Когда ты вспомнишь обо мне

постарался тот, кто Серёжу убил. И с кем-нибудь из нас как-нибудь да подставился. Я предлагаю собраться и выяснить правду. И ещё… Я, конечно, не Серёжа. Но я примерно знаю, что он бы тебе сказал. Что ты можешь ещё немного пореветь, конечно. Но что случилось, то случилось. И вы с Олегом любите друг друга достаточно давно и достаточно сильно. И когда до Олега это дойдёт – а дойти должно – он простит. А если не простит,  если его абстрактные представления о женской верности окажутся важнее, чем реальная ты, то это явно не тот Олег, которого я знаю. И которого ты так любишь. Так что…

Катя улыбнулась:

- Ты думаешь?

- Уверена.

- А знаешь… Серёжа так бы и сказал.  Я верю, что у нас получится. Эта сволочь не учла, что мы сможем её вычислить. Если объединимся.

- А мы объединимся.



Маша. Донос

- Да я его ненавижу! – вот что сказала Маша, когда они, две гордые своей решительностью женщины, явились к ней домой с предложением поговорить о Серёже. – Если б он не умер, я б его сама удушила.

- Знакомое чувство, - сказала Лара. – Но давай подробнее о причинах.

- Он Кольке жизнь сломал.

Колька был любимый Машин племянник, тот ещё балбес.

- Кольку забрааааали, - завыла Маша.

«Доигрался», - синхронно подумали дамы. Но мысль, разумеется, не озвучили, а разахались и потребовали подробностей.

Машина сестра в командировках времени проводила больше, чем дома. А Маша присматривала за её сыном. Который в детстве был само очарование, а в теперешние 15 – ходячая проблема. Но Маша его любила. И горячо сочувствовала. Оправдывая его безобразия недостатком родительской любви и заботы. Но одно дело, когда ребёнка песочат на родительских собраниях да соседи жалуются на шум и хамство, и совсем другое – во время уборки наткнуться на упаковки спайса и таблеток. Ребёнок, само собой, плакался и выкручивался, как мог, и сочинял небылицы. Друга выручил, на счётчик поставили. «Похоже, основную версию проработать не успел», - подумали дамы.

С кем Маша могла посоветоваться в такой ситуации? Разумеется, она примчалась к Серёже. А назавтра пришла милиция с обыском, и теперь племяннику светит реальный срок.

- Я звонила этому поддонку, он не отвечает. Я была в таком горе, в такой ярости, что, когда узнала о его смерти, у меня было одно чувство – досады. Что я не успею плюнуть в его бесстыжие глаза.

- История впечатляющая, но явно не про Серёжу. Кто-нибудь мог слышать твой рассказ?

- Нет, не должен был. Я когда к нему пришла, у него была его очередная девица, ну, эта, последняя, от которой никак отвязаться не мог. Но он попросил её уйти, она ушла.

- Погоди, - встряла Лара. – Это интересно. Точно ушла? Ты это видела?

- Ну, мы прошли в гостиную. Серёжа попросил её уехать до завтра. Она собрала своё барахло. Даже не возмущалась, на удивление.  Да, и дверь хлопнула. Больше я её не видела.

- Есть у меня одна мысль… - сказала Лара. – Но надо ещё с Мариной поговорить. И с Анной.

Разумеется, поиграть в загадочность не удалось. Дамы возмутились дружно и решительно. Пришлось делиться. Мысль им понравилась. Оставалось сложить всю картину.



Марина. Подлость.

Выловить Марину удалось легко. Что было странно, поскольку обычно Марина была недоступна. Её работа поглощала практически всё её время.

Марина обожала свою работу. Говорила, что самореализация – это и есть счастье. А её работа давала ей такую возможность.

И так же сильно Марина презирала своего непосредственного начальника. У которого мозгов хватало ровно на то, чтобы не слишком мешать Марине работать – за себя и за него. В остальном он был фантастически невежественен, самовлюблён, дурно воспитан. Марина его терпела, во-первых, потому, что придурок  начальник это очень небольшая  плата за удовольствие,  а во-вторых, как она любила повторять, кто ещё давал бы ей столько поводов для стёба?

