только влекло их вперед не течение, а голод войны.
С каждой минутой, шагом рассвет становился все ближе, грозя обнажить своим голубым светом их присутствие. И все же им удалось разыскать казармы. Территория вокруг не охранялась, и двери в каждое из двух зданий почему-то были открыты.
Подождав, пока шаманы даруют им способность видеть в темноте, недавний узник вместе с соплеменником тихо вошли в одно из прибежищ людских воинов. Но едва только взгляд его проник в пустоту помещения, обогнул койки с разбросанными одеялами и неровно стоящие стойки для мечей, едва молния зарождающейся тревоги начала ветвиться в его мозгу, пытаясь достучаться до сознания, как сильный удар в грудь выбил его на улицу, с треском вышибя его телом входную дверь. Орк пролетел несколько аршин, упав к ногам своих товарищей и сжавшись, пытаясь возвратить дыхание. Тот, что шел за ним, отскочил назад, срывая с пояса топор.
Из прохода вышел человек, разгоняя предрассветный мрак серебристым светом еще не остывшего от магии посоха. Со всех сторон послышался шорох шагов - из-за стен, из домов, на крышах - повсюду из темноты вырастали рыцари, чьи кольчуги и латы зазвенели только сейчас. Орки повыхватывали оружие, но шаманы уже заприметили в надвигающейся толпе трех магов, быстро переглянулись, закрыли глаза, и небольшую площадь крепости Кинар, что была перед двумя казармами, пронзил золотой свет.
Он и еще несколько орков, которых магия Края приберегла на потом, бежали от высоких стен крепости, все погубившей.
Там, где-то внутри, горели людские дома. В дыму, неровным пологом опустившимся на улицы, лежали людские воины, и дым уже не мешал им дышать. А рядом с ними лежали орки - окровавленные, теплые, каждый пронзен несколькими клинками, и вокруг каждого еще подрагивающая золотая аура, заставляющая согнувшихся над ними солдат невольно вздрагивать, а держащихся поодаль магов нехотя уважать великую орочью силу отчаяния.
А они стремглав карабкались на острый камень, стремясь оторваться от возможной погони. Когда они уже были близки к тому краю гряды, что смотрел в сторону их лагеря, голубые языки рассвета окатили их спины едва уловимым теплом, стремглав пронесясь прочь. Тогда они смогли разглядеть струйки дыма, роем клубящиеся над дымкой их лагеря. В этот раз хитрость людей превзошла все ожидания.
Мало заботясь о своей сохранности, они ловко спускались со скал, каждым прыжком рискуя разбиться. И все же красный песок вперемешку с камнем, в котором могли расти лишь ивлянка да жох, хрустнув, разметался в стороны от их грузного приземления, и еще долго шуршал под их ногами, пока не сменился тонким слоем земли, кормившей зеленую траву, приминаемую сапогами уцелевших орков из ночного отряда.
Он бежал впереди, думая лишь о том, сумели ли спастись его жена и дети. Что там произошло? Как они не заметили людей неподалеку? Как дали себя обмануть?
Это было глупо, но втайне он надеялся, что сумеет дожить до старости, увидеть красоту повзрослевших дочерей и мощь возмужавшего сына. Надеялся до этого дня. Дарка, Дарка… Грубо смахнув набежавшую слезу кулаком, он продолжил бежать по зеленой степи, освещаемой поднимающимся голубым солнцем.
Никто не ожидал, что из крепости кто-то выберется, а потому некоторые были застигнуты врасплох. Проступив из густого дыма, что был рожден мехами горящего рядом шатра, он по рукоять всадил нож в шею рыцаря, зажимая ему рот, пока закованное в латы тело не обмякло, а зажатый локтем шлем не бряцнул оземь.
Где-то еще нескольких солдат постигла та же участь. Он перебегал от одного жилища к другому, прячась за шкурами, тотемами, нырял в жгучий туман пепла. Землю устилали трупы. Каждый раз, замечая женское или детское тело, он чувствовал камень в груди, пока не рассматривал их лица и не убеждался в том, что это не они. Слышалась людская речь, смех.
Нет, это они, орки, должны были сегодня смеяться, они, а не проклятые человеки. Его обуревал гнев, он чувствовал слабость в теле оттого, что почти утратил надежду. Но когда нет надежды, есть еще ноги и руки, и есть еще тот, кто эту надежду украл. Скоро. Скоро. Только бы узнать, где Дарка с детьми.
В одном из неподожженных шатров орк услышал родную речь. Осторожно приблизившись к нему позади входа, он быстро оглянулся, стал на колени и слегка приподнял натянутый край шатра. Внутри сидела черноволосая мать с ребенком, и сперва орку даже почудилось, что это его жена, но женщина вдруг повернула к нему лицо. Бронзовая кожа ее щек блестела от слез, а покрасневшие глаза источали печаль. В руках она держала окровавленную девочку лет шести, которая тоже еще не утратила жизненного огня. Сердце орка сжалось, и дыхание на мгновение сперло так же, как после того магического удара в крепости. Грудь девочки была красной от набежавшей откуда-то крови, а у женщины между ребер торчала рукоять кинжала. Их глаза встретились. Он - тихий ужас и злоба, она - немая пустота. Женщина ничего не сказала, лишь невинно ему улыбнулась и согнулась над телом дочери. Он хотел было сказать ей, чтобы передала малышку, что, может, ее еще удастся спасти, но впереди послышались людские голоса, и он растворился в сером дыме, принесенным сюда сменившимся ветром.
Вечно это продолжаться не могло, обнаружившие убитых товарищей люди насторожились и стали сбиваться в кучки. А он все крался меж построек, орлиным зрением выискивая знакомый стройный стан.
