вообще умела быть сдержанной. Особенно, когда знала цель. А цель у неё была – поначалу - заполучить Серёжу всерьёз и надолго.
Хоть и успел он её здорово разочаровать в процессе общения. Но, видно, и привязалась сильно. И делить ни с кем не собиралась. Планировала: выйду замуж, а потом все эти его подружки чёрта с два его увидят. Надо немного потерпеть.
И терпела. Только Серёжа один раз ушёл от разговора о свадьбе. Второй раз ушёл. Потом сказал, что торопиться не стоит. Штамп не гарантия счастья. Но, поскольку уважает её желание выйти замуж, то… может, лучше им расстаться? В силу несовместимости их представлений о счастье? И знала она, кто заставил его передумать.
Она тогда так плакала! И говорила, что без него умрёт. И он утешал, что да, тоже любит, и вовсе не хотел расстаться. И она поверила. И сказала:
- Это всё они виноваты. Выбирай – или я, или они.
А он засмеялся и сказал:
- Ты что! Я их сто лет знаю! Они мне родные. Часть меня. Я умру – они по мне сто лет плакать будут и сто лет помнить.
И она спросила:
- А как же я? Разве я для тебя не важнее?
И он сказал, вполне серьёзно на этот раз, что, в принципе, им вместе пока неплохо, хотя неизвестно, что будет дальше, но если она не может его принять вместе с его жизнью, с его близкими, то это её проблема, и её выбор. И она поняла, на этот раз вполне ясно, что как бы она не старалась, не стать ей для него главным, что она для него – просто очередной роман, а эти стервы и есть главное в его жизни. И ничего тут не исправишь.
И она решила, что не будет у него этого. Всей этой его расслабленной жизни избалованного вниманием обласканного котика. И, главное, не будут его подружки по нему плакать.
А остальное было несложно. Всего-то и надо было недельку, чтобы всё подготовить.
От Серёжи о каждой знала больше, чем нужно. В том числе и болевые точки, и слабости. Главное было выбрать подходящий момент. Чтобы успеть охватить всех до Серёжиной смерти.
У Серёжи «на всякий случай» были ключи от квартиры Анны и квартиры Лары. Сделать дубликаты было сущим пустяком. Как и навестить их квартиры в их отсутствие, утащить Гумилёва и отравить кота, подбросив «улики».
Катину историю она знала отлично – потому что в пору, когда были ещё живы её надежды на совместное будущее с Серёжей, и её ревность, пришла однажды пораньше и, увидев в прихожей Катино пальто, не стала объявлять о своём прибытии, а прошла тихонько в соседнюю комнату – и слышала, как они говорили о разных вещах (хорошо хоть, не любовью занимались, чего поначалу опасалась), и Катька вспоминала про тот свой роман, и какая была идиотка. И Надя впитала в себя всё до единого слова.
Марину подловить на неосторожных словах тоже было проще простого – она заводилась от любого упоминания о её начальнике. Подловить – и записать.
У неё и для Маши была припасена пакость, но тут, фактически в последний момент, эта затурканная тётка преподнесла такой шикарный подарок – историю с её племянником.
Надя уже неделю, как тихо-мирно разошлась с Серёжей – к его явному облегчению – ну, пусть порадуется напоследок - и как раз заскочила к нему за последними вещами, когда ей представился шанс подслушать про наркотики. И Надя поняла, что начнёт именно сейчас.
То, что её оскорбляло больше всего, сыграло ей на руку. Эти самовлюблённые выдры её попросту не замечали. Как и Серёжа. Они каждый раз так увлекались беседой друг с другом, что она чувствовала себя невидимкой. Правда, и не высовывалась. И получила всё, что ей было нужно.
С Серёжей главное было выманить его на дачу. Где городского телефона не было. И ближайшие соседи разъехались из-за осени. И вынудить задержаться на несколько дней.
Вначале она навестила Лариного кота. И прихватила Анниного Гумилёва. Отправила письмо Олегу и кассету Марининому начальнику.
Очень смешно было изображать цыганку. Она была уверена, что Лара её не узнает. И не ошиблась.
Затем позвонила в милицию, объяснив, где лежат наркотики.
