Звенели цепи часть I

  Звенели цепи. Холодные, пожелтевшие от въевшейся в их громоздкие звенья ржавчины, они мрачно звякали каждый раз, когда он делал движение телом или рукой, чтобы не дать фригльскому комару насытиться кровью.
Рано или поздно глаза его, конечно же, сомкнутся, и он повиснет на своих оковах, забывшись в грезах о далекой родине, и пара-другая этих мистических насекомых вгрызутся точеными хоботками в его размякшие мускулы, чтобы сгореть в лучах выглянувшей из-за туч  багровой луны… Но пока время их пиршества еще не настало, он отсрочивал его, как мог.
    То и дело темноту камеры пронзал стон его поверженных товарищей, что были на полпути к Долине Предков. За набранной витыми прутьями дырой в стене, через которую в темницу и задувал хоть какой-то воздух, пели ночные птицы.
Отсюда, намертво прикованный короткими цепями к камню вековой тюрьмы, не в силах повернуть голову из-за вбитого в стену ошейника, он мог видеть лишь крохотный участок ночного неба, сияющего в своей холодной неподвижности. Узник мог бы поклясться, что доселе не видел ничего подобного - ни когда шел через пустыню Амк, ни в горах Дуробороса, ни в любом другом месте, через которое пролегали их бесконечные походы. Нигде еще звезды не были такими прекрасными, а гладь сиреневатого неба такой манящей. Сердце заключенного сжалось от мысли, что, должно быть, так видятся ему первые тихие шаги приближающейся смерти. Не такой ее он видел, как, впрочем, и любой из них.
    Нет. Делая взмах своего топора, горланя во всю грудь Песнь Отваги, забирая еще одну  жизнь ненавистного людского воина - вот как он хотел бы умереть. Зная точно, что кончина его не была напрасной, что он жил и умер не зря - вот конец, который видел любой из Великой Орды, засыпая в ночь перед битвой. Но теперь это действительно только грезы, и по прихоти превратной судьбы они сгниют в этой сырой клоаке, без сил даже на глухую злобу.
    Кто был виноват? Они. Конечно же они. Что позволили взять себя в плен, что были недостаточно яростными, что были невнимательны. Пахло сыростью, иренейским мхом и тяжелым мускатом пота. Забывшись, узник прикоснулся к стене, и его лопатки снова объял огонь - раны от плетей надсмотрщика нестерпимо жгло прикоснвение с камнем, что от сотен сидевших здесь до него стал соленым. Очередная пытка, призванная лишить его сна. Словно тот круговорот воспоминаний, в которые он изредка погружался, теряя сознание, сам по себе был недостаточной карой. Кто-то из темноты произнес его имя, застонал, громыхнул цепью, после чего звуки из того направления прекратились. Смерть уже была среди них. Скоро и его замучают до состояния загнанного зверя, посадят на поводок подлиннее и бросят здесь умирать. Что ж, в этот раз он вынудит их достать настоящее оружие, а не рабские плети.