Кого-то из их отряда поймали и убили. Старого шамана, оставшегося в лагере, волокли по земле, зверски избитого, но еще не утратившего сознания. Когда мимо него, спрятавшегося в тюке сена, тащили этого старика, еще вчера днем бывшего на двадцать лет моложе, с заплывшим пунцовым лицом и переломанными костями, тогда он заметил ее.
Все-таки не сумев скрыться, Дарка бежала, огибая снопы костра, держа в руках дочек. Сына рядом не было. В который раз неведомая сила сжала сердце орка и выжала, как грязную тряпку, куда-то в низ живота.
Тревожный лязг доспехов, и огромный черный клинок, встретившись с телом Дарки, разрубил ее пополам, не забыв прихватить и напряженные руки, державшие детей, и самих детей. Исполинский рыцарь в вороненых доспехах, который выстоял в бойне у казарм и успел добраться сюда, легко взмахнул чудовищным двуручником и закинул его на плечо. С широкого острия капала кровь его родных, орошая покрытую пеплом землю под стальными ногами рыцаря. Сердце орка делало последние удары - он резко встал, взметнув вверх ворох соломы.
- Горош! - Крикнул он имя загибающегося шамана, и тот разлепил суженные от кровоподтеков глаза.
Секунду орк и шаман смотрели друг на друга, после чего колдун кивнул, закатил глаза и безвольно повис на руках своих врагов, разметав длинные белоснежные волосы по пыльной земле.
Шаман был мертв. Но дело его продолжалось - зеленые глаза бронзовокожего орка, что выскочил из укрытия, засветились золотом, плечи его становились шире, и с каждым шагом навстречу людям раздавался оглушительный треск его костей — рост орка увеличивался.
Рядовые пехотинцы мигом отпрянули назад, напрягшись и застыв в оборонительных позах. Их била крупная дрожь. Но черному мечнику такая роскошь была непозволительна, так что он лишь поудобнее перехватил меч и оглянулся назад, на мага, что тоже прибыл только что. Чародей зашептал слова древнего языка, и доспехи рыцаря стали еще чернее.
Тем временем орк увеличивался в размерах, обрастал мясом, пока макушка его не возвысилась над куполами шатров. Он дышал - и воздух содрогался от его мощи. Между бронзовых мышц, разорвавших одежду, проступали сосуды толщиной с человеческую руку, и люди с ужасом наблюдали, как в них пульсировала кровь. Маг завершил заклинание, ударил посохом оземь - и рыцаря окутала густая тьма, дымкой сопровождающая каждое его движение.
Тьма, рожденная лишь для того, чтобы тут же рассеиться громогласным светом. Все произошло мгновенно.
Секунда - и вороненый панцирь мечника уже сжимают огромные золотые руки. Металл раскаляется, тьма бледнеет, и закованный в броню рыцарь кричит наперекор скрежету собственного доспеха, что уже ломает ему ребра и крошит позвоночник, превращая в скользкую кашу бурлящие от жара внутренности. Орк разжал гигантские ладони - и изувеченный рыцарь рухнул на землю, как покореженная жестянка. Вместе с предсмертным хрипом рот его изверг розоватую пену, оросившую островок примятой травы. Последнее, что мечник видел в своей жизни - занесенную над ним ногу, закрывавшую полнеба, и через мгновение опустившуюся вниз. С чавкающим звуком вылетели пунцовые мозги, не в силах более держаться в расколовшемся черепе. Но хозяин двуручника этого уже не слышал.
Воздух пронзил ужас, исходящий от людей. Кто-то из них, не оборачиваясь, бросился бежать, кто-то посмел осквернить его уже не слышащие уши мольбами о пощаде, даже рыжебородый маг, до этого сохранявший спокойствие, впал в ступор, когда их сильнейшего воина раздавили, как комара. Понимание того факта, что никакой их магии не справиться с этими безумцами, дерущимися в последний раз, выбило у колдуна землю из-под ног. Он закрыл глаза, принимая свою судьбу, и через пару мгновений был разорван в клочья бушующим золотым зверем Орды.
Это утро выдалось кровавым, орочий лагерь то и дело пронзали вопли и крики, а окрестности иногда оглашал драконий рык.
Сжимая зубы до трещин, он уменьшался и усыхал, корчась от боли.
Орк снова был здесь - на небольшой полянке у догорающего тотема, где у стены уцелевшего шалаша было разбросано сено, а у покосившейся повозки безмятежно лежал седовласый старик.
Его ноги подкашивались, дряблые вены густой сетью покрывали тело, грозясь завязаться в узлы. Словно догорающий костер, он медленно ковылял к месту, где окончится его жизнь, испуская кожей золотистые змеящиеся лучики света, под которыми дымилась кожа.
Под конец ноги отказали, он подполз к верхней половине своей жены, оперся на дрожащие руки и долго смотрел в ее испуганное лицо, отдавая дань любви потоком горячих слез. Затем он, громко рыдая, сгреб разрубленные тельца дочурок поближе к себе и лег рядом с Даркой, обнимая дряхлеющими руками своих красавиц.
Всего несколько мгновений он лежал так, сквозь соленые слезы смотря на голубое небо. Дым на глаза не попадал, и ему показалось, что все это - только сон, и сейчас они просто нежатся на утреннем солнце. Сладкий голос любимой что-то сейчас ему скажет…
Закрывая глаза и теряя сознание, орк почувствовал быстрый топот легких ног и шумное дыхание. Кто-то стал рядом с ним. Умирая, он услышал тревожный крик где-то над собой:
- Отец!
