращен антисемитом. А у моего папы лучшим другом был Ханан Моисеевич Бархман, вечная ему память. В книге «Свет в окошке» писатель Станислав Логинов пишет, что пока мы о них помним – они живы. Ханан Моисеевич, я помню вас.
Он был охотником, как и мой папа, был веселым и смешным. Папа водил меня к нему в гости. Мне там нравилось. В период активизации советско-индийских отношений (кто сейчас помнит Хинди руси бхай - бхай?) на «Электросилу», где работали папа и Ханан Моисеевич, прибыла с визитом высокая гостья, Индира Ганди. Где-то на заводе нужно было повесить транспарант с приветствием, длинную такую полосу красной материи. Никого помоложе не нашлось, и Ханан Моисеевич полез по длинной лестнице наверх вешать транспарант. Какова высота заводских помещений? Не то лестница упала, не то он потерял равновесие и свалился с лестницы. Он погиб.
У него было двое детей. Сын был старшим, дочери было, по-моему, лет шестнадцать. Мара всегда развлекала меня, когда я была у них дома. Она сделала мне подарок, который, кажется, повлиял на мою судьбу. Мара подарила мне пушкинскую «Сказку о царе Салтане». Подарочное издание. С этого все и началось.
Помню еще одну семью с «Электросилы». Только это был не приятель, а папин начальник. Папа возил не то директора, не то главного инженера завода. Дядя Володя Шевченко. Как сейчас помню, однажды (почему-то я была с папой в машине) я ни за что не хотела пускать дядю Володю на переднее сидение… Ужас какой! Нарушение субординации!
В семье Шевченко тоже было двое детей. Они были много старше меня, поэтому моя память сохранила только одно, но яркое воспоминание о них. Однажды дядя Володя Шевченко с женой уехали. В моем представлении уехать можно было только в отпуск. А дети остались дома одни. Такая вот страшная сказка. Ну, и поскольку за детьми нужно было смотреть, кормить и убирать, кто-то должен был это делать. Этим кем-то оказалась моя бабушка. А так как такую несамостоятельную девицу как я, оставить одну было нельзя, то бабушка брала меня с собой.
Интересно, оценил ли кто-нибудь тот факт, что меня можно было посадить на стул с книгой, и никаких проблем больше не возникало?
Итак, оставшиеся без присмотра невинные хозяйские дети жили своей жизнью. Старшая дочь была студенткой медицинского института, сын был еще школьником. Нормальный был мальчик, веселый. Правда, скучал без мамы. А тут эта соплячка с книжкой!
В наше с бабушкой распоряжение была предоставлена комната, в которой я и занималась книгами, в том числе и из библиотеки семейства Шевченко. Веселый мальчик, странно, почему я не могу вспомнить его имя, взял из комнаты сестры череп.
В этом месте нужно сделать паузу, чтобы рассказать, как ему пришла в голову эта идея, как он снимал со шкафа череп (сестра училась в медицинском), как он приматывал череп к спинке стула, как просовывал внутрь электрическую лампочку на длинном шнуре, как выбирал место для своего эксперимента. А, может, я ошибаюсь. Может, он сначала выбрал место, а потом уже решил этот вопрос технически. Дом, в котором была квартира дяди Володи (см. выше), была в так называемом сталинском доме. Не знаю, все ли квартиры там были такими, но эта поразила мое детское впечатление. Передняя казалась мне огромной, как наша с мамой и папой комната. Метров двадцать там было. Квадратных. А высота потолков! Когда все было готово, изобретательный мальчик скрылся в своей комнате и громко позвал меня. Естественно, я пошла на зов.
Включите воображение: пятилетний ребенок, услышав, что его зовут, выходит в полутемную переднюю. В центре большой полупустой комнаты стоит стул, на который накинуто что-то из одежды, а со спинки стула на него светящимися глазницами смотрит человеческий череп. Сейчас мне трудно представить себе, как маленький ребенок воспринимает такую специфическую вещь как череп. Но орала я на весь дом. Я не помню, как завершилась эта история.
Я росла. Цивилизация развивалась. История катилась дальше и докатилась. Наступил 1953 год. Однажды утром я проснулась оттого, что в комнате плакали. Мне стало страшно, и сон мгновенно исчез. Но секундой позже страх пропал, потому что на кровати сидел мой папа и был совершенно спокоен. Я рассмотрела сцену, разыгравшуюся передо мной. Мама вытирала слезы, стоя посреди комнаты. А у двери рыдала, уцепившись в косяк, моя двоюродная сестра Лидия.
Такое понятие, как смерть, для меня тогда не существовало. Я даже и позже, вечером, когда все мамины родственники собрались за нашим столом, не понимала, что произошло. Я время от времени смотрела на папу, как он себя ведет. Папа не проявлял никаких признаков тревоги, и я была спокойна. И вот они за столом рыдали, а я была предоставлена самой себе. Я всегда умела себя чем-нибудь занять. Вот и теперь, я взяла лежащую на диване газету и раскрасила лежащему в гробу Сталину глаза синим, а губы красным. Получилось хорошо. Я тут же показала свою работу взрослым.
Они не убили меня только потому, что папа мгновенно унес меня из комнаты. А моя мама с газетой уже бежала в туалет и там рвала на мелкие кусочки и спускала в унитаз оскверненную мною газету. Кто-то сказал: - «Хорошо, что не было чужих!»
Прошло еще какое-то время, и я увидела, как папа так же уничтожал печатный текст. Но это была не газета. Для меня, читающей все, что написано, собирали самые разные книги. В «моей библиотеке» была не только художественная литература, но и случайно попавшие школьные учебники по разным дисциплинам. Помню, что очень любила учебник географии. Не помню, правда, для какого класса. В отличие от многих сегодняшних молодых людей, даже студентов (это ведь моя студентка сказала, что Италия расположена на Черном море), я всегда знала, какая страна, где находится, как называется столица и т.д. Задолго до школы папа расстилал для меня на полу карту, и я путешествовала из одной страны в другую, запоминая, где Альпы, а где Карпаты. Так вот, папа проделывал что-то с учебником географии. Я с криком кинулась к папе, но он меня успокоил, сразу же отдал мне мое сокровище. Не помню, объяснил ли он мне что-либо тогда. Только много лет спустя я узнала, что тот учебник географии был издан под патронатом всесильного Лаврентия Павловича Берии, не к ночи будь помянут!
В самом деле, если Сталин был лучшим другом детей, спортсменов, железнодорожников, языковедов (далее по списку), то почему Берия не мог быть лучшим другом юных географов? Папа выдрал из учебника портрет Берии и написанное им (?) вступление и, когда он отправлял этот листик вслед газете с товарищем Сталиным, на папином лице я видела выражение мстительного удовольствия.
У меня было еще два замечательных лета, до и после первого класса. У завода «Электросила», где работал папа, был пионерский лагерь на Карельском перешейке, если я не ошибаюсь, в десятке километров от госграницы, то есть всего несколько лет назад это была финская территория. Два года подряд моя мама работала в этом лагере кастеляншей. Кругом лес, до ближайшего поселка год скачи, не доскачешь. Маленькие, почти случайные тропинки, сплошные заросли, практически нет больших открытых пространств. Прямо на территории озеро. Совершенно дикое, неокультуренное, неоформленное, с берегами, заросшими камышом и осокой.
Может быть теперь, спустя более полувека после тех лет, если тот лагерь еще сохранился, там проложили прямые, по ниточке, дорожки, расчистили разные поля и пространства. И это ужасно скучно.
Мама не стала «отдавать» меня в младший отряд, я спала при маме и только ходила с детьми в столовую и играла с