Параллельно дозвонилась Серёже, извинилась, что беспокоит, да, расстались, но у неё проблема, нужен его совет, попросила встретиться у него на даче. Вопрос жизни и смерти. «Только обещай, что никому не проговоришься. Умоляю. Мне это очень важно». Он был отзывчивый – на чужие проблемы. Это он любить её не хотел. А подъехать поговорить – отчего бы нет. В общем-то, он был даже рад. Она ему наплела какую-то дикую историю про неадекватного родственника, который её преследует, и надо где-то отсидеться несколько дней, он надавал советов, сам предложил пожить на его даче, вначале держался немного настороженно, но она была мила, даже попросила прощения за свою былую неадекватность – «влюблена была, как школьница» - а кому не лестно? Он и расслабился, и успели выпить и кофе, и бутылочку привезённого ею вина, и он даже подумывал, не затащить ли её в постель по старой памяти, или не стоит, но она сама предложила «напоследок», и он с радостью ухватился, потом ещё немножко выпили – и он проспал до обеда. Звонила с какими-то глупостями Анна, что он взял у неё Гумилёва, почему-то настаивала, дико болела голова, и было немножко нехорошо с сердцем, Надя лечила его кофе и аспирином, ещё какими-то таблетками, он выпил одну, потом ещё, но лучше не становилось, да ещё почему-то появились рези в животе, он то проваливался в сон, то просыпался, Надя куда-то уходила, а потом сказала, что на всякий случай сбегала к соседям вызвала скорую – поскольку оказалось, что он свой мобильник забыл дома, а вроде ж брал, и Лара – или это раньше было – но думалось уже с трудом, потому что дышалось с трудом, и только боль иногда вспышками просветляла сознание – и он видел, что Надя зачем-то ходит по даче, переставляет вещи и рассыпает что-то из коробки. И он спрашивал, скоро ли скорая, и Надя отвечала, что вот-вот. И спрашивала, где и как болит. Он отвечал, и уставал тут же, говорить было тяжело, и дышать тоже. Надя ещё дала таблетку – болело, как будто кишки рвались, когда-то был приступ аппендицита, но та боль была куда терпимее, а эта нарастала, а Надя чему-то улыбалась, то возникая из тумана, то пропадая… И последняя мысль была: «Кто так кричит?»
А кричал он так, что Надя испугалась, что кто-то услышит, и сорвутся все её планы. Но, к счастью, ближайшая дача стояла на продажу, и слышать было некому, можно было спокойно довести начатое до конца. Мужчина травил крыс на даче. Мужчина нечаянно отравился в процессе. Бывает. Коварная штука крысиный яд. Действует через сутки. Сразу не догадаешься. А потом уже поздно.
Подсыпать ему яд и снотворное в кофе было проще простого. А он обожал кофе – со всякими приправами. Вот и приправила. Залакировав корицей, гвоздикой и розмарином. Даже похвалил.
Просто она считала, что обиды прощать нельзя. Если прощаешь – значит, именно такого обращения и заслуживаешь. А то, что ему было больно, так ведь и ей было больно из-за него.
Раз он предпочёл её любви привязанность тех тёток, что ж, не будет у него ни того, ни другого.
Эпилог. 9 день.
И собрались они очередной раз вместе. Давние его подружки. Правда, в этот раз без него. Вместо него позвали его дочку – чтобы рассказать ей так много, как вспомнят. Каким другом умел быть её отец. Верным. Заботливым. Сочувствующим. Как было с ним легко и надёжно.
Как это было здорово говорить о нём с теми, кому он так же дорог. И слушать. Узнавая его в чужих воспоминаниях. Словно он ещё жив.
Все они так привыкли к Серёжиной заботе о каждой из них, что не понимали, как это остаться без его присутствия в их жизни, и сочувствовали друг другу искренне и глубоко.
Ни слова не было сказано о Наде. После их сумбурного пересказа событий и догадок следователю тот развернул бурную деятельность, нашёл доказательства, что именно Надя купила яд, и кто-то из соседей по даче видел Надю, как она шла на электричку, а при обыске в Надиной квартире нашёлся не только Гумилёв, но и, что для следствия было куда важнее, листочек с Надиными набросками – их адреса, их характеристики, их уязвимые места. И дубликаты ключей.
Увы, чуда, на которое в душе надеялась Маша, не произошло, это не Надя подкинула Кольке наркотики, он вляпался сам.
И работа не вернулась Марине.
И Кот не воскрес.
Как, разумеется, никогда не воскреснет Серёжа. Но они уже знали, что, и потеряв его, не будут одиноки. Потому что теперь будут держаться друг друга. Всегда.