Марина готова была говорить о своей работе часами.  Серёжа говорил, что ей завидует. Что это и есть счастье. И Серёжа ей сочувствовал – когда начальник доводил особенно сильно. В принципе, ей этого хватало для равновесия – после особо стрессового дня заскочить к Серёже и за рюмкой коньяка хорошенько промыть кости убожеству, дарованному судьбой ей в начальство.

Так было и в этот раз.

А через несколько дней её вызвали на ковёр, и бледный от злости начальник дал ей прослушать запись её разговора с Сережей, именно ту часть, где она особо резвилась, не ограничивая себя в эпитетах.

Кто, кроме Серёжи, мог сделать эту запись? Не нанимал же её начальник никого шпионить за ней!

И почему Серёжа так поступил с ней?

И да, её уволили. И не дали закончить проект. В который она вложила до хрена сил, времени, души. И загубят его теперь – стопроцентно.

Она ходила на похороны – но не из-за горя и не из-за чувства долга. Скорее, от растерянности.  Словно, мёртвый, он мог ответить, почему сделал то, что сделал.

Поэтому извините, девочки, вы хотели правды, вот вам правда. Можете дальше обожать своего Серёжу, а её – увольте из этого фан клуба. Не нравится – сами просили.

Девочек интересовало одно – где в тот её последний разговор с Серёжей была его пассия.

Марина честно пыталась вспомнить. Вроде болталась из комнаты в комнату. Даже приносила какую-то еду. Вообще-то Марина как-то не особенно обращала на неё внимание. Мелькает – и мелькает. Не мешает – и ладно.

Это дамы понимали.

За 20 лет дружбы с Серёжей они все навидались его пассий всяких и разных. Даже циркачка была как-то. И настоящая балерина. (О ней долго жалела Анна). И профессорша. А последняя была какая-то – невыразительная. Ни особой красоты. Ни талантов. Ни ума. Ни обаяния. Зато прилипчивая – до невозможности. Дам она раздражала – поскольку задержалась непривычно долго, а в компанию не вписывалась явно. Серёжа первое время снисходительно посмеивался. Хотя Кате как-то пожаловался, что уже и рад бы разбежаться, но девица при любом намёке чуть ли не помирать собирается. При этом, как Кате показалось, ему эта чрезмерная привязанность, похоже, и льстила.

Дамы выглядели ужасно довольными. Переглядывались значительно, кивали с умным видом.

А потом наперебой бросились рассказывать свои истории – и свою версию событий.

И по всему выходило, что каждая из них вначале не замечала того, что лежало на поверхности.



Надя. Месть

Он мог часами говорить про этих своих тёток. Она терпела – и даже делала вид, что ей интересно, пусть выговорится, раз уж ему так невтерпёж, но уже заочно их ненавидела. Всех.

А потом он притащил её на их очередную совместную вечеринку, и она имела счастье увидеть их воочию.

Надменную дылду Анну. Так и представилась – Анна. А когда назвала её по-человечески Аней, холодно поправила, что предпочитает, чтобы её называли полным именем. Аристократка, блин. Манерная дура с претензиями. Потом эта аристократка перепила шампанского и висла на Серёже, и приставала ко всем подряд с какими-то идиотскими стишками.

Убогую Катю. Способную говорить только о муже, о даче, о каких-то своих цветочках, но больше всё же о муже. Бегала за ним и отлавливала каждую его шуточку, словно бог весть что умное изрекал. И пересказывала Серёже.

Чокнутую Марину, замучившую всех жалобами на своего придурка шефа и занудными подробностями о своей работе.

Сдвинутую кошатницу Лару, явно старую деву, потому что кто ж в здравом уме польстится на такое чудо с непрокрашенными волосами, в задрипаном жакете, да ещё и в кошачьей шерсти, и главная тема разговоров у неё, естественно, её поганый кот.