    Он не смог бы сказать точно, сколько дней провел в состоянии полузабытья, грозя сорваться вниз со скалы жизни в пропасть смерти. В это время он проклинал легендарную живучесть орков. За что? За что… Пытки прекратились, за пойманными все никто не приходил. Минуты сливались с часами в запутанной и непостижимой игре угасающего разума.
    Узник смутно догадывался, что в камере из живых остался только он, но не хотел в это верить, и с его воспаленных губ то и дело слетало едва различимое «братья мои». Когда одной облачной ночью привычные звуки зверей и ветра по ту сторону стены сменились шумом битвы, сердце уже было укрощенного орка затрепетало, сбивчиво выдрагивая путанный ритм надежды и сожаления. Быть может, его и освободят, но что толку, если в этой башне он один?
    Воздух перед глазами начал светиться. Золотой свет проникал всюду, освещая и показывая узнику место его заточения, превратившееся в братскую могилу. Плашмя на полу, оперевшись о стены, повиснув на цепях, лежали, сидели и стояли его товарищи. Многих он знал по имени, а с некоторыми делил воспоминания о прекрасном прошлом. И сейчас бремя прожитого медвежьей лапой легло на его плечи, угрожая раздавить…
    Теперь, когда свет был в его глазах, настала очередь тела. Мускулы, добытые в сотнях схваток, что давно усохли, напоминая веревки, сейчас наливались былой мощью. Разрасталась шея, так, что ржавый ошейник обхватил ее плотным кольцом, натужно скрипнув и мешая дышать. Узник чувствовал, что раны на спине перестают болеть, что в ногах появляется сила бежать десятки верст. Он вдыхал смрадный воздух темницы, и каждый вдох делал его сильнее. Затрещали кости, что так долго были недвижимы, но боли, как и всегда в случае с магией орков, не было. Узник сделал одно короткое движение торсом — и грохот тяжелых каменных глыб, вырванных вслед за цепями, возвестил о его освобождении. Полетел вниз треснувший ошейник, глухо упав в подушку мха.
    К несчастью, люди, занявшие узкие подступы к темнице и не дававшие оркам шанса пробить защиту, всего этого не слышали. А когда их маг почувствовал наконец непреодолимую жажду крови и увидел золотое чудовище позади, излучающее её — было слишком поздно
    В несколько прыжков он добрался до первого чародея, одним ударом потяжелевшей руки сломал ему позвоночник и ринулся дальше. Парализованный маг тихо вскрикнул и мягко осел на землю, лишь его посох несколько раз зловеще громыхнул о серо-бурый камень. Сейчас орк был сильнее и быстрее любого людского воина, коих здесь было около двадцати. Но двадцать их было всего, а рассеянные вокруг и толком еще ничего не осознавшие, они были как двое-трое солдат. От чьего-то взгляда он ускользал, чей-то меч парировал, кого-то отталкивал. И когда губы второго мага произносили последнее слово заклинания, сердце его сделало последний удар. Узник резко выдернул клинок из груди полного мужчины и развернулся, чтобы встретиться лицом к лицу с теми, кто охранял их все это время, кто их пытал. Люди мешкали, наступая на него полукольцом. Он присел, чтобы поднять левой рукой меч оглушенного стражника. Затем резко выпрямился. Сейчас людские мечи выглядели в его руках скорее как гигантские ножи, нежели действительно серьезное оружие, и тем не менее он ударил клинком о клинок, выбивая сноп искр, и взревел гортанным рыком, низким и пугающим, что быстрыми кругами разнесся на мили вокруг. Сколько еще сила его народа будет струиться в нем? Десять секунд? Пятнадцать? Магическая защита пала, и вот-вот должны были прибыть его товарищи. Он знал — их немного, но с этой горстью рыцарей они уж точно справятся. Пятеро человек, с щитами наготове, бросились на него. Кто-то из задних бежал к краю уступа за вышибленным арбалетом. Узник вдохнул полной грудью и сделал шаг вперед.

***

Меха, меха… Богатые на мех шкуры северных волков грели не только тело, но и душу. А он сейчас зависел от любой помощи. После магии Края иначе быть и не могло, потому к ней и прибегали столь редко. Он перевернулся на бок, сгреб в охапку ворох меховых обрывков и скорчился от нового спазма. Бугры мышц змеились под бронзовой кожей, будто бы желая порвать ее и вырваться наружу, в сухую гладь степи. Поначалу боли нет. С магией орков всегда так. Она приходит потом - за все то невозможное, что преодолело тело, за каждый пропущенный удар, за каждый поднятый килограмм, что ранее был неподъемен.
    О, их шаманы знали цену магии, и оттого были столь сильны. Но платили не они, а обычные воины. Те, что, приходя домой, видели подросших сыновей, видели полных счастья от долгожданной встречи жен, принимались за хозяйство, возделывали землю, жили, любили, а затем вновь исчезали, теряясь в кровавых морщинах войны, избороздивших планету. Когда-то, вне всяких сомнений, кто-то ее окончит. Люди или орки - истории все равно. Но, если ты каждый день рискуешь погибнуть на этой войне, ты должен ненавидеть врага, должен его уважать, желать уничтожить - иначе никак.
    Боль все росла, подступая к голове. И вот уже в виски впиваются два острых гвоздя.  Он чувствовал, как вздувшиеся жилы натянули кожу, как череп сжимал бушующий мозг. Нестерпимо. А ведь это только начало… Теряя сознание, он увидел подернувшийся полог шатра - и подол шубы вошедшего шамана. Того самого, что подарил ему свободу и честь умереть в бою. Но он не умер.

***

Они оставили лагерь далеко позади. Накануне он попрощался с женой, поцеловал в носики двух дочурок и приказал сыну, что уже давно рвался на поле битвы, стеречь мать и сестер.
    Тишину  равнины бередили звуки их шагов. Небо вверху переливалось зеленым, а на востоке пылал пунцовый закат. За каменной грядой - крепость, что должна быть захвачена. Там, внутри ее стен - много людей, много еды и металла. Маленькая битва в большой войне.
    Первые из них уже заносили ноги над каменным выступом, а рукой цеплялись за острый камень, карабкаясь вверх. Их обувь тревожила скалу, и ее маленькие частички стремглав срывались вниз, ударяя кому-то в плечо или по голове.
    Вскоре уже все орки то сноровисто карабкались вверх, то ловко спускались вниз, то перепрыгивали пропасть, стараясь к ночи успеть подкрасться к человеческой твердыне. Последние лучи голубого солнца ласково лизнули горизонт и исчезли совсем. На небе, одна за другой, зажигались звезды, которые, как это ни странно, ничуть не утратили своего величия, впервые постигнутого им в заточении. Где-то позади ревели самцы тайгалов. Интересно, о чем они переговаривались?
    В опускавшейся вокруг темноте различать неровности под ногами становилось все тяжелей, поэтому их отряд ускорился, и у недавнего узника уже не было времени на созерцание природы. Руки и ноги налились кровью - первый предвестник усталости, которую внутренне он совсем не ощущал. Ему даже казалось, что они могли бы двигаться быстрее.

Каменный город спал. Лишь редкий зверь да птица иногда тревожили нависшую над ним тишину. Они разрозненно, поодиночке быстро спустились вниз и нырнули в растущую тут же, у подножия, высокую пожелтевшую траву. На крепостных стенах бродили огоньки - фонари стражников. Пламя в их лампах было непростое, и позволяло видеть в темноте больше, чем простой источник света. Быть может, сегодня кому-то из сторожевых удастся разглядеть в окружающей мгле даже собственную судьбу. Так или иначе, стража продолжала вести себя безмятежно. Иногда к ним заявлялся старший, и лишь тогда они начинали просматривать окрестности, выискивая врагов.

Первые из них, пригнувшись к земле, трусцой заковыляли к громаде стены, укрываемые голосами шаманов. Когда они вплотную подходили к кольцу крепости, то становились вновь видимыми, давая шанс повторить их трюк остальным.
    Вскоре уже весь их поход облепил серый камень стен, вжавшись в него спинами и смотря на освещенную лучами огней голую землю перед собой. Выжидая подходящего момента, они взмывали высоко вверх, оставляя позади шлейф из клубящейся тьмы.
    Так, никем не замеченные, орки поодиночке проникли в город. Последними, мягко приземлившись на тюк сена, были шаманы, лбы которых взмокли от напряжения. Вокруг было тихо - даже псы не лаяли. Не тратя зря времени, воины отправились туда, где люди хранили свое оружие и доспехи, и где спали те, кто был призван их защищать.

И снова шепот двух шаманов заглушал звуки их шагов. Они просачивались между домами, как горная река бежит меж камней, но