Серую мышь Машу – с её выносящими мозг рассуждениями о воспитании, образовании и подростковой психологии.

И вот эти не первой свежести тётки, не блещущие ни красотой, ни интеллектом, да вообще, отвратительные просто, все они весь вечер липли к Серёже, висли на его шее, смеялись его шуткам, и он постоянно кого-то обнимал, и отпускал им комплименты, и шушукался с ними на кухне, и светился довольством, как обожравшийся кот, и это она была там сбоку припёка, никому не нужная и не интересная, лишняя, то есть Серёжа пытался было втянуть её в общий разговор, но эти их бессмысленные шуточки, и хохот, и намёки на только им известные обстоятельства, всё это их веселье было по таким неуместным поводам, и шутки их были абсолютно за гранью её понимания, а часто и неуместны и жестоки, они были все там ненормальными. Они говорили друг другу гадости – в виде шуток – и смеялись! Им это – нравилось!

Это вообще было дико. Отвратительно. Вся ситуация. Прийти со своей девушкой в компанию – чтобы на её глазах обнимать других – и млеть от их объятий.

Надя потом не выдержала, нервы были на взводе, что-то её спровоцировало, выскочила из-за стола, плакала на кухне… Серёжа утешал её несколько растерянно. Она пыталась ему объяснить, как всё это выглядит со стороны. С её стороны. Он убеждал, что всё это по-дружески, и никто не хотел её ни обидеть, ни унизить («Ты с ума сошла?»), и не стоит воспринимать всерьёз. Но если она хочет, они могут сейчас уехать. Она сказала «да, хочу» и порадовалась в душе маленькой победе.

А потом она пошла сполоснуть от слёз лицо и, возвращаясь из ванной, услышала обрывок разговора.

- Где ты нашёл такую зануду?

- Солнышко, так ведь таких, как ты, больше нет!

- Ну, это понятно! Но всё же мог бы и ближе по интеллекту поискать.

- Ну да, есть такой недостаток. Но возмещается другими вещами!

И оба заржали.

Это было подло. Он не имел права вот так обсуждать её. Предавать.

Потом он, конечно, просил прощения. И говорил, что она не так расслышала и не так поняла. И у них давняя привычка общаться вот в таком дурашливом стиле. Но да, хорошо, он понимает, что с непривычки постороннему человеку это могло показаться не очень.. он не имел в виду, что она посторонняя..

Он вроде не хотел её обижать. Но при этом обижал постоянно. Она думала, у них любовь. А если мужчина любит женщину, то женщина для него самое главное. Это даже не подвергается сомнению. А у него вечно были то дела, то вообще чёрт знает что. «Буду поздно, Анна попросила подъехать». «Я сегодня после работы к Марише, я ей нужен». Так ведь и ей нужен! Смеялся: «Я и так с тобой».

Когда он предложил переехать к нему, она возликовала: у них всё серьёзно! Вот оно, новый этап их отношений! С наслаждением готовила ему еду, навела идеальную чистоту – пусть ценит, какое сокровище ему досталось!

Он только что не мурлыкал от удовольствия. Правда, когда заикнулась о своём желании переставить мебель, решительно воспротивился. И напрягся как-то. И она поняла, что немного торопится. Аккуратнее надо. Понемногу приручать.

Но время шло, а ничего не менялось.

Все его разговоры – только о его девках. Бесконечно готов был рассказывать об их мнимых достоинствах, о совместных приключениях, вспоминать всякие мелочи.

Она-то, когда познакомилась с разведённым папашей, боялась, что придётся с ребёнком соперничать, но уж лучше б с ребёнком. Хоть понятнее как-то. А он о дочери меньше рассказывал, чем об этих своих. Она, правда, и не перебивала больше. После пары скандалов сообразила, что наскоком проблему не решить, будет их критиковать, он перестанет рассказывать, а врага надо знать лучше. Предупреждён значит вооружён. Вот и вооружалась знаниями, авось, что пригодится.

И ещё как пригодилось!

Она